Воспоминания

Из записок Г. Державина о Саратове. 1774 г.

Державин Г. Р. Записки.{nl}{nl}1773 г. Февраль. Первого числа сего месяца получен от ее величества генералом Бибиковым собственноручный рескрипт, в котором изъявлено бы-ло высочайшее благоволение за желание составить сказанное ополчение: именовала себя ее величество казанскою помещицею. Для ознаменования благодарного дворянства госуда¬рыне за высочайшую ее милость, что объя-вила себя их граждан¬кою, Державин написал речь, которая и читана была в дворянском собрании перед портретом ее величества предводителем дворян-ства Уковым, которая здесь в ремарке помещается, равно и по поводу оной присланная от ее величества похвальная грамота от 24 февраля казанскому дворянству, купечеству и другим состояни¬ям, которую велено сохранять в архивах.{nl}Март. В сем месяце бывший монастырский слуга, малыковский житель Иван Серебряков, о котором выше сказано, явясь по сказанному знакомому к Державину, принёс на имя его высоко¬превосходительства доношение следующею содержания. Что 772 года в декабре месяце экономический кре-стьянин Иван Фаде¬ев, бывши на Иргизе в раскольнической Мечетной слободе для покупки рыбы, слышал в доме жителя той слободы Степана Косова от какого-то к нему, Косову, приезжего человека такие речи: «Яицкие-де казаки согласились идти в Турецкую с ним область, только де, не побив в Яике всех военных людей, не выдут». Посему, как пишет в доношении своем Серебря-ков, услы¬ша он сие от Фадеева, будучи сам болен, призвал к себе надежного себе приятеля дворцового крестьянина Трофима Герасимова и просил его съездить и вышеупомянутую Мечетную слободу и у друзей его разведать, от кого такие пронеслися речи? Почему Герасимов ездил и о том, стоявшем в квартире Косова, приезжем человеке расспрашивал. А по приязни ему той же слободы житель Семен Филинов сказал, что тот приезжий человек — вы-шедший из-за границы раскольник и называется Емельян Иванов сын Пуга-чев, который-де но позволению дворцового малыковского управителя Позня-кова глядит и осматривает здесь для селитьбы своей место; и также он, Фи-линов, подтвердил Герасимову выше¬упомянутые дурные разглашения. По-чему Герасимов счел за нуж¬ное того пришлеца сыскать; а как его уже в той Мечетной слободе не было, но по известиям поехал в село Малыковку на ба-зар, то Герасимов, бросившись туда, нашел его квартиру у экономиче¬ского крестьянина раскольника Максима Васильева и велел за ним присматривать, а сам о нем объявил бывшему о моровом поветрии смотрителю тоя же полости дворцовому крестьянину Ивану Вавилину сыну Расторгуеву, который с прописанием его же, Герасимо¬ва, репорта и представил при письменном до-ношении малыковским управительским делам, где и допрашиван; а по до-просе отослан в Симбирск и оттуда в Казань.{nl}Прописав все вышеписаное в доношении своем, Серебряков просил его высокопревосходительство и в другой раз позволить ему усердие стараться с Герасимовым о поимке того Пугачева, приводя в резон, что как-де ныне вой-ски для истребления сего изверга пришли, то и должно надеяться, что толпа его будет разбита, почему он, злодей, и найдется необходимым искать своего убежи¬ща тайно, а сего-де ему лучше найти неможно, как на Иргизе или Узе-нях, у его друзей-раскольников. К произведению сего пред¬приятия требовал Серебряков в собственное его расположение многих средств, а между прочим и вышеупомянутого офицера Максимова, который взял его из Сыскного приказа на свое пору¬чительство яко знающего тот край и народа склонности.{nl}Бибиков приказал его представить пред себя секретно, ночью, когда у него никого не было; и, выслушав его, Серебрякова, наедине в кабинете, сказал Державину: «Это птица залетная и говорит много дельного; но как ты его представил, то и должен с ним возиться, а Максимову его я не поверю». Вследствие чего и приказал с ним готовиться к отъезду в Саратов, а до воз-враще¬ния его начало помянутого журнала и алфабета оставить в своей кан-целярии, снабдив на другой день, то есть 6 марта, тайным наставлением в та-кой силе: чтоб он, прикрыв подобие правды под некоторыми другими видами, ехал в тот край, а в самом деле, яко в гнезде раскольничьей сволочи, Иргизе, Малыковке и Узенях, стерег бы Пугачева, ежели бы он по разбитии толпы своей захотел там укрыться; для того заметить его доброжелателей и быть могущее его пристанище; обещать известные и другие какие на¬граждения за от поимку; скрытно приготовить к тому таковых людей, чтоб известностью всего дела не уничтожить; до наступле¬ния к поимке случаю, для нужных разведываний, посылать в тол¬пу его подлазчиков; известия те доносить его высокопревосходите¬льству и генералам князю Голицыну и Мансурову; о сек-ретных делах писать цыфром, для чего ключ, данный тогда сим генералам, и ему, Державину, поверен (на дачу подлазчикам дано ему денег на первый случай не весьма великая сумма, но писано к соседним губернаторам и воеводам, чтоб оказывать всякую ему помощь); для доверенности к себе людей, иметь ему с ними поступку скромную; наблюдать образ мыслей; проповедовать милосердие человеколюбивой императрицы, а паче тем, кто раскается; об¬личать в рассуждениях обманы Пугачева и его сообщников; нако¬нец, для благопоспешности его поручены ему в команду вышепо¬мянутые Серебряков и Герасимов я ко люди не без проворства и знающие тамошние обстоятельства; но более все возлагалось на его ревность и рассуждение; поверенную ему сию комиссии) содер¬жать тайно. При сем наставлении поверены ему от г. Бибикова кредитивы к астраханскому губернатору Кречетникову, который пребывание свое тогда имел в Саратове; в Симбир-скую провинци¬альную канцелярию и к малыковским дворцовым и экономи-че¬ским делам, в которых давалось им всем знать, что он послан вследствие именного ее величества высочайшего повеления; а по¬тому чтоб всякая ему, по требованию его, даваема была без отлагательства помощь.{nl}10-го числа того ж месяца приехал он в село в Малыковку, что ныне город Вольск, где того же дня приискал старанием Сереб¬рякова и Герасимова на-дежного, по их уверению, человека, двор¬цового крестьянина Василия Гри-горьева сына Дюпина для привозу с Иргизу старца раскольничьего Иева, на которого все они трое надежду полагали, что он и прежде на государеву службу вызы¬вался сам и может исполнить возложенное на него дело. Почему тот старец к нему 12-го числа и привезен. Он, изведав из слов его способно-сти, а паче положась на тех, которые его представляли, назначил идти с вы-шеписаным Дюпиным лазутчиками и велел исполнить следующее: разведать, в каком состоянии подлинно Яик (что ныне город Уральск), отдать от него коменданту письмо и от него обратно, ежели можно, доставить к нему; потом идти в толпу Пугачева под Оренбург и там разведать, сколько у него в толпе людей, артиллерии, пороху, снарядов и провианту и откуда он все сие полу-чает? Ежели его разобьют, куда он намерен бежать? Какое у него согласие с башкирцами, киргизцами, калмыками и нет ли переписки с какими другими отечеству нашему неприятелями? Стараться разведать, ежели можно, всю его злодейскую диспозицию, и о том, что паче ко вреду нашему служить будет, давать знать нашим командам. Не можно ли будет куда его заманить с малым числом людей, дав знать наперед нашим, дабы его живого схватить можно было? Ежели его живого достать неможно, то его убить; а между тем в глав-нейших его вперить несогласие, дабы тем можно было рассеять толпу его и вооружить друг на друга. Стараться изведать и дать знать, что, ежели убит будет, не будет ли у сволочи нового еще злодея, называемого царем? Один ли он называется сим именем, или многие принима¬ют на себя сие название? Как его народ почитает, за действитель¬ного ли покойного государя, или знают, что он подлинно Пугачев, но только из грубой склонности к бунту и разбою не хотят от него отстать? Какая у него связь и распорядок? Какое; действие произ¬водят ее величества манифесты и в толпу его достигшие наши победы? Он предполагал, что сей старец, все сие тем паче надежней; исполнит, что Пугачев, во время бытия своего на Иргизе, был ему знаком; а что он верно положенное на него исполнит, то ручались за него Серебряков и Герасимов; а паче; подтверждал то Дюпин, который сам с ним шел, оставляя у себя дом, жену и детей, будучи притом обнадежен, что ежели он па сей службе будет убит, то оставшие сыновья его не будут отдаваемы в рекруты. Но чтобы сокрыть прямое их пришествие на Яик (Урал), то научил их злодеям рас-сказывать, что якобы за то, что Пугачев в скитах у них бывал и им знаком, присланы скоро их будут поймать и казнить смертию; почему-де от такого страха они, оставя свои жилища, пришли сюда и желают у них служить. Но чтоб оные посланные, в случае их неверности, и в другом виде были полезны, то насказал он им, что приехал в Малыковку (Вольск) для встречи четырех полков гусар, едущих из Астрахани, для которых подрядил прови¬ант, дав небольшие задатки. Сие разглашать велел с намерением, которого никому не открыл, чтоб, в случае предприятия злодейско¬го, устремиться по Иргизу к Волге, где никаких войск не было, удержать впадение их во внутренность империи, как-то на Малы¬ковку, Сызрань, Симбирск, Пензу и далее, и сделать тем диверсию или удержать их несколько ход до прибытия на Яик генерала Мансурова и прочих войск, — в чем истинная была цель его, Державина, ко-торая ему и удалась, как то из последствия видно будет.{nl}Таким образом, он сих лазутчиков на Яик отправил, дав им потребное чис-ло денег, и первым его репортом из Малыковки донес г. Бибикову, как и о том, что велел он быть Серебрякову и Герасимову безотлучно на Иргизе, ста-раясь приобресть себе более друзей и примечать за теми, которые подозри-тельны; слы¬шать и видеть все и на проездах от Яика к иргизским селениям{nl}учредить надежных за деньги присмотрщиков, дабы от злодеев не было под-сыльных как для народного возмущения, так и для разведывания; а паче, как уже тогда ожидать должно было, что скоро достигнут верные войска до главного скопища злодейского, то по разбитии его, к содействию ему, Дер-жавину, порученного дела, не прибежит ли Пугачев крыться в запримеченных ими местах? В сем же репорте донес, Что поехал он в Саратов для отдачи его, г. Бибикова к астраханскому губернатору вышеупомя¬нутого письма о чине-нии ему помощи. На сей репорт получил от 21-го дня того же месяца из Кичуйского фельдшанца Бибикова ответ, в котором на первый случай за сде-ланные его распоряжения изъявлял он ему особливое удовольствие; и тут же уведомлял, что по репортам генерала князя Голицына надеется, что корпус под его предводительством к 25-му числу прибудет под Оренбург.{nl}На репорт, что он был в Саратове и отдал губернатору его, г. Бибикова, повеление, что там нашел довольное число войск; что получил репорт с Ир-гиза от Серебрякова, якобы Пугачев, будучи на Яике, обнародовал свой ма-нифест, призывавший киргизцев к себе в помощь, обещал за то яицкую степь до Волги; что от сего, а паче от пролития с Яику в провинции по Иргизу зло-деев, астраханский губернатор, бывший тогда в Саратове, полагал себя иметь бессильным, требовал от г. Бибикова себе подкрепления, что приметил я не-которых подозрительных людей в Малыковке; что их оставляю до времени без тревоги, дабы не открыть себя; что образ мыслей народных был со сторо-ны глупых колеблющий в пользу злодея; а кто поразумнее, тот казался пре-данным закон¬ной своей власти; что к лучшему его содействию осмеливайся он спросить об успехах наших корпусов; что не приказано ли будет, в случае надобности, брать из Саратова имеющиеся при Конторе опекунства ино-странных роты, которые были не в губернатор¬ском ведомстве; что на после-док пребывание свое имеет он в коло¬ниях под разными видами, дабы, живши в одном месте, не подать толков, – на сие от 31-го дня получил он ордер весьма благоволительный. Там известился он, что 22-го числа злодей генера-лом Голицыным под Татищевой разбит; что пробирался на Переволоцкую крепость. При сем приобщено было отверстое предложе¬ние в Опекунскую Контору о даче по нуждам его команд, и прика¬зывалось у них быть команди-ру; но чтоб он поступал по сообще¬ниям его, Державина.{nl}Апрель. На весть от лазутчиков с Иргиза, что есть с Яику подсыльные злодеи, шатающиеся на хуторах, которые от селений лежат не далее 60 верст, просил он губернатора астраханского 30 человек казаков; но он от 3-го числа в том ему отказал, описывая, что злодей разбит совершенно и что он послал поймать его к Яику казаков, для чего и дать ему таковых не может, указывая притом на Шевичевы ескадроны, которые имели ордер поспешать к главным корпусам. После чего требовал он от малыковских управителей чрез Сереб-рякова и Герасимова надежных людей. Дворцовый управитель Шишковский тотчас с своей сто¬роны нарядил, а казначей Тишин прислал сообщение, что он в неведомую посылку людей без экономического правления не даст, тем паче что Серебряков требовался по прежним его делам в юстицию; у которого, яко у человека подозрительного, люди под присмотром быть не могут. Отказ его послан в оригинале к глав¬нокомандующему. На сие от 9-го числа прислан ордер от имени г. Бибикова, подписанный генералом Ларионовым, с оговоркою, что сам его высокопревосходительство за болезнию подписать не мог. Тут же давалось знать, что Пугачев ушел в Башкирию к старшине Кин-зею, который всячески намерен пробираться на Яик; то чтоб употребить сей случай в пользу.{nl}В таком случае, ведая, что Пугачев хочет пробираться на Яик, где еще у него сообщников было довольно; для того чтоб сделать отвращение могуще-му его быть влиянию по Иргизу к Волге во внутренние провинции и прикрыть колонии, просил Державин Опекунскую контору о присылке к нему команды под видом авангарда идущих якобы войск от Астрахани, которых и поставить в крайней колонии Шафгаузене. Опосле видно будет, что сие было весьма полезно. Контора команду прислала, с начальником ее артиллерии капитаном Ельчиным, с двумя пушками; но казаков не прислала, отзываясь на отдачу всех у ней находящихся губернатору. По неоднократной оного просьбе, чтоб приказал, как выше значит, посланным от него к Яику казакам присовокупиться к военной команде под команду Ельчина, для того, что им на Яик еще никак, за наполняющими его злодеями, вступить было неможно и что они, стоя на Иргизе праздно, делают страх могущим прийти к Яику зло-дейским подлазчикам, которые нужны и которых стерегут от него постав-ленные тайно, а когда будет надобно военное действие, то они вместе с воен-ной командой от колоний на Иргиз подвинуться могут, — но в том от 17-го числа того же месяца отказано.{nl}Посланный с Иргиза от Державина один из подзорщиков, а потом и пред-ставленные ему 19-го числа с Яика пойманные ушлецы возвестили ему, что хотя идет на выручку Яика генерал Мансуров, но, за разлитием сильных вод, скоро оного достичь не может. Для чего, послав их обстоятельные допросы к г. Би¬бикову (о смерти которого еще не знал), донес ему: по обстоя¬тельствам известно, что злодей удалился в Башкирию, что ежели и возвратится к Иргизу, то не скоро; следовательно нет нужды тайно его стеречь; для чего и взял он смелость сикурсировать помянутою Опекунскою командою в Яике комен-данта Симонова с его командами, умирающего с голоду и не имеющего уже снарядов, чрез что ежели он не предварит генерала Мансурова и сделает тщетный марш, то из сего никакого зла не последует; что снабдил его из усердия провиантом вышеписаный поручик Макси¬мов, а снарядами Опекун-ская контора; губернатор же отвечал, что на Яик идти не надо, в чём он и был справедлив, ибо еще тогда было не известно, что скоро придет г. Мансуров; а как от Иргиза разлития вод не было, то 21-го числа и выступила команда. На пути получил Державин письмо от генерала Мансурова с прежде упомянутым посыланным лазутчиком старцем Иевом от 17-го числа, в котором уведомлял, что он Яик освободил. По известию сему Державин марш свой к сему городу остановил. Иев его уверял, что он, быв злодеями подозреваем, сидел под стражею, а Дюпина, с письмом от него посланного, будто убили; но после но-сился слух, что сами они, пришед в канцелярию к жене Пуга¬чева Устинье, объявили о своей посылке и письмо к Симонову открыли, что и нужно было, ибо сим удержано стремление злодеев от впадения вовнутрь империи, как ниже о том увидим. — На репорт о марше к Яику и о посланных двух татарах в толпу злодея, которые и до днесь пропали без вести, получил он ордер от князя Щербатова от 2 мая. Сим уведомлялся, что Александр Ильич скончал-ся, что он принял и воинскую команду, и Комиссию секретную в свое распо-ряжение; что, рассмотрев, производством его был доволен; и яицкое предпри-ятие одобрил, рекомендовав примечать на пролезшую близь Ельшанки пар-тию сволочи, пове¬левая, что ежели появится в степях между Волги и Яика, то чтоб открытым образом он, Державин, делал над нею поиск, не опаса¬ясь, что Пугачев придет тайно укрываться на Иргизе; уведомляя, что он окружен де-ташаментами на Взяно-Петровских заводах, откуда без поражения выйти не может и путь к Иргизу ему везде прегражден.{nl}Май. Между тем, как Державин вопрошал генерала Мансуро¬ва, не надобен ли изготовленный для Яика провиант и снаряды и нет ли нужды быть Опе-кунской команде на Иргизе (ибо тогда тайными присмотрщиками, как генерал Щербатов предписывал, как выше явствует, стеречь Пугачева уже было не для чего), приведен был к нему выбежавший из степи яицкой известный по делам Тайной канцелярии под именем Мамаева злодей. По при¬творству руки его в коротком расспросе показался он подозрите¬лен; для чего, не откроет ли чего важнейшего, расспрашивай подробнее; и тогда насказал он множество ужасных обстоятельств, по которым, чтоб не упустить минуты опасного времени, предпри¬нято было с естафетом прямо донести в Петербург; но как многими разноречиями открылся и в том неосновательным, что наконец и правда была, то, чтоб не сделать пустой тревоги, в Петербург уведомление отменено, а отослал его Державин князю Щербатову, по принятии им начальства и над Секретною комиссиею; донося, что чистосердечия его открыть не мог, ибо сперва ни о каких почти особенных злодействах не гово-рил, потом стал объявлять наиужаснейшие, а наконец, стал казаться сума-сброд¬ным, без всяких пристрастных расспросов. {nl}Тогда же просился Державин о увольнении себя с его поста, для того что по удалении в Башкирию Пугачева по вверенной ему комиссии он ничем действовать не мог. Касательно Мамаева уведомлен от 10-го числа, что сей злодей отдан в Секретную комиссию; а об увольнении его, Державина, ее ве-личество указать соизволила не переменять диспозиции покойного Бибикова и для того, чтоб Державин на посте своем был безотлучным; ибо усматри-вался тут быть нужным, а именно рекомендовалось ему от Малыковки по Иргизу Опекунскою командою учредить посты, усиля их частью марши-рующими тогда мимо Денисовского полку казаками. В сем же месяце, а именно от 2-го числа, получил Державин из Оренбурга от князя Голицына ордер с приложением злодейского доклада к Самозванцу от яицкого старши-ны Толкачова, коим просил он, чтоб дозволено ему было для склонения ир-гизских жителей и прочих за Волгой лежащих провинций и для собрания провианта идти с ополчением в ту сторону. Вследствие чего генерал Голицын приказывал ему, Державину, брать оттого предосторожность, которая, как выше видно, предварительно, уже до пришествия в Яик генерала Мансурова, была принята; ибо от стоящих при Шафгаузене Опекунских команд, с апреля еще месяца, простерся слух, что около колоний есть войска.{nl}Сего же месяца, в первых числах, от генерала Мансурова получил Держа-вин на вопрос его ответ, что Опекунская команда на Иргизе не надобна, но провиант и снаряды доставить выслан¬ному для того нарочно из Яика до ир-гизских мостов офицеру, что чрез капитана Ельчина исполнено.{nl}Между тем как с форпостов, так и от генерала Мансурова извещалось, что ставропольские калмыки, скитаясь по степям, прорывались чрез Самарскую линию, желая проехать в Башки¬рию; но, будучи там разбиты, большею ча-стью обратились к Ир¬гизу, за которыми хотя командирован подполковник Муфель, однако приказывалось и Державину воспрепятствовать их пред-приятию; а паче, чтоб закрыть колонии. Но, как выше видно, что Опекунская команда была на Иргизе, то и была к тому готова. Капитан Ельчин хотя и имел вместо конницы (то есть донских денисовских казаков, за переправою из-за Волги не по¬спевших) собранных Державиным малыковских крестьян, но как при первом разе к битве были они не привыкши, да и капитан Ельчин не столь храбро поступал как должно, что не в померную даль расстрелял попусту два комплекта зарядов и требовал оных присылки, то поражения их и покорения к законной власти сделать не мог; но довольствовался только отпужанием их от Иргиза. Когда ж Муфель подоспел, то Ельчину сообщено Держа¬виным, чтобы подвинуться к Волге и застановить колонии. Тогда же получил он ордер, чтоб денисовских казаков наипоспешно командировать к Оренбургу; а от 27-го числа от генерала князя Щербатова за военные распоряжения благодарность, и что кал¬мыцкий бунтовщик Дербетев деташаментом от Муфеля истреблен, и что за продолжающимся в Башкирии бунтом взято из Яика некоторое число войск; а наместо их приказано подвинуться на Иргиз с 300 малороссийскими козаками майору Черносвитову, и велено ему в нуждах исполнять сообщения Державина. Сего же месяца, от 21-го числа, получен ордер от г. казанского губернато¬ра фон Бранта, в коем уведомлялся Державин, что Секретная Казанская комиссия и спокойствие его губернии вверено его попе¬чению, и хотя должен он, Державин, по смерти генерала Бибико¬ва, о всем доносить генералу Щербатову, однако чтоб не преминул он его и оренбургского губернатора, по доверенности ему и Оре¬нбургской комиссии, о всем репортовать. Посему и не знал Дер¬жавин, у кого он состоит в совершенном подначальстве, а для того и предпринял исполнять всякое предписание, лишь бы на пользу было службы.{nl}Июнь. В сем месяце дано ему знать от генерала Мансурова, что с малорос-сийскими козаками майор Черносвитов откомандирован в Оренбург. На ре-порт его, что как сторона Иргиза была тогда спокойна, а о Пугачеве и слуху не было, то ни военного по разным ордерам, ни по тайному его наставлению ему дела нет, получил он от 12-го числа сего месяца от генерала Щербатова предписание, в котором возвещалось ему, что усилившийся было Пугачев гене¬ралом Декалонгом 21-го дня мая под крепостью Троицкая, а на другой день подполковником Михельсоном совершенно разбит, ушедши только с восемью человеками в Исецкую провинцию, или в Баш¬кирию, пропал без вести. Для того повелевалось, по тайным паки учреждениям, взять наблюде-ние, в чаянии, что он придет один укрываться на Иргизе или Узенях. Здесь должно напомянуть, что Опекунская команда, по совершенному в той стране спокойствию, возвращена в Саратов.{nl}Сего месяца получен Державиным указ из Казанской секрет¬ной комиссии, в котором вопрошался он, почему и на каком основании имеет у себя малы-ковского экономического крестьяни¬на Ивана Серебрякова, содержавшегося в Сыскном приказе и взя¬того на поруки поручиком Максимовым, до которого вследствие именного указа имеет Юстиц-коллегия дело и уже многократно из Симбирской канцелярии его к себе требовала? Из сего заключил Державин, что Секретная комиссия никакого о его посылке све¬дения не имела; ибо главным основанием оной был сей Сереб¬ряков, потому что он, знав прилеп-ление иргизских раскольников к Пугачеву, мыслил, что ему по разбитии его на первый случай броситься некуды, как в кутуки и ухожи, на сей реке и Узенях имеющиеся, к друзьям его; в рассуждении чего подал доношение по-койному Бибикову, прося, чтоб он употребил его туда для надзирания; поче-му он под руководством Державина с товарищем его Трофимом Герасимо-вым и послан, и находились оба главными лазутчиками. Сии все обстоятель-ства донесены были Казанской Секретной комиссии. Но по обнаружению опосле всех обстоя¬тельств здесь чистосердечно сказать должно, что когда Сереб¬рякову и Максимову не удалось вышеозначенных в польской Украине награбленных кладов отыскать, ибо все те области, как военный театр против турков, заняты были войсками, и неможио им было без подозрения на себя, шатаясь в степях, искать кладов, то они предводителя их Черняя отпустили или куда девали неиз¬вестно, сами удалились на свои жилища; но как возму-щение Пугачева открылось и не знали еще заподлинно, кто он таков, то и ду-мали, что был то Черняй, содержавшийся в Сыскном приказе разбойник, ушедший из-под краула; с Черняем тогда пропал и Се¬ребряков, взятый на поручительство Максимовым, то и стали их сыскивать обоих, а они, чтоб ук-рыться от беды, а может быть, и сделать выслугу поимкою в самом деле бун-товщика и тем загладить свое преступление, кинулись по московскому зна-комству к Державину, а сей, как выше явствует, представил Серебрякова к Бибикову, который и определен в лазутчики с Трофимом Гера¬симовым под надзиранием Державина.{nl}В оном же месяце, от 28-го числа, уведомлен Державин был от генерала Мансурова с Яика, что он имеет сведение о нападении киргиз-кайсаков на ир-гизские селения, то чтоб он имел осторож¬ность; однако б не производил на-родного волнования, ибо чаял он, что сие неосновательно. В сем месяце явил-ся к нему малыковский дворцовый крестьянин Василий Иванов сын Попов, который объ¬явил якобы злодея Пугачева письмо, во время бытия его в Сим-бирске писанное на Иргиз к раскольничьему старцу Филарету, и донес также, что будто слышал он между разговорами саратов¬ских покровских малоросси-ян, что они имеют умысл, собравшись на Узенях, проехать к Пугачеву в Баш-кирию. Письмо с обстоя¬тельным Попова расспросом тотчас отослано к князю Щербатову для препровождения его куда следует — в Секретные комиссии; а о доносимом малороссиян умысле за отбытностью из Саратова астраханского губернатора писано к старшему начальнику в сем городе бригадиру Лоды-женскому, чтоб приказано было за ними примечать, для чего и Попов туда для показания тех, от кого он умысел слышал, послан.{nl}С Иргиза в то же время репертовано Державину было, что несколько мало-россиян, подшатнувшись к селениям, жаловались на ограбление их калмы-ками и спрашивали, далеко ли располага¬ются наши команды? Сие призналось и генералом Мансуровым за ложную от них выдумку, чтоб чрез то разведать, где можно им будет ускользнуть между наших войск; ибо уже калмыки давно были из сих мест совсем истреблены.{nl}Июль. Ордерами как от казанского губернатора, так и от князя Щербатова уведомлен был Державин, что злодей, овладев пригородком Осою, набрал суда и стремится Камою вниз, желая, якобы по известиям, пробраться к Ир-гизу, для чего и предписывалось взять предосторожность, учредя как на су-хом пути имеющимися на Иргизе 200 донскими казаками заставу, так и при-готовить, сколько можно, вооруженных судов для воспрепятствования стремления его по Волге. Суда были приготовлены, и для воору¬жения их взя-ты у малыковских обывателей несколько фальконетов; к содействию же их требовал от Опекунской конторы ее артиллерийских рот; но в том отказано, потому что сама Контора имела в них нужду, по некоторым беспокойным мыслям колони¬стов. Сие конторское уведомление послано подлинником к генера¬лу князю Щербатову, и донесено притом, что водяного ополчения не будет, потому что за случившимся 13-го числа пожаром вся Малыковка и из-готовленные суда и снасти сгорели, и что по доносу Попова о малороссиянах как еще никакого сведения из Саратова нет, то и почитает оный едва ли ос-новательным; но чтоб удостове¬риться в том заподлинно, поехал он сам в сей город.{nl}По прибытии нашел, что бригадир Лодыженский дело сие поручил правя-щему воеводскую и комендантскую должность пол¬ковнику Бошняку; а он, нарядив ведения своего саратовских казаков, дал в команду тому доносчику Попову, которые и зачали грабить домы малороссиян; между тем, забрав их всех, посадили в одно место, которые в одно слово и заперлись, что они ни-чего и ни про какой умысл с Поповым не говаривали; и что он наклепал на них то напрасно. По сей причине Попов, по недоказательству его своего до-носа, а паче по обличению его с казаками грабежа малороссиян, отослан сам под стражу в воеводскую канцелярию. В сие время, то есть 16-го числа июля, получил Державин из Сызранской канцелярии известие, что Казань, по при-ближении злодейских полчищ, выжжена; о сем донес он тотчас чрез нароч-ного в Яик генералу Мансурову и получил ответ, что ежели в краю Саратова будет настоять опасность, то он не умедля прибудет сам с своим деташамен-том. Того ж 16-го числа вышеписаное о Казани известие объявил Державин саратовским начальникам бригадиру Лодыженскому и полковнику Бошняку. Почему они 21-го числа в Опекунской конторе, сделав собрание, пригласили к тому и Дер¬жавина. Тут сделано было определение, чтоб для безопасности казенного, церковного и частного имущества, женского пола и лю¬дей нево-енных сделать укрепление около провиантского опекун¬ского магазина, в ко-тором сложено было 25000 <кулей > ржаной муки, яко в месте по имуществу казенного интереса и по местоположению важном и оставить в нем неболь-шой гарнизон под начальством коменданта Бошняка с 14 чугунными пушка-ми и мортирою. Прочим же войскам, то есть двум артиллерийским ротам с Саратова и донским казакам с четырьмя медными полевы¬ми единорогами под предводительством артиллерийского майора Семяжи, идти навстречу злодею, ежели он наклонится к стороне Саратова; ибо тогда уже получено было известие, что он переплыл у Кокшайска Волгу и находился близ Курмыша. Сие определение Державин при репорте своем отослал к князю Щербатову, донося притом, что являющиеся между начальниками разных команд разногласия требуют одного командира. На что в ответ того же месяца и по-лучил от него ордер, в котором сказано было, что будет над Саратовым глав-ный командир генерал Мансуров.{nl}Но в то же время дошло повеление от генерала майора Потем¬кина, в кото-ром возвещалось, что он по высочайшему именному ее императорского вели-чества указу определен непосредственным начальником Оренбургской и Казанской Секретных комиссий, и чтоб Державин о вверенном ему поруче-нии, на каком оно основании производилось, и что он по оному произвел, репортовал его наискорее. Чтоб исполнить оное как можно скорее, поехал он из Саратова обратно в Малыковку, ибо письменные его дела оставались то-гда в сем селе, также чтоб и приготовить к пришест¬вию злодея крестьян воо-руженных, ибо ему желалось когда будет злодей иметь дело с саратовскими войсками, то б теми крестьяна¬ми при верных его лазутчиках, заставя проезды, схватить его; потому что ухищрение его или, лучше сказать, трусость по мно-гим разбитиям известны уже были, что во время сражения всегда он удалялся, и когда усматривал толпы его опрокинутыми, то с ма¬лым числом своих при-ближенных предавался в бегство то в ту, то в другую сторону и, остановясь где-либо в отдаленных местах, набирал или накоплял новые толпы бессмыс-ленной сволочи. В сей проезд в Малыковку Державин получил от генерала Потемкина вторичный ордер, которым уведомлялся он, что производство его комиссии получил от генерала князя Щербатова и, разбирав оное, нашел связь в делах; чем быв доволен, изъявил ему свое удовольст¬вие и предписал, что как время настало настоящему его подвигу, то б он не жалел ни труда, ни денег, если обстоятельство потребует оных, и что он на него, Державина, по-лагает вою надежду. Сие самое побудило его горячее вмешаться после в сара-товские обстоя¬тельства. В то же самое время дошел к нему и князя Щербатова ордер, в котором извещался он, Державин, что дела его комиссии отдал сей князь генералу Потемкину и его самого в совершенную его команду, изъявляя ему благодарность за все время пребывания под его начальством.{nl}В течение же сего времени, как выше значит, пришедшие двести человек с Иргиза донских казаков, долженствующие рас¬положиться по ордеру генерала Щербатова в Сызрани, пришли, и как предписано было ему, по обстоя-тельствам, близ Малыковки к Волге ими распоряжать; то, понеже не известно еще было, на Сызрань ли, Малыковку или Саратов устремится злодей с своими полчищами, то, чтоб от Сызрани до Саратова иметь в примечании все расстояние, и велел он ста человекам около Сызрани, а ста около Малыковки делать их разъезды. Таким образом, как все исправил, что потребно было в Малыковке, отправился он паки в Саратов, дабы согласно и с его стороны чем можно содействовать определению начальников сего города; ибо и он по желанию их подписался под оным.{nl}Август. Прибыв в оный город, не нашел он никакой готов¬ности ни в рас-суждении ретрашамента, ни в рассуждении войск, коими положено было встретить, чем далее, тем лучше, злодея, вступившего, по известиям от 1-го числа месяца, уже в город Пензу. Вследствие чего неоднократно саратовско-му коменданту Бошняку словесно и письменно напоминал, чтоб исполнено было общее определение, которому он разными своими каверзами препятст-вовал; но как, невзирая ни на что, успехов не предвиделось, то обо всех рас-строенных обстоятельствах, происходивших в Сара¬тове, не уреживая, репор-товал он начальника своего генерала Потемкина; от него получал предписа-ния, которые как одобривали его саратовским начальникам представления, так и повелевалось высочайшим именем ее величества коменданту объявить, что он по всей строгости законов судим будет, ежели не исполнит благоуч-режденного приуготовления, на которое в общем определении он согласился и подписал оное. По многим, однако, прошедшим дням ничего не было пред-принято, и наконец, по сильном убеждении бригадира Лодыженского и про-чих, решился он на пожарище города Саратова (ибо и он недавно выгорел), хотя на месте к обороне неудобном, которым командовали горы, сделать ук-реп¬ление. Сие было сево дни, а завтра, взяв другие мысли, объявил, что для очистки места, или эспланады, никак некоторых начав¬шихся после пожару новых строений ломать и приготовленных бревен отобрать не позволит, сле-довательно, и укрепление делать не будет; ибо-де жители ропщут. Дабы ос-новательно узнать, был ли таковой ропот от граждан, вошел Державин в ма-гистрат, собрал присутствующих и велел записать в журнале, что ежели кто покажет недоброжелательство к исполнению общественного спасительного приговора в толь критических обстоятельствах, тот признан будет за подоз-рительного человека и, скованный, отошлется в Секретную комиссию. Граж-дане посему тотчас со¬брались, оказали ревностное желание к работам и дей-ствительно день один делали около провиантских магазинов ретрашамент. Однако на другой день комендант по упорству своему, призвав полицеймей-стера, приказал объявить жителям, что они на работу не наряжаются; а ежели кто хочет по собственной своей воле, тот может работать. Легкомысленный народ рад был такой поблажке, а из сего произошла и у благоразумнейших колебленность мыслей, дурные разгласки, и работа вовсе остановилась. За-чинщики и буя¬ны из подлой черни, оказавшие дух возмущения, поименно требо¬вались Державиным от воеводской канцелярии по силе секретного его наставления; однако они не были к нему присланы.{nl}Получая ж известия час от часу хуже и что уже злодей около Петровского, а не видя никакого приготовления в Саратове к низложению их и опасаясь, чтоб имевшимися в сем городе пушками и порохом они не усилились и чтоб взволновавшийся там народ сколько можно укротить, а паче чтоб открыть силы злодей¬ские, предлагал он послать отряд. Но как предводительствовать оным никто от начальников не выбирался и не вызывалося никого к тому своею охотою, то и принял он на себя совершить сие предприятие. На сие со-гласились; вследствие чего и взял он наскоро из Опекунской конторы под командою есаула Фомина сто человек донских казаков, дабы предупредить на Петровск злодей¬ское нападение. С вечера послал наперед команду, приказав по станциям приготовить лошадей под присмотром на каждой одного казака; ночью написал о всем в подробности генералу Потемкину репорт и поутру рано поехал, взяв с собою по охоте подполковника польской службы Федора Гогеля, жившего в колониях с братом его Григорием Гогелем, который был после в Опекунском совете в Москве начальником. Тут привиделось ему на баснь похожее видение, которого он тогда никому не объявлял, дабы не при-весть более в робость. А именно: когда он разговаривал, стоя среди покоя в квартире своей, с помянутым бригадиром Лодыженским, с секретарем Петром Ивановичем Новосильцевым, который после был сенатор, и с названым его братом Николаем Як

Просмотров:

Из воспоминаний С.Ю. Витте о Саратове.

Мне 62 года, я родился в Тифлисе в 1849 г.{nl}Отец мой, Юлий Федорович Витте, был директором департамента государственных имуществ на Кавказе. Мать, Екатерина Андреевна Фадеева, – дочь члена главного управления наместника кавказского Фадеева. Фадеев был женат на княжне Елене Павловне Долгорукой, последней из старшей отрасли князей Долгоруких, происходящей от Григория Федоровича Дол¬горукова, сенатора при Петре I, брата знаменитого Якова Федоровича Долгорукова. Мой дед приехал на Кавказ при наместнике князе Воронцове, который положил прочное гражданское основание управлению Кавказом. Ранее дед управлял иностранными колониями в Новороссийском крае, когда князь Воронцов был новороссийским генерал-губернатором, а еще ранее этого мой дед Фадеев был губернатором в Саратове. У моего деда было три дочери и один сын. Старшая дочь, довольно известная писательница времен Белинского, которая писала под псевдонимом «Зинаида Р.», была замужем за пол¬ковником Ганом. Вторая дочь была моя мать. Третья дочь осталась девицей, она до настоящего времени жива, ей, вероятно, около 83 лет, она ныне живет в Одессе. Сын же деда – генерал Фадеев – был ближайшим сотрудником фельдмаршала князя Барятинского, наместника кавказского. Фадеев известен как вы¬дающийся военный писатель. Когда дед был губернатором в Са¬ратове, министр внутренних дел того времени Перовский ко¬мандировал в Саратовскую губернию моего отца, дворянина Витте, как специалиста по сельскому хозяйству. Там отец влю¬бился в мою мать и женился на ней. Отец мой окончил курс в Дерптском университете, затем изучал сельское хозяйство и горное дело в Пруссии. Он приехал на Кавказ вместе с семьей Фадеевых и кончил свою карьеру тем, что был директором департамента земледелия на Кавказе. Он умер сравнительно в молодых летах, т. е. ему было немногим более 50 лет.{nl}Старшая дочь, Ган («Зинаида Р.»), имела двух дочерей и одно¬го сына. Она умерла в молодости. Ее старшая дочь была извест¬ная теофизитка, или спиритка, – Блавацкая; младшая же дочь – известная писательница, писавшая преимущественно различные рассказы для юношества, Желиховская. Сын г-жи Ган был нич¬тожной личностью и кончил свою жизнь в Ставрополе мировым судьей.{nl}… у моего деда Фадеева были три дочери и только один сын, то понятно, что всю свою любовь они сосредоточили на этом сыне. Когда этот сын Ростислав вырос, то Фадеевы из Саратова, где мой дед был губернатором, перевезли его в Петер¬бург и поместили в один из кадетских корпусов, где с ним случился такой казус: как-то утром по коридору, где находился кадет Фадеев, проходил офицер-воспитатель; офицер заметил, что у Фадеева дурно причесаны волосы, а поэтому сказал ему: «Подите, перечешитесь» — и при этом сунул свою руку в его волосы, за что Фадеев ударил офицера по физиономии. Об этом происшествии было, конечно, сейчас же доложено императору Николаю I, и в результате Фадеев был сослан солдатом в одну из батарей, находившуюся в Бендерах. По тем временам он должен был подвергнуться гораздо большему наказанию, но благодаря тому, что начальником всех военных учебных заведе¬ний был князь Долгорукий, который вступился за своего родича, император Николай I, любивший князя, ограничился этим нака¬занием. Приехав в Бендеры, Фадеев исправно вынес службу в солдатах в течение назначенного ему времени; отбыв это наказание, он вернулся к своему отцу в Саратов дворянином без всяких занятий. Тут, в Саратове, увлекся чтением и изучением наук. Во время своего пребывания в Саратове под руководством матери Фадеев сделался вполне образованным человеком благодаря любви к чтению и вообще к наукам, его интересующим, преимущественно историческим, географическим и военным. Из дальнейшего рассказа будет видно, что Фадеев имел громадное влияние на мое образование и на мою умственную психологию. Я к нему был очень близок, в особенности когда уже окончил курс в университете и потому жил уже вполне сознательной жизнью. Должен сказать, что я не встречал в своей жизни человека более образованного и талантливого, чем Ростислав Андреевич Фадеев, что, впрочем, должно быть известно всем образованным людям в России, ибо Фадеев написал замечательные работы не только по военной части, такие, как, например, «Вооруженные силы России», но и по внутренней и внешней политике, как, например: «Чем нам быть?», «Восточный вопрос» и пр. Фадеев владел французским языком так же, как русским, и потому иногда писал в французских Журналах. Он был полон знаний и таланта и вообще духовных сил; был несколько склонен к мистицизму и даже к спиритизму. Он был настолько образован и талантлив, что должен был сделать громаднейшую карьеру, но у него был один недостаток — недостаток этот заключался в том, что он легко поддавался увлечениям по фантастичности своей натуры. В этом смысле он напоминал свою двоюродную сестру Блавацкую, но, конечно, представлял собой гораздо более чистый в нравственном смысле экземпляр; он был также гораздо более образован, чем она. Во всяком случае Фадеев и Блавацкая могут служить доказательством того, что известные качества натуры передаются по наследству из поколения в поколение. Фадеев, живя у своих отца и матери и ничего не делая, конечно, не мог удовлетвориться такой жизнью, несмотря на свое пристрастие к книгам; с другой стороны, пребывание Фадеева в Саратове несколько стесняло его родителей, так как он позволял себе иногда невозможные выходки. Так, например, Фадеев гулял иногда по городу — хотя и в очень раннее время — совершенно без всякого одеяния; также стрелял на улице пулями; к счастью, эта стрельба ничем дурным никогда не кончалась. В конце концов Фадеев уехал вольноопределяющимся на Кавказ. Уехал он туда потому, что в то время Кавказ манил к себе всех, кто предпочитал жить на войне, а не в мирном обществе. Это же, вероятно, было причиной того, что мои дед и бабушка, когда получили приглашение от наместника на Кавказе князя Воронцова приехать туда, легко на это пред¬ложение согласились. Я говорю: легко согласились на это, так как, конечно, в те времена, когда не было железных дорог, когда Кавказский перевал был занят неприятельскими племенами, ког¬да вообще весь Кавказ пылал восстаниями и военными действи¬ями с турками, охотников из гражданских чинов ехать на Кавказ, хотя бы и на самые высшие должности, почти не находилось. На Кавказе молодой Фадеев скоро был произведен в офицеры; затем он участвовал почти во всех походах и войнах Кавказа во время наместничества светлейшего князя Воронцова, потом Муравьева, в особенности при генерал-фельдмаршале князе Барятинском, который в сущности и покорил Кавказ, и, наконец, в первые годы наместничества великого князя Михаила Николаевича.

Просмотров:

Стогов. Тайная миссия жандарма в борьбе с расколом.

В начале Великого поста ко мне курьер – предписание: <Немедля отправиться в Саратов, совершенно секретно, и находиться там в распоряжении генерал-адъютанта князя Лобанова-Ростовского>.{nl}От князя письмецо: <Дружище, в Саратове не сладят с раскольничьим монастырем; государь посылает меня, а я выпросил тебя у государя в помощь, не сердись. Сделай там подготовочку, на которые ты такой мастер, и пришли, у меня будет уложен дормез – явлюсь. До свидания>.{nl}Совершенно секретно – от кого? Значит, от целого света. На курьерских помчался я по пензенской дороге, проехав верст{nl}100, свернул на проселок и выбрался на саратовскую почтовую дорогу. Дорога была адская, несколько раз у извозчиков лилась кровь из горла, бросал их на дороге и доезжал с жандармом. Верстах в сорока не доезжая до Саратова была деревня брата моей жены. Въезжать в Саратов на курьерских секретно – нельзя, я взял в деревне брата рогожную кибитку и в ясный полдень по улицам почти уже без снега въезжал сам в форме, а жандарму, тоже в форме, приказал идти пешком, никто не обратил внимания. Тогда Саратов был не то, что теперь, тогда Саратов был – огромная деревня. Остановился я в только что построенном маленьком (в три окна) трактире <Москва>. Живу три дня, никто меня не спросит, как будто я не в городе. В эти три дня я узнал все, что делается в Саратове и что делалось с монастырем. Трактир – благодарное поле для узнания общих секретов. Дело вот в чем: за Волгой, на реке Иргизе, был старинный раскольничий монастырь; монастырь благословил Пугачева на русское царство и был повсеместно в большом уважении. Последовало высочайшее повеление: на месте монастыря образовать уездный город Николаевск. Назначен штат чиновников и духовенства. Раскольники отказались повиноваться. Ездили советники, жандармский штаб-офицер – всем отказ. Поехал сам губернатор, но, видно, не из храбрых: в какой-то домик вызвал архимандрита монастыря и говорил с ним, оградившись от него двумя жандармами с обнаженными саблями, скрещенными перед особой губернатора. Преэффектная картина, когда я скажу, что злодей-архимандрит был маленький старичишка, для уничтожения которого достаточно одного кулака. Согласия не последовало. В Саратове квартировала артиллерия; помню, командир – безногий генерал Арнольди. Губернатор потребовал, чтобы артиллерия привела в повиновение ослушников. Пришла артиллерия к монастырю. Раскольники, сцепившись руками и ногами, покрыли всю площадь около церквей телами своими, как черепом. Говорили об одном нашем фанатике, который умолял об ядрушках, но его не послушали. Артиллерия тихо и скромно проехала близ тел, говорят: ни крика, ни ропота не слыхали от раскольников! На этом деле и остановилось дальнейшее распоряжение губернского начальства. Узнал я много злоупотреблений в городе, все интриги, а сплетен, сплетен!{nl}На четвертый день явился к губернатору, назвал свою фамилию; губернатор спросил:{nl}- Не Иваныч ли?{nl}- Да, я сын Ивана Дмитриевича.{nl}- Так поди ко мне, ты мой племянник, – и обнял по-родному. – Давно ли ты приехал?{nl}- Четвертый день.{nl}- Как же это я не знал?{nl}- Не мудрено, я живу тихо.{nl}- Зачем приехал?{nl}По своему частному делу.{nl}- Какое у тебя дело?{nl}- Покупаю имение.{nl}- Браво! Я тебе помогу; далеко имение? Я назвал имение брата.{nl}- Очень рад. Где остановился?{nl}- В трактире <Москва>.{nl}- Переезжай ко мне, а теперь будем обедать вместе.{nl}Губернатор – Степанов; он написал несколько удачных романов и повестей: <Постоялый двор>, <Чертовы салазки> и проч. Толстяк, вдовец, под 60, человек умный, приятный, но, право, – не губернатор.{nl}В разговоре с дяденькой я узнал все дело с монастырем, но, конечно, без крестообразных сабель. Я представился как заинтересованный монастырем, что пожелал съездить; хотя и отговаривал дядя, находя опасным, я для отвращения опасности упросил дать мне открытое предписание, чтобы уездные полиции оказывали мне содействие по моему требованию.{nl}После обеда я уже отправился в монастырь. В ближайшей к монастырю деревне был штат чинов будущего города. Разговаривая со всеми и особенно с умным стариком-крестьянином, при разных рассказах, обратила мое внимание одна повторяющаяся фраза: <Раскольники причащались и присягали не оставлять монастыря добровольно. Значит, могут оставить монастырь не добровольно – не нарушив присяги. Более навел меня на эту мысль квартальный Голяткин, из писарей-кантонистов.{nl}Так как Лобанов пишет ко мне о подготовочке только, а не о личном моем действии, то я счел правильным сначала явиться переодетым и вглядеться в дело, а далее действовать смотря по обстоятельствам.{nl}Монастырь раскольников, в собственном смысле, – не монастырь, а сброд беспорядочных лачужек, в которых жили{nl}мужчины и женщины вместе. Все население состояло из беглых: солдат, крестьян, преступников из Сибири, из тюрем. Говорили, было более пяти тысяч, управлял всем старичишко архимандрит, но власть его была почти номинальна, управляли всем фанатики-начетчики. Приношения в монастырь были громадные, из разных мест, но главные и постоянные – из Оренбургской губернии и с Дона. Посреди большая площадь, на которой стояли каменные церкви, весьма хорошей архитектуры.{nl}Хотя я приехал как любитель, но открытое предписание, в случае, давало мне власть. Я еще в трактире знал, что вся полиция на откупу у монастыря, надеяться на помощь таких людей и действовать с ними открыто – опасно. Вообще, уровень чиновников Саратовской губернии был весьма невысок.{nl}Опираясь на фразу присяги: не оставлять добровольно, я советовал чиновникам собрать сколь можно более отставных и понятых, приготовить носилки.{nl}В монастыре знали о каждом движении против них. Утром сняли свои караулы у околицы и на площади образовали черепаху. По моему совету попробовали: с краю черепахи одному раскольнику разняли руки и ноги и, положив на носилки, вынесли за околицу. Только увидал раскольник, что он вне околицы монастыря, вскочил с носилок, перекрестился на монастырь и только пятки его мелькнули, так он удрал в степь. Понятно, началась механическая работа. Таким способом прочистили широкую дорогу к церкви, прошло с пением наше духовенство, а как окропили монастырь святою водою, начетчики сказали, что церковь опоганена, и монастырь стал очищаться день и ночь. Говорили после, что раскольники образовали свой монастырь в пустынях к Каспийскому морю.{nl}И на этот раз серьезное дело разрешилось фарсом. Возвратясь в Саратов, я уверил дяденьку, что я только подъезжал к монастырю и не знаю, что там делалось.{nl}Немедля послал жандарма курьером к князю Лобанову-Ростовскому и в конце письма просил извинения, что дело кончилось без него.{nl}Между прочим, чтобы продолжать секрет, я получил от брата доверенность: имение его имею право заложить, продать и проч. Начав залог, гражданская палата потребовала с меня 30 коп. с рубля; поторговавшись, согласились на 25 коп. и только для меня, и так были добры, что показали мне дележ этих денег, кому и сколько с рубля. Часто мне приходилось писать к шефу, но слыша, что саратовская почта очень любопытна, я сначала посылал чрез комиссионерство, а потом чрез госпиталь; в Питере, распечатав и увидав конверт к графу, доставляли. Уехать из Саратова без предписания графа я не имел права. Дядю губернатора я полюбил и, желая ему добра, советовал выйти в отставку, – не согласился. Квартальному Голят-кину приказал выйти в отставку и уехать.{nl}Возвратился жандарм – от князя тысяча благодарностей с поцелуями, много шутит и пишет очень весело. Мчаться по злой распутице – мало удовольствия. Жандарму князь дал 25 р. и приказал показать ему, что дормез совсем уложен и чтобы он об этом сказал мне. Шеф благодарил и разрешил мне возвратиться в Симбирск.{nl}После меня довольно было переборки в Саратове: дядю моего исключили из службы с тем, чтобы никуда не определять[ccxl]; николаевскую полицию предали суду; жандармского штаб-офицера исключили из корпуса жандармов и проч.{nl}Саратовские чиновники, в особенности полиция того времени, мне очень не нравились, казались апатическими, на всех какой-то тон холодной формы, ни малейшей энергии к делу; можно судить по тому, что я, жандарм, приехал, остановился в трактире, прожил трое суток и полиция не знала, хотя и существовал полицмейстер. Таков порядок показался мне во всей губернии, даже жандармская команда – сонная!{nl}Из саратовских я видел впоследствии одного только бывшего квартального Голяткина. В 1838 году нашел его младшим полицмейстером в Киеве. Весь Киев возненавидел старшего полицмейстера, сделали исправляющим должность полицмейстера Голяткина. Похвастаю – Голяткин еще жив. Когда вступил он в должность полицмейстера, пришел ко мне и просил научить его быть любимым полицмейстером. Голяткин пробыл 10 лет полицмейстером, был любим жителями, что редко в этой должности, вышел в отставку по своему желанию, к общему сожалению; о совете моем бывшему кантонисту позвольте умолчать, секреты на улице не валяются.{nl}Возвращаясь из Саратова в Симбирск, поехал по берегу Волги; это было в конце Вербной недели. Проезжая Сызран-ский уезд, узнаю – бывшие казенные, теперь удельные крестьяне бунтуют; по рассказам, уже тысяч до восьми не повинуются. Такие бунты разливаются как пожар. Я к губернатору Хомутову, оказалось, что он ничего не знает. Я предложил и торопил Хомутова, чтобы он обделал дело на Страстной, пока народ трезв. Хомутов упросил меня ехать с собою. С ним отправился хранитель его канцелярии, Раев.{nl}Приехали в главную бунтующую деревню, названия не помню. Народу очень много. Ловкий мой жандарм через какого-то родню, отставного солдата, узнал, что главный бунтовщик – Федька, и указал мне его. Мужичонко небольшой, плотный, лет 35-ти, в синем кафтане, красный кушак, сапоги с напуском и новая шапка из мерлушек. Стоит козырем, около него кучка народа.{nl}Рано утром, через сотских, я приказал собраться крестьянам, что им будет читать закон губернатор. Послушались, собрались и стали в роде фронта. Я сказал губернатору, что, проходя по ряду, против главного коновода Федьки я кашляну, но советую не трогать: при массе и бранить не должно, а всякое действие опасно. Проходя – Федька стоял в средине ряда – я только кашлянул, как губернатор остановился, вызвал Федьку и молодцом крикнул:{nl}- Кнутьев! Вот я покажу тебе, как бунтовать! Раздеть его!{nl}Только тронулись за Федьку, как вся масса гаркнула и бросилась выручать Федьку. Мой храбрый губернатор – бежать, Раев за ним. Толпа с гиком гналась за ними, и губернатора с правителем выгнали за околицу. Я остался на месте: крик, шум, я только указываю, чтобы не дотрагивались до меня, никто не дотронулся; напирают задние, около меня падают, смотрят добро и смеются. Разошлась толпа, я нашел губернатора в постели, болен, кровавая дизентерия.{nl}Вижу, дело очень плохо; послал за солдатами с боевыми патронами и приказал явиться 12-ти жандармам без коней. Целую ночь придумывал, какую бы штуку выкинуть, а без штуки нельзя, потому что силы нет. У татар вывезли меня богатые торговцы, а тут нет богатых и нет трех-четырех жен у них. Проклятые русопетки, преупорные и озлобленные, а что еще хуже, раскуражились победою над губернатором. На всякий случай приказал исправнику собрать поболее понятых и отставных.{nl}Против церкви стояли отдельно пять домов, по обыкновению рядом с крытыми дворами, внутри разгороженными плетнем; плетни выломать, и образовался один крытый двор из пяти. Понятых спрятать ночью во дворе. Заготовить веревок и розог.{nl}Рано утром приехали команды. Спиною к домам, в одну шеренгу, выстроил 40 солдат, между церковью и солдатами собрал бунтовщиков, сказал им убедительную речь и спросил: повинуются ли? В один голос: <Нет, не повинуемся!> – <Вы знаете, ребята, по закону я должен стрелять>. – <Стреляй, батюшка, пуля виноватого найдет, кому что Бог назначил>. – <Слушайте, братцы, – я снял шапку и с чувством перекрестился на церковь, – я такой же православный, как и вы; стрелять никогда не поздно, мы все под Богом; может, найдется невиновный, то, убивши его, дам строгий ответ Богу, пожалейте и меня, а чтоб не было ошибки, я каждого спрошу, и кто не покорится, тот сам будет виноват>. Обратился к первому:{nl}- Повинуешься закону?{nl}- Нет, не повинуюсь.{nl}- Закон дал государь, так ты не повинуешься и государю?{nl}- Нет, не повинуюсь.{nl}- Государь – помазанник Божий, так ты противишься Богу?{nl}- Супротивляюсь.{nl}Крестьянина передали жандарму с словами: <Ну, так ты не пеняй на меня!> Жандарм передал другому; жандармы были расставлены так, что последний передавал во двор, там зажимали мужику рот, набивали паклей, кушаком вязали руки, а ноги веревкою и клали на землю.{nl}Я имел терпение каждому мужику сделать одни и те же вопросы, и от каждого получал одинаковые ответы, и каждого передал жандармам, и каждого во дворе вязали и клали. Процедура эта продолжалась почти до вечерень. Последние десятка полтора мордвы и русских покорились, их отпустили домой. Ночь не спал, не пил, не ел, сильно устал, но в таких делах успех зависит от быстроты.{nl}Пришел во двор, все дворы устланы связанными бунтовщиками. <Розог! Давайте первого>. Выводят старика лет 70-ти. <Повинуешься?> – <Нет>. – <Секите его>. Старик поднял голову и просит: <Батюшка, вели поскорее забить>. Неприятно, да делать нечего, первому прощать нельзя, можно погубить все дело. Наконец, старик умер, я приказал мертвому надеть кандалы. Один за другим 13 человек засечены до смерти и на всех кандалы. 14-й вышел и говорит: <Я покоряюсь>. – <Ах ты, негодяй, почему ты прежде не покорился? Покорились бы и те, которые мертвы, розог! Дать ему 300 розог>.{nl}Это так подействовало, что все лежащие заговорили: <Мы все покоряемся, прости нас>. – <Не могу, ребята, простить, вы виноваты против Бога и государя>. – <Да ты накажи, да помилуй >.{nl}Надобно знать русского человека: он тогда искренно покорен и спокоен, когда за вину наказан, а без наказания обещание его ничего не стоит, он тревожится, ожидает, что еще с ним будет, а в голове у него – семь бед, один ответ, того и гляди, наглупит. Наказанный – боится быть виноватым вновь и успокаивается.{nl}Приказал солдатам разделиться на несколько групп и дать всем бунтовщикам по 100 розог под надзором исправника. Потом собрал всех, составил несколько каре и объявил: <Я сделал, что мне следовало сделать по закону, простить их может только губернатор; он может всех в тюрьму, там сгниете под судом>. – <Батюшка, будь отец родной, заступись; как Бог, так и ты, перемени гнев на милость>. Я поставил их на колени, научил просить помилования и дал слово, что буду ходатаем за них, но губернатор очень сердит. Кричат: <Заступись, батюшка, выручи!>{nl}Прихожу к губернатору, лежит болен, не знает, что я делал. Мне доложили, что засеченные ожили, их обливали водой, и я повеселел. Говорю губернатору:{nl}- Пойдемте прощать. Не верит.{nl}- Только прошу, долее сердитесь, не прощайте, а простите только под моим ручательством за них.{nl}Подходя к фронту, губернатору, хотя и штатскому: <На караул!>, барабанщик дал дроби. <Здравия желаем вашему превосходительству!> – все для эффекта. Подходим к группам, я снял шляпу и почтительно, низко кланяюсь, представляю раскаявшихся. Виноватые в один голос: <Помилуйте, ваше превосходительство!> – <Не могу, вы так виноваты, что вас будут судить>. А мужики, кланяясь в землю, твердят: <Помилуй, ваше превосходительство, ни впредь, ни после того не будет>. А я-то униженно, без шапки кланяюсь и прошу помиловать. Губернатор гневно сказал, что он бунтовщикам верить не может и согласится только тогда, если кто за них поручится.{nl}Я обернулся к мужикам: ручаться ли за них?{nl}Как заорут в один голос: <Ручайся, отец, не бойся, не выдадим, ручайся, батюшка>. – <Ребята, смотри, чтобы мне не{nl}быть в ответе за вас>. – <Отец ты наш, вот-те пресвятая! Положим жизнь за тебя, ручайся!> Я поручился. Губернатор умилостивился, простил.{nl}Я распустил всех по домам, приказал сотским накормить солдат и жандармов. Откуда что взялось: снесли столы, зажгли лучины, явились десятки горшков щей, каши, кисели с сытой, все постное; вероятно, было готово для мужей, но им не удалось поесть, съели солдаты. В тюрьму пошел только один Федька.{nl}Только я вошел к губернатору, он, как чисто русский человек, поклонился мне плешивой головой в землю; признаться, я отскочил и, обняв его, поцеловал.{nl}Вот и справедливо, что человек не во всех случаях равно храбр. Мой губернатор был известным храбрецом во всей армии, а перед безоружными мужиками струсил и бежал. Да и ваш покорный слуга, кажется, струсил и не мог отвечать, сколько лет служит в Симбирске.{nl}Невзирая на ночь, губернатор торопился ехать домой, показывает мне письмо от своей жены, она пишет: <Ваничка, брось все, я лежу в ванне, со мной конвульсии; я умру, если ты скоро не приедешь> и проч. Хомутов спрашивает: <Кажется, и вы получили письмо?> Я только тогда вспомнил о письме – не до того было, – вынул свернутую на уголок серую бумажку и прочитал. Хомутов спросил: <Можно прочитать?> – <Извольте>. Моя 19-летняя худенькая жена писала: <Шишмарев (адъютант) сказал, что вы требуете солдат с боевыми патронами; может, есть опасность? Не думайте обо мне, я буду гордиться всю жизнь, что муж мой исполнил свой долг>. Иван Петрович так и ахнул: такая пичужка и такого геройского характера. <Подарите мне это письмо>. – <Зачем?> – <Я вставлю в рамку и буду хранить>. После этого мой Хомутов чуть не молился на мою жену.{nl}Для читателя, разрешилась история новым фарсом. Но, однако, предположить, что это не была бы Страстная и такой упорный народ не был бы трезв, может быть, из фарса вышла бы трагедия и сколько было бы несчастных. Эту историю я докончу.{nl}Наступило время жатвы хлеба; староста мой уведомляет меня, что пришли какие-то люди и просят позволения сжать хлеб. Я поскакал в деревню, оказалось, что это сызранские бунтовщики, пришли с женами и из благодарности за мою добродетель хотят сжать хлеб мой. Меня не могло не тронуть такое доброе и честное русское сердце. <Да ведь вас побили, друзья мои?> – <Эх, батюшка, что такое поучили, а как бы не ты, так и теперь бы маялись в тюрьме и разором разорились бы; мы за тебя Богу молимся>. Жены при этой оказии всплакнули от воображения, что разорились бы, если б мужья попали в тюрьму. От этой теплой сердцу взятки я отказаться не мог; гости не позволили даже жать барщинским, в два дня все сжали. Это было в селе Чамбуле, Собакино тож, Сенгилеевского уезда; теперь принадлежит Федору Иванову Ермолову. Для гостей я приказал убить несколько баранов, быка, напечь пирогов, по чарке водки и донес откровенно шефу.{nl}Вот и судите о русском человеке: он сквозь наказание видит доброту. Наказание ему нипочем, оно кратковременно, только не отдавай его пиявкам полицейским и судейским. Наказание он считает родительской наукой, а хозяйственное разорение – нравственная смерть. Есть два способа изучить народ: один в кабинете, а другой на практике. Который лучше? Думаю, в кабинете умнее и основательнее.{nl}По усмирении написал князю Лобанову-Ростовскому, что чуть-чуть не удалось было повидаться мне с ним, и описал ему коротенько. Он очень мило отвечал: <Подготовочка опять удалась! Хват, молодец, доложу государю> и проч.{nl}В конце 1840-х князь ехал в Киев, писал, что едет ко мне в гости, давно не видались. Кажется, в Козельске князь умер от холеры.{nl}От каких беспорядков было ослушание против удельных? Говорят, дым без огня не бывает. Разговаривал с умными и зажиточными крестьянами, как им лучше – теперь или прежде? Отвечали:{nl}- Теперь не в пример легче. Бывало, в год раз наедет исправник, выберешь жирного барана, взвалишь на плечи да прешь, ажно лоб не раз взопреет; а теперь наедут эти господа удельные, то возьмешь хворостину да сгонишь что есть на дворе, и легко и скоро. Теперь нам несравненно легче. Мы скоро и одежонки лишимся, какая была.{nl}Обращусь еще к прекращению ослушания в Сызранском уезде. Меры для усмирения по нынешним порядкам покажутся жестокими, варварскими. Совершенно согласен и не противоречу. Попробую прекратить это ослушание новейшим филантропическим способом. Взбунтовались несколько деревень; уездная полиция бессильна. Приехал губернатор – выгнали. Местной воинской команды почти нет. Следовательно, по особо важным делам едва ли въе[х]ал бы в столицу. Через три дня Пасха – разрешение на водку. Успех против губернатора и бессилие власти возбудили бы надежду в соседних уездах. Неудовольствие общее, потому что причины одни. Ослушание превращается в бунт и так быстро, как пожар, вначале незначительный, охватывает всю массу, могущую гореть. Надобно принять в соображение, что удельных в губернии до 400 тысяч. Надобны войска, а ближе 400-500 верст нет солдат. Прибывшее войско, без сомнения, усмирит, но усмирение пьяных людей может обойтись не без потерь в людях. Но пока достигнут успеха эти меры, волнующийся народ, наполняя кабаки, не обсеет поля. Положим, [проверить], что усмирение произойдет без потерь в людях, очень трудно, судя по ожесточению. Следствие, что покажет следствие? Все виноваты и виноваты равно, это видно из одинаковых ответов каждого на мои вопросы. Всех нельзя посадить в тюрьму, всех судить нельзя – амнистия. Зная русского простого человека в одиночку и в массе, амнистия – прощение без наказания – не примиряет его ни с собою, ни с причиной, произведшей неудовольствие. Тюрьмы полны, ссылка – семьи разорены окончательно. Разорившийся крестьянин не справится в одно поколение. Неуважение и злоба с горьким недоверием выросли к своему начальству, которое хотя и прекратит причины к неудовольствию, но недоверия из сердца не вырвешь. Прибытие войска, усмирение по всей губернии – пройдут месяцы. Следствие, суды протянут год. Год беспокойства, тревоги, пьянства народа едва ли исправит нравы. Еще повторяю: раз разоренный крестьянин потерян почти навсегда. Я из всех зол выбрал меньшее. Где родилось неповиновение, там усмирено в два дня. Усмирено главное гнездо – покорились все. Что не осталось горечи, ожесточения, видно из добровольной благодарности к усмирившему, благодарности, выразившейся в простой, но искренней русской форме. Которая система лучше, варварская или современная филантропическая – не мне решать.

Просмотров:

Воспоминания французского полковника Шенка о пребывании в Саратове. 1812 г.

Саратов – большой город, резиденция губернатора и директора немецких колоний, которые расположены на берегах Волги. Он построен с большой протяжённостью, что придаёт ему ещё больший вид, имеет много красивых церквей, из которых наиболее выделяется своей величиной и архитектурным стилем кафедральный собор28. Самыми выдающими¬ся зданиями являются дом губернского правления29; дворец или собственное жилье губернатора и дворец господина Иванова30. Базар31 – большой и бо-гато представлен всеми только возможными товарами; сама по себе торговля здесь очень оживленная, и мно¬гие торговые дома получают свои товары прямо из Турции и Персии. Летом эти товары прибывают по Волге на кораблях, а зимой – на санях, которые всегда по десять или двенадцать следуют друг за другом и имеют только одного погонщика. Также значительным здесь является рыболовство и торговля соленой и су¬шеной рыбой, так как Волга, достигающая семи верст в ширину, поставляет немыслимое количество рыбы различных сортов, из которых своим вкусом особо вы¬деляется стерлядь, которая часто отправляет¬ся вместе с курьерами в Петербург, где [за] подобное кушанье зачастую вынуждены платить триста рублей ассигнациями. В изобилии имеется здесь икра, а са¬мой большой рыбой, которая ловится в Волге около Саратова, является белуга. Я видел ловлю од¬ной такой [рыбы], одну половину которой вместе с головой только с усилием смогли поднять шесть чело¬век. Мясо и все прочие продукты здесь очень хороши и дешевы. Также мы нашли здесь картофель, выращи-ванием которого особенно занимаются немецкие ко¬лонисты. Вино в значительных количествах привозит¬ся из Астрахани и одна кварта32 стоит 11/2 рубля ассиг¬нациями. Это – греческое вино с довольно приятным вкусом, а белое – преимущественно крепкое.{nl}Как во всех больших городах России здесь встре¬чается большое количество экипажей, так как почти каждый обеспеченный ремесленник содержит дрож¬ки и несколько лошадей. Последние особо выносли¬вы и при этом очень хорошо сложены; своей красо¬той отличаются киргизская порода, также как своей выносливостью – калмыцкая. Обычная цена такой очень хорошей лошади – от восьмидесяти до ста двадцати рублей ассигнациями, но если это неукротимый рысак, то за него платят тысячу рублей и более того, потому что такие особенно ценятся и даже отсылаются в Петербург. Улицы города очень широкие, но не мощеные, отчего, когда весной начинается оттепель, создается глубокая уличная грязь, так что даже пешком нельзя пройти.{nl}По эту сторону Волги местность около Саратова некрасивая, так как здесь нельзя ничего увидеть кро ме голых, покрытых мелким кустарником холмов. Я обнаружил здесь только один сад, снабженный приятными Парфиенами33, принадлежащий губернатору и лишь несколько лет тому назад разбитый на английский ма нер, тем не менее, нуждающийся в некоторых улучшениях34. По ту сторону Волги ничего не видно, кроме огромной степи, которая, впрочем, весьма плодородная, и где поселилось много немецких колонистов. И в Саратове также имеется улица, населенная исключи тельно только одними немцами35, а также лютеранская церковь36, которая состоит [под управлением] не директора немецких колоний, а самого губернатора37.{nl}Последний держит в Саратове первый дом и терпит почти княжеские расходы. У него на службе состоит около трехсот человек, из которых многие образуют по праву славную капеллу, и дают еженедельно концерты, на которых не бывает [свободных] мест. На этих концертах дирижировал и их организовывал барон Крюденер38, проживающий в Саратове и явля-ющийся другом семьи губернатора. Я заметил также, что он – один из лучших скрипачей, которых я преж¬де слышал, и то же утверждают также многие пони¬мающие искусство среди находящихся здесь пленных французских офицеров. Каждый пленный офицер, который прилично одет и совершил визит к супруге губернатора, имеет доступ в ее дом и часто многие из нас были приглашены к обеду. Вообще губернатор отличается своим дружеским поведением по отноше¬нию к нам, офицерам, и, совершенно особенно, выде¬ляется своим гуманным отношением с военнопленными солдатами, отличаясь тем от такого жестокого и дес-потического 81.*** в Воронеже, из чьих когтей мы та¬ким счастливым образом вырвались. В семье губерна¬тора очень бегло говорят на французском языке, а его супруга владеет изысканной библиотекой, в которой имеются новейшие произведения выдающихся француз¬ских писателей, некоторые из них она очень часто вве¬ряла нам. Кроме того, я был счастлив быть принятым в местное немецкое общество, в котором говорили на одном только немецком языке, и которому я благодарен многими радостными днями. Я очень часто встречал здесь до тридцати персон, из которьгх ни один не гово¬рил по-русски. Эти честные и порядочные люди сдела¬ли очень много хорошего нуждающимся в помощи во¬еннопленным и многим из них сохранили жизнь.{nl}Здесь же я также познакомился с очень почита¬емым в Германии и известным своим судьбой и свои¬ми сочинениями ученым, профессором Фесслером, который тогда находился в Саратове вместе со своей семьей. Ему я обязан многими радостными часами и далее еще расскажу о нем.{nl}Русские купцы в Саратове, как и вообще во всей Российской империи, образуют свой класс людей, и я должен признать, что они являются теми русскими, которые на меня произвели неприятнейшее впечат¬ление. Всякий раз, когда мы появлялись на базаре, с их стороны нас награждали ругательствами, которые затем распространялись от лавки к лавке. Только когда удавалось ответить им на русском языке очень резко и грубо, восстанавливался мир, – это мы очень скоро усвоили от польских офицеров. Как правило, нам при¬ходилось оплачивать все на порядок дороже, чем про-чим жителям, а иногда их наглость заходила еще даль¬ше. За один пакет табака, который обычно стоит лишь 1/2 рубля, они часто требовали у нас шесть рублей; а если мы иногда предлагали им за него один рубль, то они часто не отдавали его нам. Из-за такого унизительного обращения мы вынуждены были прибегнуть к помощи иностранных купцов в Саратове и, глав¬ным образом, к немецким и итальянским; они обхо¬дились с нами честно, а также были настолько благо¬склонны, что покупали у русских для нас товары, в которых мы нуждались, а у них самих не имелось.{nl}Во время одного праздника, название которого выпало из моей памяти и который пришелся на суро¬вые зимние дни, все русские купцы вместе со своими женами и дочерьми с большой пышностью разъез¬жали по городу процессией из саней39. Как и всегда, бабы были сильно накрашены и носили дорогие шубы, много жемчугов, даже бриллиантов. Лошади были увешены богатыми персидскими покрывалами и украшены султанами40. Все сани проезжали мед¬ленно, их собралось от пятидесяти до шестидесяти, следовавших друг за другом.{nl}Когда морозы были самыми суровыми, губер¬натор тотчас же отдал распоряжение отправить всех военнопленных поляков41 через Астрахань на Кавказ, где они должны были получить оружие и использо¬ваться для защиты границ от нападений беспокойных горных народов42. Хотя офицеры протестовали про¬тив этого и не хотели принимать службу, однако это не помогло, и бедным несчастным людям пришлось довериться своей судьбе, так как нельзя было думать о дезертирстве или бегстве в Персию43.{nl}Мы искренне сожалели нашим бедным товари¬щам по оружию и я полагаю, что при тогдашних су¬ровых морозах только очень немногие из них смогли достичь место своего назначения, так как даже из рус¬ского рекрутского транспорта, который посылается туда по обыкновению еще до наступления зимы, как правило, в живых остается только половина. Что же пришлось натерпеться этим бедным и несчастным полякам при лютых морозах в необозримых безлюд¬ных степях, которые они должны были пересечь!{nl}{nl}28Имеется ввиду самый древний храм Саратовской губернии – Троицкий собор (1695-1701), который поныне возвышается на Музейной площади.{nl}29Здание Присутственных мест (ныне музыкальное и хореографическое училища) находится на улице им. А.Н. Ради¬щева, 22.{nl}30Сведений о нем не имеется.{nl}31Он располагался на Хлебной (ныне Театральной) площади, которая была основана в 1808 г. на окраине Саратова.{nl}32Мера жидкостей, штоф, кружка, восьмая либо десятая часть ведра{nl}33В немецком языке это слово обозначает ландшафт северной Парфии.{nl}34Этот сад просуществовал в качестве усадьбы губернатора до смерти своего хозяина. После этого его террито¬рия была разделена на небольшие участки земли и частично продана, а частично сдана в аренду. Из них наиболее известны жителям Саратова были «Вакуровский парк» и «Парусиновая роща». Ныне на этом месте находится Город¬ской парк культуры.{nl}35Немецкая улица, ныне проспект имени СМ. Кирова.{nl}36См. о ней подробнее в кн.: Лиценбергер О.А. Евангелическо-лютеранская церковь Святой Марии в Саратове (1770-1935). Саратов, 1995.{nl}37До 1782 г. церковь в колониях на Волге находилась под полным контролем Канцелярии опекунства иностранных,{nl}а после – губернских властей. И лишь в 1819 г. в Саратове была основана евангелическая генеральная консистория.{nl}38См. о нем также: Пешке С.Б, Мое пребывание в российском плену в 1812 году // Военно-исторические иссле¬дования в Поволжье: Сб. науч. тр. Саратов, 2003. Вып. 5. С. 401-403.{nl}39Очевидно, речь идет о Широкой Масленице.{nl}40Украшениями в виде перьев или конских волос на головах лошадей.{nl}41Необоснованное обвинение, т.к. на самом деле губернатор из-за сильных морозов задержал партию поляков, а после их отправки (в 20-х числах декабря 1812 г.) вообще прекратил отсылку поляков из губернии до весны 1813 г. (см.: Скопин Н.Г. Записки дневные о делах и вещах достопамятных // Саратовский исторический сборник, издаваемый{nl}Саратовской ученой архивной комиссией в память трехсотлетия города Саратова. Саратов, 1891. Т. 1. С. 456).{nl}42Циркулярным предписанием от 22 октября 1812 г. поляков, как подданных Российской империи, было пред¬писано отправлять в Георгиевск, в распоряжение генерал-майора Портнягина, сообщая об этом в Министерство поли¬ции (см.: Бессонов В.А. Нормативные документы, определявшие содержание военнопленных в Российской империи в{nl}1812 г. // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. Бородино, 1999. С. 18).{nl}43Персия – современный Иран. В это время шла русско-иранская война 1804-1813 гг.

Просмотров:

Дело полковника Якубинского. Подробности следствия.

Настоящий уголовный процесс, в своё время произвёл большое впечатление на общество, а в особенности на помещичью среду, занимавшую в ту пору первенствующее положение. Им был компрометирован один из выдающихся по родовитости и богатству отпрысков этой среды и не чем-нибудь заурядным: на него падало подозрение в убийстве своего родственника, у себя в доме. Тем не менее, подозрение было настолько сильно, и обстоятельства сложились так неблагоприятно, что никакие хлопоты не избавили подозреваемого от тюрьмы, в стенах которой ему пришлось пробыть девять лет.{nl} Процесс характерен ещё в том отношении, что служит яркой иллюстрацией волокиты, какая существовала в прежние годы по судебным делам. Назначался целый ряд самых строгих расследований, одно было даже по высочайшему повелению, но ничто не помогло обнаружить истину. Новые старания раскрыть её делали только то, что она становилась ещё более не-проницаемой. Выходило так, что расследования как будто имели целью не выявление обстоятельств дела, а нечто обратное. «Журнал министерства юстиции», обсуждая этот процесс, указывает в особенности на эту сторону дела. Он находит, что случай смерти Якубинского принадлежит к числу самых редких в нашей судебно-уголовной практике, и требовал от следователей са-мого добросовестного исследования мельчайших подробностей, как события, так и обстоятельств жизни лиц, привлечённых к делу, чтобы в судьях не ос-тавалось ни малейшего сомнения, ни в факте преступления, ни относительно виновников его.{nl} Но, не говоря о первой следственной комиссии, члены которой сами обвиняются в участии в преступлении, все последующие доследования со-провождались такими беспорядками, что каждое новое доследование всё бо-лее и более запутывало дело. Служили ли причиною этому влияние богатства и родства главного из подсудимых или неискусность следователей – сказать трудно, но обстоятельства усложнились так, что судьи терялись в лабиринте противоречивых показаний и не могли вынести ясного убеждения. Отсюда и произошло то, что после десятилетнего производства дела, после нескольких следствий и доследований и после многократного рассмотрения дела в разных судебных инстанциях, убийство, совершённое днём, над родственником хозяина дома, во время празднества, на котором присутствовало много раз-ного звания лиц, осталось не обнаруженным, и не открыто ни повода к убий-ству, ни виновника преступления, ни знавших о его совершении.{nl}Переходим к самому процессу.{nl}14-го мая 1846 года петровский земский исправник Фокин донёс земскому суду, что, проезжая накануне по делам службы через село Ключевку, он был приглашён помещиком этого села, отставным корнетом Устиновым, отобе-дать у него. Войдя в дом, он застал там полковника Якубинского, уездного лекаря Алексеева, окружного начальника Максимова, управляющего имением Егорова и священника Ровоамова. Когда стали садиться за стол, Устинов послал за Якубинским, сошедшим перед тем вниз, в отведённые ему комнаты, мальчика, который Возвратясь сказал: «Пётр Юрьевич (Якубинский) велел благодарить, и кушать не будет». Потом был послан другой мальчик, ко-торый принёс тот же ответ. Наконец, Устинов послал своего камердинера Ткачёва, который возвратившись, шепнул Устинову что-то на ухо; после это-го Устинов, вставши, позвал с собой лекаря Алексеева, а через несколько времени, возвратившись, объявил, что Якубинский умер. Тогда все гости по-бежали к нему в комнату, где нашли его мёртвым, лежащим на полу возле кровати. Изо рта и носа у него текла кровь; возле лежал разряженный писто-лет, а другой, заряженный, находился на столике. По предложению Фокина составлено было временное отделение из исправника, станового пристава Толмачёва, уездного стряпчего Кизо и лекаря Алексеева, которым 14-го мая сделан, при 12-ти понятых, наружный осмотр и вскрытие тела Якубинского. Оказалось, что около комнаты Якубинского в целом отделении никто не жил; на постели никаких знаков крови не было. На Якубинском рубашка и летний архалук тоже были чисты, другого же одеяния на нём не было. Тело лежало на правом боку; около рта на полу было с чашки с две густой запекшейся крови. По снятии с него одежды, на спине и всей задней части тела оказались сине-багровые пятна. На допросах корнет Устинов дал показание согласное с сообщением исправника Фокина, дополнив только, что Якубинский в то утро был совершенно здоров и завтракал с ним, ни на какую боль не жаловался, почему, когда камердинер, ходивший звать за стол Якубинского после маль-чиков, сказал Устинову возвратившись, что Якубинский умер, – он не поверил ему и пригласил лекаря Алексеева.{nl}Согласно с Устиновым показали и его гости, посланные мальчики и камер-динер Ткачёв.{nl}Дворовый человек Якубинского Беловалов показал, что с барином своим приехали они в Ключевку 12 мая; на другой день Якубинский был всё время на верху, перед обедом же пошёл в отведённую ему в нижнем этаже комнату, разделся и переменив рубашку, послал его за водой; когда же он принёс воду, то вслед за ним пришёл мальчик от Устинова звать Якубинского обедать. Якубинский от обеда отказался, сказав, что нездоров; после того Якубинского вырвало какою-то жидкостью, которую он велел ему подтереть, почему он, Беловалов, оставив его одного, пошёл за половою щёткою, а возвратясь через 5 минут – нашёл Якубинского уже на полу мёртвым. Тогда побежал он немедленно на верх и, встретившись с камердинером Ткачёвым, просил его доложить Устинову; по приходе же его и гостей найден под телом Якубин-ского разряженный пистолет. Пистолеты Якубинский всегда возил с собой и, ложась спать, клал под подушку; были ли они в этот раз оба заряжены, – он не знает и накануне, то есть в ночь на 13-е мая, Якубинский положил их, как обыкновенно под перину, и там они оставались весь день; кто их оттуда вы-нул – он не знает; пули хранились у него, Беловалова, в чемодане.{nl}Из всех опрошенных лиц подозрения в убийстве Якубинского никто ни на кого не изъявил.{nl}Из судебно-медицинского свидетельства, составленного Алексеевым 16 мая, видно, что по заключению его Якубинский умер от разрыва лёгочной артерии и удара, задушенный излившейся из артерии кровью.{nl}Когда дело поступило в уездный суд, явилось сомнение в судебно-медицинском освидетельствовании, с которого копию лекарь Алексеев не представил, как следовало, во врачебную управу.{nl}По распоряжению губернского начальства, тело Якубинского было вырыто и, по осмотру его инспектором врачебной управы Соломоном и саратовским городовым врачом Бензергером, оказалось: в нижнем правом углублении че-репа, близь самой затылочной дыры, находилось два осколка кости, под ко-торыми представлялось круглое отверстие, наполненное выступившими мя-систыми частями; при рассматривании же покровов задней части головы найдено круглое в них отверстие величиною в четверть вершка, от правого уха, по косвенной линии вниз к шее, расстоянием вершка полтора; по вложе-нию в это отверстие зонда от движения его обломки внутри черепа припод-нялись, а по разрезании покровов по направлению зонда найдена свинцовая пуля, ущемлённая в кости. Когда была вынута пуля, зонд прошёл в полость черепа, причём вокруг черепа найдено ещё несколько костных отломков, а первый шейный позвонок был переломлен на три части; по вскрытии грудной полости, лёгкие и сердце найдены изрезанными на куски и повреждённые гнилостью в такой степени, что болезненных изменений в них распознать было невозможно. Инспектор Соломон и Бензигер, основываясь на найденном, заключили, что Якубинский застрелен.{nl}На другой день, т.е. 3 января становой пристав Толмачёв, один из членов временного отделения, известил комиссию, что при следствии, произведён-ном этим отделением, он не был, а подписал оное по приказанию исправника Фокина.{nl}При обыске у Устинова найдено письмо от Алексеева, в котором он выражает опасение, что по распространившимся слухам, может приехать жандармский полковник Есипов, и что Фокину может быть худо ха наказание Беловалова, при этом просит показать, что он наказан за грубости, и просил с ответом (для отвода подозрения) прислать садовых цветов. Ещё найдено черновое письмо Устинова к Алексееву, где Устинов изъявляя опасение, что слухи дошли уже до уездного предводителя, заключает, что он остаётся тогда как «рак на мели».{nl}Между тем слуга Якубинского Беловалов заявил, что когда удостоверялись в смерти Якубинского, то исправник Фокин жестоко бил его кулаками и сёк его розгами, говоря: «признайся, ты убил Фокина, – более некому».{nl}Самое важное показание дал слуга Устинова Семён Альмов. По его словам, перед обедом 13 мая, когда он прислуживал наверху, он видел, как лекарь Алексеев ссорился с Якубинским из-за горничной его Марфы, а Устинов их стравливал.{nl}Алексеев говорил, что Марфа его более любит, а Якубинский утверждал, что сам её очень любит. Вскоре после этой ссоры Якубинский пошёл вниз, а затем Устинов и Алексеев; но куда они ходили и когда возвратились, не знает; когда же сели за стол, то Устинов как будто хватился Якубинского и посылал за ним сперва двух мальчиков, принесших ответы, что Якубинский кушать не будет, а потом камердинера Ткачёва, который Возвратясь шепнул на ухо Ус-тинову, вследствие чего, Устинов, пригласив Алексеева пошёл вниз. Возвра-тившись же через несколько минут, Устинов объявил всем присутствующим, что Якубинский умер. После того все побежали вниз, он же оставался в сто-ловой, куда через несколько времени вернулся священник Ромоамов и сказал: «Ну, кум беда! Пётр Юрьевич застрелился из пистолета», и тотчас ушёл домой. Через четверть часа вернулись все господа, из них Максимов скоро уехал – и уезжая сказал: «Мирил я господ, да не помирил». Прочие же, за-першись в той комнате одни, пили вино и шептались между собою. После то-го ходили в комнату Якубинского во второй раз, прчём он, Альмов, слышал голос Фокина: «Не бойтесь господа, я сам начальник и отвечаю». Альмов вы-сказался, что по его мнению Якубинский убит кем-нибудь из двух – Устино-вым или Алексеевым, и что {nl}{nl}{nl}Беловалов должен знать, когда и как его барин, и если скрывает истину, то, вероятно подкупом, потому что ему, Альмову и всем людям (ожидая приезда следователей) Устинов запрещал говорить, сколько было выпито вина, а так же и то, что они ссорились между собой.{nl}Священник Ромоамов удостоверил, что Фокин наказывал человека Беловало-ва, убеждая его признаться в убийстве барина; что затем все пошли наверх, где сели во второй раз обедать, причём пили много вина и все были хмель-ные. За столом пели певчие, и Устинов приказал было им петь «вечную па-мять» Якубинскому, но исправник проси не петь, так как это ему напоминало недавнюю смерть жены.{nl}Лекарь Алексеев отозвался, что к Устинову он приехал в тот раз для подания помощи гувернантке Трофимовой и затем был удержан отобедать по случаю рождения Устинова. 13 мая после завтрака, когда все были наверху вместе, Якубинский спросил о болезни своей горничной, с которой сделалась рвота и головные боли, на что он высказал предположение, сто причина – беремен-ность. Якубинский сказал на это, что «верно, вы это заключаете по своей же-не»; он же Алексеев заметил ему, что «подобное сравнение неуместно», после чего Якубинский попросил извинения, подал руку, и они расцеловались, пили вино и качали друг друга на руках. Когда после того сели они за стол, и Устинов посылал трёх людей за вышедшим Якубинским, то последний из них шепнул Устинову, что Якубинский умер. Тогда Устинов пригласил его посмотреть, нельзя ли подать помощь; он же, обратясь к человеку, спросил, что с Якубинским, на что тот отвечал, что Якубинский умер и совсем холод-ный. Найденный разряженный пистолет под боком Якубинского подал повод исправнику наказывать человека Якубинского для дознания, не убил ли он, а ему, Алексееву, при анатомировании, пройти пунктуально три раза зондом полость носа, рта и шейных позвонков для отыскания пули; не найдя же та-ковой, что считает своим недосмотром, – обратился к вскрытию внутренно-стей, а, найдя лёгочную артерию лопнувшей, приписал смерть этому обстоя-тельству.{nl}При показаниях Устинов и Алексеев объяснили, что они между собой были всегда в хороших отношениях, на очной же ставке, данной им по разноречию, они, как заметили следователи, делали друг другу условные знаки, и Алексеев, перебивая Устинова, говорил ему всякий раз наставления, после чего Устинов, отменяя свои показания, во всём соглашался с ним.{nl}Дворовые мальчики Дмитрий Артамонов и Василий Семёнов, в отмену прежних показаний, объясняли, что, приходя звать Якубинского обедать, они самого его не видели, а слышали голос из-за ширм: «Благодари Михаила Ва-сильевича и скажи, что кушать не буду», но сам ли Якубинский это говорил – утверждать не могут.{nl}Против подозрения, изъявленного Устиновым на Беловалова, что он убил Якубинского из ревности к горничной Марфе, на которой хотел жениться, следствием обнаружено, что действительно Беловалов просил Марфу за себя в замужество, на что она была согласна.{nl}Должностные лица, составлявшие временное отделение, преданные губерн-ским правлением суду уголовной палаты, на вопросные пункты, предложен-ные ей, в оправдание своё к прежним показаниям отозвались:{nl}1) становой пристав Толмачёв – что при производстве следствия он не находился, а подписал его по приказанию исправника, предупредив его, что он при первом случае объяснит это, кому будет нужно, что и исполнил;{nl}2) исправник Фокин – что все обстоятельства установлены прежними по-казаниями;{nl}3) стряпчий Кизо – что он в убийстве Якубинского нисколько не виноват;{nl}4) лекарь Алексеев оправдывался неумышленным недосмотром следов пули, тогда как раздробленные затылочной кости из нескольких частей со-ставляет такой признак, который не мог ускользнуть не только от медика, но и от не имеющего понятия в анатомии.{nl}Второе исследование было поручено вице-губернатору Андрееву, но оно ничего нового и существенного не открыло, так как Андреев сам изыска-ний не делал, и только на представленных ему членами состоявшей при нём комиссии актах следствия подписывал: «Утверждаю». Во время этого рас-следования Фокин, Алексеев и Кизо высказали раньше объявленное Устино-вым подозрение в убийстве на камердинера Якубинского Беловалова.{nl}Было назначено третье расследование, произведённое министерским чиновником Батуриным. Для выяснения главного факта – убийства, оно ни-чего важного не открыло, но выяснило кое-что интересное относительно приёмов, пущенных в дело для обеления обвиняемых.{nl}Неблагоприятное для Устинова и Алексеева раньше приведённое пока-зание было дано слугою Альмовым. О нём был сделан так называемый по-вальный обыск, т.е. опрос знающих его людей, что он за человек? Обыск производили пристав Окуньков и стряпчий Цибулевский. Когда Альмов уз-нал, что он по обыску аттестован пьяницей, то потребовал проверки обыска и утверждал, что неправильный обыск составлен по проискам его помещика Устинова, через камердинера Ткачёва. При проверке оказалось, что 9 человек отозвались об Альмове хорошо, а 25 – что их никогда и никто о поведении Альмова не спрашивал. Но этого мало. Один из них отозвался, что он в то время по болезни не вставал с постели; другой – что он находился в Камы-шинском уезде; третий – что не мог и призываться на опрос, потому что все-гда находился в поле, где пас общественный скот; крестьянина же Кирилла Гордеева в имении Устинова никогда и не было.{nl}По обыску, сделанным следователем Батуриным в доме Устинова, на-ходившимся в Саратове у дворового человека Семёна Гладилина найдены: 1) разные счета из коих видно, что Устинову пересылались через камердинера Ткачёва суммы – 2100 р., 1522 р., и т.д.; 2) две записки от имени полицмей-стера о допущении Семёна Гладилина к свиданию с Устиновым, писанные как показал Гладилин кантонистом Логущенко, что сей и подтвердил; 3) письмо к Устинову, уведомляющее о показаниях Альмова; 4) копии с некоторых документов по делу о смерти Якубинского и, наконец, по указанию Гладилина найдена в амбаре, в насыпанном горохе, кожаная сумка с бумага-ми, заключающими в себе переписку Устинова с разными лицами по делу Якубинского и копии с документов присутственных мест по этому делу.{nl}Дело тянулось уже 3 года. После довольно строгого решения петров-ского уездного суда, оно было пересмотрено уголовной палатой, и она при-говорила: в каторгу Беловалова без срока, Устинова на 15 лет, Алексеева, Фокина и Кизо на 10 лет.{nl}Первый был признан виновным в убийстве, Устинов – в подговоре к убийству и последние трое – в сокрытии убийства. Тут же были назначены наказания и другим замешанным в деле чиновникам и дворовым.{nl}Но по протесту губернатора дело перешло в сенат. Губернатор выска-зался, что он, из обстоятельств дела не видя возможности определить, кто из трёх участников – Беловалов, Алексеев или Устинов был главным виновни-ком злодеяния, находит однако, что они все трое необходимо знают виновно-го и взаимно помогают в сокрытии убийцы и убийства, а потому полагает: подвергнуть всех их троих, как равных участников в преступлении, равному наказанию, а именно: 1) Устинова и Алексеева, лишить всех прав состояния, сослать в каторжную работу в рудники на 15 лет; 2) Беловалова, лишив всех прав состояния, наказать через палачей плетьми, ста ударами, и, по наложе-нии клейм, сослать в каторжную работу в рудники без срока; 3) Фокина и Кизо за умышленное сокрытие настоящей причины смерти Якубинского, лишив всех прав состояния, сослать в каторжную работу в рудники на 12 лет. Сенат потребовал сначала заключения медицинского совета, а потом вступил в роль судьи и оказался очень снисходительным: Устинова он оставил в сильном подозрении, как знающего убийцу и укрывающего убийство; Бело-валова и Алексеева также по вопросу об убийце, но двух последних пригово-рил к каторге, а Беловалова к 80 плетям – за укрывательство преступления; Фокин и Кизо были приговорены к ссылке. Из остальных обвиняемых неко-торые были совсем оправданы, а другим назначены лёгкие наказания. Но на этом дело не остановилось. Обер-прокурор Лебедев, рассматривая его, хотя и не стоял за суровые кары, но с выводами сената не согласился.{nl}Заключения обер-прокурора представляет весьма серьёзную критику производства по делу и основательный обзор относящихся к нему событий.{nl}Он обратил внимание на обстоятельства, совершенно не затронутые следствием, но имеющие существенное значение. Главным советником и ру-ководителем Устинова в деле, имеющем сношения с нужными чиновниками, как видно из писем, значится И. Д. Это был родственник Устинова, помещик, живущий в Петровске, – Иван Дмитриевич Хардин. В одном из писем Ткачёв передаёт от имени И. Д.: «пусть говорят что хотят, а мы сделаем что нам хо-чется». Но Хардин от всякого участия в хлопотах по делу решительно отка-зался. Из захваченных у Гладилина бумаг оказалось, что самое значительное число их состоит из копий с дела, сообщённых по подкупу чиновниками при-сутственных мест и канцелярий. По показанию Гладилина, бумаги и деньги получались: из уездного суда – от секретаря Славина, из врачебной управы – от Алдихина, из уголовной палаты – от столоначальника Зотова, из губерн-ского правления – от столоначальника Духовникова и передавались Устинову при содействии смотрителя тюремного замка Юстицкого. Устинов и его люди, в особенности камердинер Ткачёв, пользовались большой свободой и, доставляя копии из всех присутственных мест … постоянно следили за делом, постоянно передавая сведения, проекты допросов и прошений Устинову в тюрьму, бывая там, с разрешения и без разрешения полицмейстера, получая от Устинова приказания, приносили бумаги обратно, платили деньги, торго-вались с чиновниками с ведома и с письменных дозволения Устинова озна-чавшихся на самих бумагах. Таким образом, когда в затылке Якубинского была найдена пуля Устинов требовал, чтобы доставили копию с протокола и свидетельства врачей. Гладилин писал ему: «за копии с этих бумаг не согла-шаются взять менее 100 р.сер. и то с большим опасением; менее же хоть не ходи, никак не соглашаются. Устинов на это писал: «По делу нашему они мне необходимы и по этому случаю достань мне их во что бы ни было». Было доказано, что камердинер Ткачёв заведовал делом в Петровске, а Гладилин в Саратове, и для пересылки и переписки, из Ключевки и из Петровска, через село в Сокур была устроена своя почта. Беловалов намерен подать прошение (в облегчение участи Устинова), – Ткачёв передаёт от лица И.Д.: «нельзя ли соблазнить Беловалова, чтобы он подал просьбу не губернатору, а в уездный суд?» или: «если нас потребуют в палату, то предупредите, чтобы нам дать помощь, а то И.Д. говорит: «чем-бы-нибудь не запутали вас более». Жандармский капитан Змиев отправляется в Петровск, – Устинов на другой день пишет об этом и прибавляет: «я думаю, что приедет также и в Ключев-ку». В феврале 1857 г. Устинов предлагает объявить обстоятельства, могущие открыть преступление и убийцу; мать Устинова пишет ему: «Что ты делаешь? Ты просто надеваешь петлю на шею; ты знаешь, что ко всему рады придраться. Но несмотря на эту свободу сношений, Устинов предписывает в письмах, чтобы при получении их изорвали; одно письмо к матери он приказывает доставить осторожнее, зашив в зипун. Чиновники во взятках не сознались; люди Устинова, Ткачёв и Гладилин, в ответах и ещё более в руко-прикладствах во всём сознались, дав подробные показания.

Просмотров:

Шомпулев В.А. Провинциальные типы 40-х годов.

Провинциальные типы сороковых годов .{nl}{nl}Кому приходилось быть в Саратове в начале сороковых годов, тот, конечно, помнит его далеко не таким как теперь, когда называют его столицей Поволжья. Немощёные улицы этого города были в летнее время покрыты на четверть пылью, а весной и осенью жидкой грязью на пол-аршина и именно в той части города, которая теперь имеет благоустроенный и красивый вид; второстепенные же улицы были менее грязны потому, что значительная часть их зарастала густой травой. Главные улицы имели узенькие деревянные тротуары и изредка стоявшие фонари, тускло освещавшиеся конопляным маслом. Но всё это не особенно затрудняло жителей, потому что почти каждый маленький чиновник имел лошадь и экипаж, в виду крайней дешевизны сельских продуктов и возможности иметь недорогую прислугу из оброчных помещичьих крестьян. О водопроводе тогда, конечно, не было и речи, вода развозилась бочками из Волги по крутым её берегам, а на случай пожара существовали в нескольких частях города какие-то деревянные с решётками бассейны, наполненные водой, покрытой вонючей зеленью. Бородатые, малограмотные из купцов городские головы , носившие в парадных случаях длиннополые кафтаны с бархатным воротником золотого шитья, особого фасона фуражки с козырьком и на боку саблю в кожаных ножнах, разъезжая по городской пыли и грязи, почему-то совсем не обращали внимания на благоустройство города, хотя Саратов со времен Петра I имеет и доныне более 80.000 десятин земли. Жалкие здания полицейских частей с каланчами были деревянные, выкрашенные дикой краской, а полиция, кроме полицмейстера, который назначался в то время из заслуженных штаб-офицеров, от комитета о раненых, была в страшном пренебрежении. Как теперь смотрю на мундирные фраки частных приставов с красным стоячим воротником при золотых петлицах, с шпажонкой на боку и треуголкой, надевавший поперёк головы. Пошлют, бывало, к нему кучера или лакея с запиской дать им полсотни розог, да и приложат за труд синенькую ассигнацию, что даже и не считалось в то время взяткой, которая всюду безнаказанно существовала. А в квартальных надзирателях, заменявших теперешних помощников приставов, и говорить нечего – они брали, где попало, и довольствовались не только рубликами, но и мелочью. Лучшая нажива для них была во время рекрутских наборов, когда раскутившихся рекрутов приходилось сажать в часть, от чего они, конечно, откупались; но случалось, что от пьяных рекрутов доставалось и квартальным. Выхватят, бывало, они у кварташки треуголку из рук да ей его и дуют, а он от них в своём мундирном фраке улепётывает марш-марш по улице до самой части. Полиция в то время очень наживалась; пристава, по выходе в отставку, делались домовладельцами города, а некоторые из них, дослуживались до коллежского асессора, который до 1847 год давал потомственное дворянство, приобретали земли и крестьян.{nl} Грабежи и разбои под Саратовом были заурядным явлением, и наконец стали повторяться настолько часто, что в самое короткое время три возмутительных случая, заставивших даже проснуться губернскую администрацию. Так, в горах, под самым Саратовом, в пруд сада купца Громова было подкинуто мёртвое тело, по поводу которого частный пристав Баус начал прижимать его, и, как впоследствии оказалось, взял с него большую взятку. Далее на городском выгоне, ночью, через мост была протянута верёвка, остановившая казённую почту, и после выстрела в почтальона денежная почта была разграблена. И, затем, на дачу чиновника Лачинова явилась целая шайка разбойников и, связавши его и его прислужника, разграбила всё имущество, увезя на двух тройках; и хотя грабители были с намазанными сажей лицами, но Лачинов, служивший ранее сам в полиции, узнал некоторых из них и затем заявил подозрение на частного пристава Бауса. По расследованию оказалось, что пристав Баус, хотя сам в разбоях не участвовал, но, укрывая грабителей, отбирал себе большую часть награбленного ими имущества, которое и найдено было в его участке, в подземельных подвалах у загородных ветряных мельниц. Титулярный советник Баус был за это по суду лишён всех прав, состояния и сослан в Сибирь, при существовавшей в подобных случаях в то время церемонии: привезли Бауса на загородную площадь, которая ныне уже находится внутри города и называется Митрофановской , и затем при громадном стечении народа, на устроенном высоком чёрном эшафоте, после прочтения стряпчим утверждённого государем о разжаловании приговора, палач в красной рубахе сорвал с плеча Бауса форменное платье, сломал над его головой шпагу и, затем, дав ему плюху, надел на него серый арестантский кафтан, в котором он и был препровождён в местную тюрьму на чёрной высокой колеснице и под конвоем вооружённых солдат.{nl} После ссылки в Сибирь частного пристава Бауса обнаружились, и сами грабители, которых на той же площади и эшафоте палач сёк плетьми, и накладывал им на лоб и щёки клеймо.{nl} Полицейская должность страшно портила в то время людей, и бывшие частные пристава, преобразившие впоследствии в помещиков не могли отвыкнуть от своих наклонностей, развращая и наталкивая крестьян на разные преступления: причём один мой сосед Н. , сын также выслужившего дворянина, не погнушался начать службу с квартального и, практикуясь на этой должности в искусстве воровства, держал однажды пари, с богатым купцом – любителем лошадей, что он украдёт у него ценного жеребца, хотя при самом строгом надзоре за лошадью. И действительно, несмотря на карауливших её день и ночь конюхов, лошадь была уведена и как выигрыш сделалась собственностью Н.., которой, впоследствии уже живя в имении, заставлял своих крестьян в сильную зимнюю вьюгу, заметавшую след, из полу воровать со степи соседних помещиков сено, и когда неумелые крестьяне попадались, то он сёк их, приговаривая, «воруй да не попадайся». Состояние росло с каждым годом, и он сделался под конец помещиком даже нескольких уездов. Однажды, по доносу крепостного кучера его Алексея, он был заподозрен в делании фальшивых ассигнаций, и тогда в его имении был произведён обыск, но ничего подозрительного не нашли, так как станки были его дворецким спущены в пруд. Доносчика же кучера он тут же взял из тюрьмы к себе на поруки, и это дело, как и многие другие, было замято. Н. и его отец, разбогатев, были оба женаты на дочерях помещиков старинных фамилий, давших им возможность войти в дворянское общество . Отец же Н.., не выпуская из рук нагайки, на столько был свиреп в семействе, что когда он умер, то жена и родственники боялись подходить к нему предполагая, что он притворился и вскочит, чтобы всех отдуть плетью, так, как ранее он проделывал такие штуки, желая заставить собраться к нему жену и родственников.{nl} Моя матушка была на его похоронах, которые происходили летом, и рассказывала, что когда он лежал на столе мёртвым, то дунет, бывало в окно ветер, шевельнёт покров на покойнике, так все со страху и разбегутся, хотя нагайки уже все благоразумно были упрятаны.{nl} Вообще же воровство в уезде было несравненно реже чем в городах, так как вся полицейская власть сосредоточивалась в руках помещиков, хотя среди последних в то время бывали грустные случаи произвола и самодурства. В молодости я был страстным охотником, как с ружьём, так и с собаками и любил в охоте всегда пристраиваться к старикам соседям. И вот однажды осенью, стоя под островом со сворою борзых, мне пришлось чуть не перерезаться на ножах с помещиком Ф. , отнимая из рук его крепостных борзятников несчастного татарина, который, проезжая мимо острова, отогнал нечаянно от Ф. выходившую на опушку острова лисицу, за что, по приказанию этого помещика, татарин своей бритой головой был несколько раз погружен в горячую золу, оставшуюся от потухшего костра, у которого во время отдыха грелись охотники. Другой же не менее возмутительный случай, которого я был свидетелем также на охоте, заключался в том, что сосед мой, пожилой помещик деревни Сарафановки , рассерженный на крестьян моей бабки , за то что, проходя мимо острова, помешал ему затравить лисицу, приказал своим псарям раздеть его до нага и долго окунать без перерыва в находившую близ острова речку , а затем, не довольствуясь этим, велел сечь его через намоченный мешок арапниками, делая это до тех пор, пока я не подъехал с другой стороны острова и, поссорившись с Г-м, не освободил измученного мужика. Впрочем, оба эти помещика были известны губернии за самодурство и вообще людей отчаянных. Последний из них Г, полуседой брюнет, высокого роста, широкоплечий, носил в деревне красную шёлковую рубаху с расстегнутым воротом, из, под которого виднелась мохнатая грудь; на плечи он накидывал длинный из тонкого сукна кафтан, вместо шаровар надевал широкие шёлковые туманы , имея при том на голове в три четверти вышины боярскую соболью шапку, а на ногах с застёгнутыми носками туфли. Он носил запрещённые тогда дворянам длинные волосы и бороду, которые всегда были растрёпаны. И моя вдовая бабушка , которая была его ближайшей соседкой по имению, она настолько боялась Г-ва, что раз навсегда приказала людям запирать ставни, когда он проезжал мимо её усадьбы. Г-в выпивал на охоте в день до 40 рюмок водки. Бывало, проглотит, сплюнет и, ничем не закусывая, понюхает только кусочек чёрного хлеба. Из этих помещиков Г-в даже был воспет одним тогда одним из доморощенных поэтов, и ходившие по рукам стихи характеризировали его так: {nl}Сарафанов трое суток{nl}Спиртует свой желудок,{nl}Но не пьян и свеж, без шуток {nl}Удивительно!{nl}Один старик Ванюха{nl}Пройдет с ними ухо-в-ухо{nl}Мать русская сивуха{nl}Им пользительна!{nl}Об этих оригинальных помещиках я упомяну ещё, а теперь, продолжая рассказ о существовавших вообще в то время порядках, вернусь к некоторым выдающимся случаям в мире бывшей администрации. Случаи эти особенно хорошо известны мне с 1846 года, когда я впервые вступил на государственную службу в канцелярию саратовского губернатора по уголовному столу. Губернатором в это время был Матвей Львович Кожевников . Ранее он, в качестве казачьего атамана, служил под начальством Перовского и участвовал с ним в известной Хивинской экспедиции , а при назначении саратовским губернатором был переименован в действительные статские советники. Гражданская форма заставила его по прежним порядкам ходить с бритыми усами, что ему крайне не шло, так как он не оставлял военной того времени причёски с высоким чубом и висками вперёд. Был он среднего роста и имел несколько искривлённые ноги от коротких казачьих стремян, но при всём этом был крайне симпатичен своим острым умом, хотя для административных и поступавших к нему на рассмотрение судебных дел не имел достаточной подготовки. Поэтому бывший при нем правитель канцелярии Дурасов приобрёл громадное влияние на дела губернии и бывало даже так, что он нередко требовал к себе советников губернского правления и даже секретаря дворянства, которые немедленно к нему и являлись. Уголовным столом заведовал помощник правителя канцелярии, почтенный старичок, титулярный советник Попов , не получавший никакого образования и начавший службу в судебных местах с подкопииста, а подручным переписчиком бумаг за десять рублей в месяц был также нигде не учившийся простой мещанин Шабалин, – которые главным образом вместе с Дурасовым и вершили судебные дела, представлявшиеся уголовной палате и другие на рассмотрение губернатора. За уголовным столом вместе со мной, без всякого жалованья, занимались ещё двое молодых дворян-помещиков и трое дворян, не имевших поместий. Последние, продолжая гражданскую службу, дослужились до высших чинов, и один из них, тайный советник, ещё недавно ушёл из К. губернаторов. Мы же, предназначая себя для службы военной, только на всякий случай желали познакомиться с гражданскими делами. Дурасов, не будучи сам дворянином, недружелюбно относился к нам и, особенно ко мне, возымевшему дерзость встречать новый год в дворянском собрании, а не у него, как все прочие чиновники. Вследствие этого даже губернатор Кожевников, находясь в хороших отношениях с моими родными, часто поручал мне заниматься делами у него в доме, почему мне пришлось узнать многие интересные происшествия того времени и был свидетелем курьёзных случаев. {nl} В то время раскольники и вообще сектанты сильно преследовались правительством, и многочисленные старообрядческие скиты в заволжских, принадлежащих тогда Саратовской губернии, уездах, по реке Иргизу, приказано было закрыть, для чего, и были командированы чиновник особых поручений Г. и становой пристав . Оба они были люди бедные, и первый из них происходил из купеческой семьи. Скиты эти были известны богатством утвари, но епархиальное начальство получило лишь только старинные образа без риз, и предание говорит, что богатство скитов перевозилось куда-то по ночам на лодке через реку, а главный исполнитель, дослуживший впоследствии до чина коллежского советника и выше, приобрёл большие вотчины в одном из приволжских уездов Саратовской губернии . Преследование старообрядцев порождали тогда массу злоупотреблений со стороны чиновного люда, и на моих глазах жандармский штабс-капитан фон П. , измыслив для себя способ наживы, явился к известному старообрядцу старику-купцу Гладкову и, застращав немедленным арестом, вынудил у него крупную сумму денег и заставив насильно принять православие. Впоследствии этого обнаружилось, и жандармский офицер был предан суду.{nl} Из числа записанных мною убийств в сороковых годах, были более выдающимися: убийство помещика при деревне Быковке, Саратовского уезда, Панкратова , задушенного любовницей и её братьями из крепостных; помещика Вольского, уезда Жарского , найденного повешенным на поперечнике под балконом верхнего этажа дома тоже крепостными; помещика Аткарского уезда Иванова убитого в овражке дубинкой по голове крепостным мальчишкой-пастухом, во время проезда Иванова на беговых дрожках, и доселе не раскрыто убийство полковника Якубинского в имении молодого помещика Петровского уезда. Корнет гвардии У. , незадолго перед тем оставивший военную службу и живший в своих больших вотчинах с вдовой матерью, однажды осенью, как значится из моих заметок того времени, праздновал свои именины, к которым съехались к нему уездная интеллигенция в лице исправника Фокина , стряпчего Кизо , женатого на очень красивой женщине, уездного врача Алексеева и других. Во время обеда, происходившего в верхнем этаже, пир, как говорится, шёл горой, на котором недоставало только его дяди, полковника Якубинского, куда-то в это время уехавшего. Среди обеда, явившийся крепостной камердинер У-ва что-то передал своему барину, после чего У-в, сойдя в нижний этаж дома и, пробыв там несколько время, вернулся к гостям и в свою очередь что-то сказал врачу Алексееву, немедленно, затем, также отправившемуся вниз, Врач Алексеев оставался там довольно долго и, возвратясь с растерянным видом, объявил, что полковник Якубинский, приехавший во время больной, скоропостижно умер. Известие это ошеломило кутёжную компанию, и, спустившись вниз, она нашла полковника Якубинского уже обмытым и переодетым, почему исправник Фокин, стряпчий Кизо и уездный врач Алексеев, как составлявшие временное отделение нижнего земского суда, произвели о скоропостижной смерти Якубинского дознания и, составив о том акт, разрешили беспрепятственно предать тело земле. Спустя некоторое время камердинер У-ва был наказан за что-то розгами своих помещиков, донёс губернатору о том, что полковник Якубинский умер неестественной смертью, почему и было назначено следствие, которое по взрытии из могилы Якубинского и вскрытия его черепа обнаружило рану в задней части его головы за уход, и пуля найдена была засевшей в мозгу, не пробив лба. После чего У-в, Фокин, Кизо и Алексеев были посажены в тюрьму и, затем, по суду трое последние сосланы были в Сибирь, а У-в, оставаясь в подозрении, отсидел в тюрьме около десяти лет. Служа в то время в канцелярии губернатора, я видел представленные при следственном дел два маленьких, почти карманных двух ствольных пистолета, ствол на стволе, известного мастера Беккера , при чём один из стволов был разряжен, и пуля, найденная в голове полковника Якубинского, была такой, какими остались заряжены три остальных ствола. Самые же пистолеты оказались принадлежащими полковнику Якубинскому.{nl} Лет десять спустя после этого я как-то был в Киеве и встретил возвращавшиеся из Сибири семейство Кизо и Фокина. Они от страшной нищеты были в ужасном положении и, лишившись мужей , со слезами проклинали врача Алексеева, скрывшего от них, что смерть Якубинского была неестественной.{nl} Вернусь теперь к Кожевникову. Губернию он принял вскоре после Фадеева , человека мягкого и мало обращавшего внимание на формалистику, почему многие дворяне стали отпускать себе запрещённые в то время для привилегированных сословий длинные волосы и бороды, против чего Кожевников начал принимать крутые меры. Перед очередным губернским дворянским собранием Кожевников просил губернского предводителя объявить дворянам, что длинных волос и бород он не потерпит, и что нарушители закона в этом случае будут на гауптвахтах обстрижены и выбриты на барабан. Заявление это, конечно, восстановило против него дворян, и отношения Кожевникова к губернскому предводителю тут же стали натянутыми, тем более, что Кожевников, приняв губернию, сделал визиты только предводителям, тогда как среди нашего дворянства было много почтенных людей.{nl} После этого, вскоре начались различные демонстрации: губернское собрание Кожевникову пришлось открыть пустым, так как большинство дворян явились в собрание только тогда, когда он уехал домой. Недовольный этим и узнав, что в числе отсутствовавших в собрании был одновременно исправляющий должностью уездного предводителя Г. , о котором я говорил выше, Кожевников потребовал его к себе.{nl} Г. на другой день явился с той же длинной бородой и растрёпанной шевелюрой, но, однако же, в дворянском мундире. В то время я с другими моими коллегой Щ. находился для занятий в доме губернатора, в соседней с залом комнате. Увидев Г. в первый, но последний раз через год после моей с ним ссоры, я к нему не подходил, но по его раскрасневшемуся и без того багровому лицу и свирепым глазам не мог не заметить, что он был в сильном возбуждении. Вскоре затем губернатор потребовал его к себе в кабинет, находившись в угловой комнате за гостиной, где он в первые годы имел обыкновение заниматься за конторой, сидя верхом на серебряном, усыпанном кораллами и бирюзой, казачьем седле на высокой подставке. Но не прошло и пяти минут, как послышался какой-то шум от падения и затем появившийся Г., поспешно уходя из дома, громко закричал своим басом, находившимся в передней жандарму и лакею: «скорей за доктором, губернатору дурно!». Жандарм и лакей бросились за доктором, а мы в кабинет губернатора, где и нашли Кожевникова только упавшим на пол и старавшимся высвободиться ногу из стремян. Кожевникову мы помогли встать, но прочие предложения услуг он отклонил и отпустил нас домой.{nl} Когда же стремительно уходил Г., то нам показалось, что у него из рукава что-то выглядывало. А через несколько дней на балу дворянства Кожевникову пришлось выслушать далеко не любезный ответ одного из самых крупных помещиков Арефия Игнатьевича Киселёва , которому губернский предводитель Бахметьев, известный скрипач и бывший впоследствии директор придворной капеллы, подойдя с Кожевниковым передал, что губернатор, узнав, что Киселёв хорошо играет на бильярде, желал бы сыграть с ним партию. Киселёв, рассердившись ответил: «Вы забываете, Николай Иванович, что бильярд не скрипка, а кий не смычёк, и я концертов на нём не играю, и кроме того с людьми незнакомыми не играю!» Сказав это, Киселёв отвернувшись ушёл. Такой поступок повлёк за собою весьма крупные для Киселёва неприятности, так как впоследствии он был почему-то заподозрен в масонстве и сочинения разных пасквилей на губернские власти, за что и был с двумя жандармами отвезён в Вятку. Но эта административная ссылка продолжалась весьма недолго, и после неё Арефий Игнатьевич постоянно жил в Петербурге несколько лет, пока Кожевников оставался саратовским губернатором. Киселёв был родственником любимцу императора Николая Павловича, министру государственных имуществ, графу Киселёву , и едва ли даже не приходился ему родным дядей. Арефий Игнатович был большой оригинал, шутник и хлебосол, поэтому недостатка в гостях у него не было, как в Саратове, где он имел прекрасный дом , так и в деревне. Бывший ранее в Саратове преосвященный Иаков его очень любил и, объезжая епархию, к нему заезжал. Зная, что Киселёв был страстный охотник с собаками, часто смеясь укорял его в бессердечности истребления несчастных зайчиков, которые при травле их собаками, как ему передавали, так жалостно кричали. И вот однажды осенью преосвященный Иаков посетил Киселёва в имении, где рано утром, выйдя на балкон, он услышал раздавшийся в горах, из близ лежащего леса какой-то странный концерт и звуки труб. Не понимая, что это было, преосвященный долго вслушивался. Когда же явившийся к нему Киселёв объяснил, что концерт есть не что иное, как гоньба хорошо подобранных голосами 60-ти гончих и что трубные звуки принадлежали псарям, дававшим знать, по какому зверю гончие гнали, то преосвященный был крайне удивлён и, желая послушать ближе этот собачий концерт, принял предложение Киселёва подъехать к лесу. Поездка была сделана на охотничьих дрогах, на которые преосвященный и оставался в некотором расстоянии от леса, не зная, что кроме гончих были вокруг леса, расставлены и охотники с борзыми. Наслаждаясь природой раннего утра и слушая эти странные звуки, преосвященный вдруг увидел спасающего от борзых измученного зайца. Он до такой степени проникся жалостью к этому несчастному зверьку, что, желая спасти его, соскочил с дрог и, пробежал несколько шагов, хотел его поймать в рясу, и опомнился только тогда, когда увидел Киселёва, скачущего к нему верхом. Преосвященный часто об этом рассказывал, добавляя, смеясь, что шутник Киселёв заставил и его ловить зайцев.{nl} Иаков был известен своей строго-подвижнической жизнью. Жил он в Саратове в небольшом одноэтажном, выходившим на Царицинскую улицу , деревянном домике, при вполне монашеской обстановке, где в его крошечной без окон спальне лежал на деревянной кроватке пуховичёк и подушка, которые он на ночь всегда снимал и спал на голых досках. Иаков впоследствии обладал прозорливостью, и когда его перевили архиепископом в Нижний Новгород, был такой случай: в холеру 1847 года проезжала из Петербурга через Нижний одна известная ему саратовская дворянка Рылеева , пожертвовавшая свои дома саратовскому женскому монастырю . В Нижнем она была у преосвященного, который благословив отдав ей какую-то маленькую посылочку на имя её сестры. Но Рылеева по случаю праздника осталась ещё на один день в Нижнем, чтобы отстоять архиерейскую службу. Увидев её под конец обедни, когда она подошла под благословение, Иаков настойчиво и озабоченно сказал ей, чтобы она торопилась домой, что её крайне удивило. Возвратясь же в Саратов, после семидневной езды на почтовых, Рылеева нашла свою сестру умершей уже третий день. И после вскрытия посылки преосвященного Иакова оказались молитва и венчик, которые кладутся на покойников и предназначавшиеся этой умершей. Преосвященный Иаков последние годы своей жизни, присутствуя в Синоде, скончался в Петербурге.{nl} В сороковых годах в Саратове проживало много сосланных поляков, из числа которых были особенно выдающимися старик Грелат и граф Потоцкий , владелец Тульчина. Потоцкий, располагая громадными средствами, жил в Саратове очень скромно и позволял себе только одно удовольствие, вполне гастрономический стол. Он был удручён своей ссылкой, о чём часто говорил и заверял о своей преданности Государю, видимо избегая сближения с находившимися в Саратове земляками. Но, несмотря на это, не мог ничего придумать для облегчения своего положения. И вот, однажды, губернатор Кожевников получает из третьего отделения извещение о существовании в Саратове тайного общества, называя главными членами его трёх пожилых помещиков – Н. Н. Аничкова , П. А. Жарского и А. Д. Горбунова , которые известны были губернии не только за самых благонадёжных, но и настолько боязливо-осторожных людей, что они избегали даже вести знакомство с теми дворянами, которые носили запрещённые бороды. Кожевников, объяснив в своём ответе шефу жандармов личности этих дворян, добавив в заключении, что донос на указанных лиц есть не что иное, как злая шутка. Донос об этом, как оказалось, принадлежал Потоцкому, который вскоре за тем был вытребован в Петербург, где и разъяснилась эта курьёзная история. Дело было так: у графа Потоцкого в числе дворянской молодёжи не редко бывал сын бывшего ранее саратовского губернатора Ростислав Фадеев , который после перемещения его отца в Тифлис долго оставался в Саратове. Однажды, Фадеев вместе с Потоцким были в немецком клубе, помещавшемся тогда на Никольской улице , в скромном деревянном домике Франца Ивановича Штейна , и вот, выслушивая обычные сетования Потоцкого на своё положение, он посоветовал ему доказать свою преданность правительству открытием какого ни будь заговора, на что Потоцкий с горячностью возразил: «да где же я его возьму». Тогда большой шалун Фадеев указал на отдельную соседнюю комнату, где ежедневно собирались поиграть в карты трое упомянутых помещиков, которых он, как все другие, прекрасно знал за людей безукоризненных в политическом отношении, почему шутя и сказал: «Разве вы не замечаете, что эти трое всегда уединяются, таинственно удаляясь в отдельную комнату; наверное, дело тут не ладно!». Потоцкий, приняв всё за чистую монету, возьми и напиши на них донос. Об всём этом было доложено Государю, и Николай Павлович, как говорит, хотя и не мало смеялся этой выдумкой Фадеева, но всё таки, узнав что он находился в это время в Петербурге, приказал его выслать из столицы. Граф же Потоцкий был, помилован, и ему разрешили вернуться на родину.{nl} Ростислав Фадеев находился в Саратове несколько лет, где также в это время жила его сестра, известная писательница под псевдонимом Зинаиды Р. , произведения которой «Утбала», и «Перекати поле» и прочие с интересом читались русским обществом. Дочь же её, юную и очаровательную Елену Ган я нередко встречал у моего соседа по деревне Бера . Фадеев был душою общества при кутёжах молодёжи, на пикниках и различных загородных катаньях. Тогда Саратов в зимнее время был полон съехавшимися из своих поместий дворянством, которое после нескольких месяцев однообразной деревенской жизни старалось вознаградить себя городскими развлечениями. Театры, балы маскарады в дворянском собрании, домашние спектакли и семейные вечера шли одно за другим, но одним из самых любимых развлечений были загородные катанья. Помню, как бывало, соберётся троек двадцать, одна лучше другой, в щегольской упряжи с серебряными бубенцами и в больших семейных санях. Сколько молодости и веселья несли с собой эти тройки. Катанья эти сближали молодёжь и не редко кончались свадьбами; но при быстрой езде, бывали конечно, и печальные случаи. В одно из таких катаний Фадеев с юным гусаром Новиковым , догоняя поезд, мчались с бедовою вдовушкой бальзаковского возраста, при чём сани, застёгнутые медвежьей полостью, опрокинулись в ухаб, кучер вылетел с козёл и седоков несли лошади до тех пор, пока доскакали до передней тройки. Результатом этого был перелом руки у вдовушки, которая потом хотя и вышла замуж за Новикова, но до конца жизни сохранила нежную привязанность к Ростиславу Фадееву. Тридцать лет спустя мне, по должности губернского предводителя, пришлось вместе с губернатором Г. Врас…. и прочим составом губернского правления свидетельствовать на дому уже разбитую параличом вдовую старуху г-жу Новикову, вследствие поданного её дочерью фон-Бригиной заявления о том, что её мать, лишившись рассудка, растрачивает своё богатое состояние, объясняя, что две приживалки Новиковой и её дворецким, слыша постоянно от своей госпожи рассказы о её любви к Фадееву и пользуясь её дряхлостью и потерей зрения, придумали подавать ей подложные, как бы получаемые с почты от Фадеева, письма, в ответ на которые старуха Новикова через тех же людей отправляла к нему ежегодно по несколько тысяч. По освидетельствовании Новиковой, однако же, сумасшедшей не оказалась и объявила, что не считает себя обязанной давать кому-либо отчёт в своих действиях. Как известно, Ростислав Фадеев впоследствии дослужился до генеральских чинов, и был военным писателем, которому принадлежат и известный проект о перевооружении русских войск .{nl} Дворянство того времени как и вообще до крестьянской эмансипации, несмотря на крайнюю дешевизну сельских продуктов, – продававших рожь, например, по 10 коп, за пуд, а овёс по 40 коп,. за четверть, – жило в большом избытке средств, что следует отнести к даровой обработке земли крепостными крестьянами. По залогу же имений в приказе общественного презрения или опекунством совет взимался крайне незначительный процент. Кроме того, поездки в столицу были затруднительны, так как до 1846 г. даже и до самого Петербурга приходилось ездить на почтовых, а путешествие за границу было тогда доступно лишь очень немногим, почему волей-неволей деньги приходилось тратить только в своём углу. Корнеты же Отлетаевы хотя и существовали, но все же как редкое исключение , и я до эмансипации знал в нашей губернии только одного разорившегося таким образом помещика Рославлёва, и то в сороковых годах уже стариком. Лев Яковлевич Рославлёв был человеком хорошо образованным и знавших несколько иностранных языков, а жена его принадлежала к лучшей дворянской фамилии . У Льва Яковлевича было около двух тысяч душ крестьян, которых он прожил и преимущественно проиграл в карты ещё в тридцатых годах; а так как значительная часть его вотчины перешла к известному саратовскому помещику А. А. Столыпину , то сей последний и содержал Рославлёва до самой его смерти, отпуская необходимую ежемесячную для него и его прислуги провизию и выдавая Рославлёву на карманные расходы 50 коп. в день.{nl} В моём семействе до сих пор живёт бывшая крепостная фрейлина жены Рославлёва, некто Винокурова: теперь ей за девяносто лет, несмотря на которые она не только сохранила рассудок и память, но даже зубы и зрение, и до сих пор ходит из деревни пешком в село за пять вёрст к обедне. Винокурова была моей матушкой взята мне в няньки в 1830 году, быв хорошо грамотной, когда даже и многие помещицы не умели читать и писать. И вот она рассказала в подробностях о жизни Льва Николаевича Рославлёва. В каждой деревне у него были барские дома. В одной из них жила жена с полным штатом; тут и компаньонка англичанка и живописец-итальянец и повар-француз и много других. Сам Рославлёв посидит с недельку с женой, да и поедет по другим деревням, где у него большою частью штат был женский. Когда же отправлял жену на воды, тогда гостей съехались к нему тьма тьмущая и первые являлись гусары из стоявшего в то время в Саратове полка, и тут шла азартная игра в карты, в которой он проигрывал крестьян то на вывод, то с землёй. Когда же очень раскутятся, преимущественно после псовой охоты, то затевали разные представления в полунагом виде верхом на лошадях в зале, похожие по её описанию на афинские вечера. Но всё это продолжалось до тех пор, пока не возвращалась его жена. Тогда начнут они, бывало вмести плакать, обделяя проигранных крестьян деньгами и разными подарками, так как в отношении своих крепостных он жестоким не был, но только особенно любил женский пол, вследствие чего Винокурова, в отсутствии жены, и поплатилась горькой участью. Винокурова, как видно из её потрета маслянными красками работы живописца Рославлёвых, была очень хороша собой, и Лев Яковливеч за ней сильно приударил, но так как она не только не подчинилась в данном случае помещику, но и передала о том его жена, Рославлёв при первом отъезде жены приказал управляющему отдать Винокурову замуж за дурака крестьянина, ходившего летом и зимой босиком и в одной рубахе. Управляющий, пожалев её, выдал за другого не столь глупого, что крайне раздражало Льва Яковлевича, который и приказал, чтобы муж Винокуровой в то же день был отвезён в губернский город и сдан в солдаты. Затем Винокурова в слезах, не рассмотревшая даже хорошенько своего мужа, впервые увидела его чрез 28 лет, по выходе в отставку из службы на Кавказ.{nl} Подобные возмутительные случаи были очень редки, да и вообще если и существовало жестокое обращение с крепостными, то почти всегда только у тех помещиков, которые сами не жили в своих вотчинах и представляли управление ими немцам и полякам, или же у выслужившихся из ничтожества дворян. Так как до 1847 г. давал права потомственного дворянства не только чин коллежского асессора, но и первый военный офицерской чин, то бывший крепостной крестьянин, дослужившись до прапорщика, поступал за тем на гражданскую службу и приобрёл себе крестьян. По крайней мере, я на моём веку не знаю ещё ни одного выдающего случая жестокости настоящих коренных помещиков, и убийства упомянутых мною выше первых двух помещиков произведены были с целью грабежа, а третий пал жертвой полуидиота-пастуха. Что же касается рассказанных мною безобразий на охоте, то охотничий азарт доходил в старые времена до невероятных вольностей даже крепостных охотников относительно своих помещиков. Я помню, как за известным крупным саратовским помещиком стариком С. на моих глазах гнался с арапником его псарь, и помещик насилу от него ускакал. Вечером же когда начались обычные рассказы его гостей охотников, а псарь был вызван для совета касательно охоты следующего дня, то старик не только не сделал псарю никакого выговора, а напротив, начал перед ним оправдываться.{nl}-Что ты дурак, говорил он, разлетелся на меня! ведь волк запал в бурятник, ну, собаки то пронеслись. Что же я виноват тут? а ты выпучил глаза, да и драться лезешь.{nl}На это псарь с укоризной ответил:{nl}- Помилуйте, А. А., я ведь два раза в рог голос подавал и всей стаей гончих волка вам на опушку вывел, борзые даже у вас на дыбках стояли, а вы закустились в перемычке да и дремлете.{nl}- Ну врёшь, врёшь дурак! смеялся С.{nl}Относительно же выслуживших коллежских асессоров для иллюстрации упомяну некоего Ч…..ого , который, ранее служа казначеем, был под судом за то, что кладовую в казначействе подломали и выкрали деньги. Когда же при обыске его дома кому-то пришла остроумная мысль заглянуть в цветочные на окнах горшки, то по разрытии их нашли под землёй кучи червонцев, по поводу которых жена его под колокольным звоном дала в церкви при массе народа клятву, что нажила эти деньги в молодости своей красотой. После чего Ч….., выкарабкавшись из-под суда, вышел в отставку, купил близ г. Саратова земельный участок и занялся тем, что, завязав сношения с управляющими имений крупных помещиков, которые в них никогда не заглядывал, и скупал крестьянских детей сирот; выращивал их у себя и, по достижению известного возраста, продавал девок в замужество для крестьян, а мужчин ставил вне очереди в рекруты или представлял в распоряжение правительства для заселения Сибири, за что казна тогда выдавала по 300 рублей за человека.{nl} В 1848 году я оставил гражданскую службу и затем, поступив в войска Кавказкой армии, приезжал в Саратов в 1851 году уже офицером, находясь в отпуску после тяжёлой раны. Кожевникова я застал ещё губернатором, но сильно изменившимся во всех отношениях. За этот период времени он не только усвоил себе все обязанности губернатора, но и узнал людей, почему как правитель канцелярии так и многие прежние чиновники были заметны другими. отношения его к дворянству значительно улучшилось, так что из среды последних и преимущественно людей почтенных можно было назвать многих дружески к нему расположенных. Но, к сожалению, в это время у Кожевникова уже шли серьёзные недоразумения с преосвященным Афанасием , которые возникли вследствии того, что Афанасий, не дав знать, как следовало, ни губернатору, ни полиции, распорядился поднятием колокола у вновь выстроенной церкви Михаила-Архангела , после обедни, которую он там служил. Почему, когда собрались по этому случаю толпа в несколько тысяч человек и это было доложено Кожевникову, то он приказал народ разогнать, затруднив таким образом поднятие колокола. По поводу этого случая впоследствии говор

Просмотров:

Минх А.Н. Саратов в 1853 г.

ГАСО. ф. 407. оп. 1. Д.741{nl}{nl} {nl}1) От Ольшанки до Саратова. – Обозы. – Мужской монастырь. – Клад¬бища. – Застава и остатки старого вала. – Острог. – Московская улица. -Гостиницы.{nl}2) Старый Саратов. – Пеньки. – Нынешний Саратов. – Пароходы на Вол¬{nl}ге. – Суда. – Тяга лямкой. – Конные машины. – Плоты. – Население и жи¬{nl}довское дело 1852 года. – Губерния: цены на землю, степи и новь, ковыль{nl}и сурки.{nl}3) Улицы, площади, церкви, здания, лавки. – Цены на хлеб и другие{nl}продукты. – Учебные заведения. – Театр. – Дворянское собрание. – Дере¬{nl}вянные тротуары.{nl}4) Соколовая гора. – Рыбные садки. – Лобазы. – Ледоход и разлив. – Мош¬{nl}кара. – Замерзание реки и полыньи. – Летние дачи и сады. – Цены арбузов и{nl}дынь. – Волга летом. – Катание на лодке.{nl}5) Зима в городе. – Балы и маскарады. – Саратовское общество. – Губер¬{nl}натор М. Л. Кожевников, Н. А. Карцев, генерал Граббе и другие. – Город¬{nl}ские сплетницы.{nl}6) Позднейшие примечания{nl}{nl}1) Два почтовых тракта сходятся в Ольшанке (или Елшанке): Воронеж-ский и Пензенский (Московский); от этой деревни 13 верст до Саратова. Не-много далее подходит с севера Симбирский тракт. Длинная вереница обозов, в особенности зимою, тянется несколькими ря¬дами, как к городу, так и из города; беспрестанно попадаются экипажи, курьеры, почты. За Ольшанкой по обеим сторонам дороги тянутся горы, направо леса и в углублении гор – хорошенькие дачи и сады; на правой ру¬ке длинный деревянный забор, а за ним большой сад, принадлежащий здешним архиереям, ныне Афанасию, где проводит он летнее жаркое вре¬мя. Остается 5 верст до Саратова. Рядом с садом находится красивый муж¬ской Спасо-Преображенский монастырь (в рукописи помещен мною аква¬рельный рисунок, снятый в 1853 году).{nl}Перед нами Саратов; Через полчаса мы на месте. Вправо, на полугоре -немецкое кладбище, а налево, вдали, раскинулось русское; за ним, ближе к городу, целая толпа ветряных мельниц. Подъезжаем к заставе с пестрым шлагбаумом. Около заставы, по обеим ее сторонам видны еще следы – ос-татки высокого земляного вала, окружавшего Саратов в конце XVIII века. За ней город. Здесь встречает нас не хромой инвалид, как это было в ста¬рину, но еще бодрый отставной солдат. За заставой, налево, огромное ка¬менное желтое здание с решетками в окнах и гауптвахтой – острог, а впе¬реди длинная прямая улица – Московская. Сначала идем мимо небольших деревянных домиков, не чувствуем еще тряской каменистой мостовой, но скоро домики переходят в дома, начинается мостовая. Налево гостиница «Берлин», немного далее ее две большие гостиницы: одна Сочного или Ша¬пошникова (на левой стороне), другая – «Париж» (на правой). Номера недоро¬ги – за 60 коп. сер. можно иметь довольно поместительную комнату с при¬хожей. Кроме этих гостиниц, проезжая всю Московскую на правой руке на углу Сергиевской улицы, есть гостиница «Петербургская», где можно иметь хорошие номера даже за 30 коп. серебром в сутки; но цены в саратовских гости¬ницах меняются, смотря по съезду… Щегольская гостиница и вместе кафе – ресторан Шехтелей на Московской же улице, почти против «Петербург¬ской» гостиницы.{nl}Нынешний Саратов богатый и обширный губернский город, один из за-мечательных в Повол¬жье по своей торговле. В Саратове много фабрик и заво-дов, торговые обороты его простираются до 5 миллионов руб. серебром; он торгует преимущест¬венно хлебом, салом, рыбой и солью, последнюю получает из Эльтонского озера. Астрахань доставляет сюда рыбу (соленую), вино, персидские това¬ры и прочее, сверху идет железо, лес, дрова и многие товары.{nl}3) Улицы. Лучшая – Московская (от заста¬вы до церкви Михаила Ар-хангела), площадь около этой церкви называ¬ется Горянской, потому что здесь торгуют посудой (горянский товар). От Горянской площади Мос-ковская улица идет под тупым углом правее до Старого Собора и почти до самой Волги… На Московской улице много каменных зданий двух-этажных. Лучшие здания на Московской улице: Дворянское собрание, Го-родская дума, магазины: Соколова часо¬вых дел, галантерейный – Шарлотты, модный – Орловой, Шехтелей и др.{nl}Лучшие портные: Мейндорф, Комаров, Тендзягольский. Ближе к Ста-рому Собору, между Никольской церковью и Собором помещается Гостиный двор, где лучшая лавка – братьев Жегиных с надписью на стеклянных дверях – «без запросу». Кроме того суконных и рядных материй – Арского, Шерстобитова, Богданова, Лисенкова и пр. В Гостином дворе бывает ярмарка в ноябре, и тогда приезжие купцы помещают свой товар в верхнем ярусе. {nl}Другая большая улица – Сергиевская , которая начи¬нается «не доходя Гостиного двора почти против церкви Св.Николая (церковь во имя Рож-дества Богородицы больше называется церковью Св. Николая или Ни-кольской)». Самые значительные здания на правой стороне – дом купца Тюльпина, почтовая контора, «большая красивая каменная церковь Серги-евская (на левой стороне) и рядом с ней боль¬шой каменный дом, занимаемый здешним губернатором М. Л. Кожевни¬ковым, но отсюда начинаются уже маленькие деревянные дома некраси¬вой архитектуры и только кое-где между ними возвышаются большие красивые как дом Скибиневских (направо), далее дом окружного гене¬рала Граббе, купца Кабанова. Вдали по этому направлению Сергиевской видна каменная часовня – памятник над одним из бывших саратовских губернаторов – Панчулидзевым. {nl}Отмечены «красивые казенные зда¬ния»: Присутственные места, дом Казенной палаты, Приказа обществен¬ного призрения, Гимназии. Частные: Скибиневских два дома, Горбунова, Челюскиных, Аничкова, Кривской (с оранжереями), Македонских и др. Рядом с ними «торчат деревянные лачужки и заборы». {nl}Изрядные улицы: Покровская от Старого Собора почти параллельно между Волгой и Сергиевской, на ней женский монастырь Воздвижения Че-стного Креста, далее красивой архитектуры Покровская церковь (правильнее Введен¬ская), несколько больших частных домов: Каниных, Е.А.Ивановой, Смолова и др. Покровская улица кончается площадью, которая соединя¬ет ее с Сергиевской. Между домом полиции и Сергиевской церковью Немецкая улица – от Соборной площади. На ней: на левой стороне като¬лическая церковь, дом Македонских, улицы: Дворянская, Громовая, Ча¬совенная. Некоторые улицы и переулки едва ли имеют название, пото¬му что их не знают даже извозчики.{nl}Из площадей замечательна Соборная (Собор Александра Невского в 1825 г. в память воинов, убиенных в 1812 г.). В нем хранятся знамена сара-товского ополчения 1812 года. Его окружает с трех сторон городской парк Липки, где бывают гуляния и иллюминация по царским дням. Стараниями{nl}нынешнего городского головы Масленикова сад этот приведен в весьма хо-роший вид. Здесь беседки, горки, палатки кафе-ресторана, липовые ал¬леи, чистенькие дорожки, цветники, клумбы и проч. Против собора нахо¬дятся присутственные места, возобновленные в нынешнем году после по¬жара, ос-тавившего одни стены.{nl}На северной стороне площади – Архиерейский дом, окруженный ка-менной стеною, из-за которой возвышаются красивые пирамидальные тополи.{nl}Рядом с оградой Архиерейского дома идет улица, соединяющая Соборную площадь с Театральною; на последней возвышается уже довольно ветхое зда¬ние театра. За Театральной площадью следует Верхний базар (Хлебная пло¬щадь), за-валенный каждое утро огромным количеством провизии, мясом, зе¬ленью, возами хлеба, сена и прочего; эта площадь выходит на Московскую улицу против церкви Петра и Павла (Сретения Господня тож) и рядом с гос¬тиницей «Париж». Подобная же торговая площадь есть у церкви Митрофания – Сенная, где тоже свозится большое количество всяких съестных припасов Православных церквей 10, в том числе 2 собора и одна монастырская (женского монастыря). Монастырей 2: мужской за городом и женский. Единоверческая церковь – 1, старообрядческая церковь -1.2 церкви ино¬странных исповеданий: католическая на Немецкой улице и лютеранская – через улицу от Архиерейского дома между Соборной и театральными площадями. {nl}Из «богоугодных заведений» названы Александровская боль¬ница, бога-дельня, приют.{nl}Гимназия, попечителем теперь Бо¬гданов П. И., директор А. А. Майер, инспектор Ангерманн, учеников 250. При гимназии пансион, ученики при-нимаются с оплатой по 140 руб. серебром в год, вольноприходящие по 5 руб. сер. Учителя в гимназии – сту¬денты, окончившие курс в Казанском университете: Саратовская губер¬ния относится к Казанскому учебному ок-ругу. В гимназии – кабинет ес¬тественных наук… Учитель естественных наук Волков представил директору проект ботанического сада, но проект еще не осуществился. {nl}Некоторые учителя содержат у себя учеников, но частных мужских пансионов нет, женских 2: Надеждиной и Фламм. Давно предписа¬но открыть Институт благородных девиц, но хотя с дворян собрана ог¬ромная сумма до 1 миллиона руб., но института нет. Говорят, что в сле¬дующем году начнут устраивать.{nl}Театр. Деревянный, некрасивый. Ложе в нем небольшие, их 2 яруса и третий раек. Коридоры тесны и чрезвычайно низки. Цена лож в обыкно¬венное время 3 руб. сер., партер небольшой, в несколько рядов, так назы¬ваемых кресел и стульев; кресло 1 ряда стоит 1 р. 50 коп. сер., задних ря¬дов по 1 руб. сер. Сцена удовлетворяет величие самого здания.{nl}Каждую зиму саратовское и приезжее из уездов благородное общество веселится в залах Дворянского собрания, это большое двухэтажное здание, каменное, на Московской улице, с колоннами снаружи; внизу помещается канцелярия собрания, а верхний этаж предназначен для выборов и дворян-ских собраний. В свободное же время зимою по вечерам устраиваются здесь балы, маскарады и клуб. Зала и гостиная очень поместительны, сте¬ны сделаны под мрамор, зала украшена колоннами и имеет небольшие хо¬ры; кроме этих комнат есть еще несколько, которые во время балов преоб¬разовываются в дамскую уборную и диванную. Здесь имеется биллиардная и буфет.{nl}Кондитерские Фильбертона на Соборной площади и Наровчатского на Московской улице около Горянской площади автор называет «порядоч-ными». Лучшая гостиница – Шехтелей – с двумя биллиардными, комна¬той с газетами и иностранными журналами. Ее основателем назван «француз Ларю», «теперь это заведение не в таком цветущем состоянии, как при ос-нователе».{nl}Большая часть улиц не мощена, поэтому летом здесь ужасная пыль, а осенью и весной ужасная грязь. Тротуары отвратительны: они сделаны из до-сок, которые местами сгнили и поэтому рискуем легко сломать ногу; местами тротуаров вовсе нет, но на Московской, частию на Сергиевской и около многих больших домов есть хорошие тротуары, преимущественно де¬ревянные и кирпич-ные, редко из каменных плит. Московская, Сергиевская, Покровская, Немецкая и др. почти ровные улицы, но много переулков и улиц, которые спускаются к Сергиевской очень круто, так же как и переулки или взвозы (например, Бабушкин взвоз, Московский), идущие к Волге.{nl}4) Соколова гора возвышается высоко над Волгою, спускаясь к ней крутым обрывом, но значительное расстояние, усеянное вследствие обвалов большими массами разных пород глин, отделяет обрыв от Волги. На юг от Саратова, недалеко от него, высится каменистая и песчаная гора Лысая, подле нее Алтынная и др.{nl}Под Саратовом Волга образует несколько островов: около села Пристанного (на правом берегу) в 12 верстах от города Волга разделяется на-двое – направо идет Тарханка, судоходная только весною, к луговой же стороне – собственно Волга, между ними тянутся до Саратова острова: Зе-леный, Беклемишев и другие, затопляемые почти совершенно в разливе; они покрыты большею частью тополями, мелколесьем и тальником. Про¬тив города находится спереди Волги еще несколько песчаных островов, которых, как говорят старики, прежде не было, и увеличивающихся еже¬годно. Против барака (Глебова оврага) на луговой стороне реки лежит сло¬бода По-кровская, ниже ее против самого города по низменному берегу уцелел еще поредевший от порубок дубовый лес, заливаемый весною весь водою разлива.{nl}Около Соколовой горы находятся сараи и печи для обжига извести; ниже Глебова оврага, через который выстроен деревянный мост, – Казан¬ский (около которого бывает в мае весенняя ярмарка на судах), находятся садки с разною рыбою – стерляди здесь очень дешевы, так что летом мож¬но иметь стерлядь более аршина за 60 или 70 коп. сер. – ниже садков во всю длину лежащей выше Покровской улицы тянутся по берегу Волги ла¬базы: рыбные, соляные и проч., затопляемые в разлив (тогда они уже пус¬ты) наравне с верхушками крыш водою. Далее к концу города находятся лесные пристани. Во время половодья Волга подходит под самый город и затопляет многие строения, находящиеся на берегу.{nl}Лед взламывается в апреле и продолжает идти весь этот месяц; сюда часто доходит лед камский и верховых частей Волги. Самый большой раз¬лив реки в мае, но уже в конце этого, месяца вода начинает сбывать; после чего настает самое неприятное время для жителей города: в июне и июле по¬является огромное количество мелких мошек (мошкара), наполняющих воздух так, что невозможно выйти на улицу: они облепят лицо, и ежели насекомое по-падет в глаз, то боль чрезвычайно неприятна и веки пухнут; лошади тоже сильно терпят от мошкары и потому их одевают в попоны; одно спасение от этих насекомых – деготь и скипидар; низший класс на¬селения надевает на голову нитяные сетки, напитанные дегтем и закры¬вающие лица{nl}Лучшие дачи: купца Горбунова, бывшего губернатора Панчулидзева, бывшая Голенищева теперь Викто¬рова, у которого здесь завод сельскохозяй-ственных машин и инструмен¬тов, на этой даче бывают народные гуляния. Хороша дача здешнего гу¬бернского почтмейстера Ивана Михайловича Ву-котича – с фруктовым садом. Кроме этих дач здесь шелковичная плантация, которая, однако, весьма дурном состоянии и упадке{nl}Летом Волга превосходна; зеленый левый берег, покрытый лесом, – с одной стороны, а на другой (правой) – горы, и между ними, на полугоре, красиво раскинут город, у его берега – черный лес мачт; посредине реки, по синей зыби, беспрестанно мелькают белые паруса барок и лодок, по временам бежит пароход, за ним тянется в воздух длинная полоса дыма, из-под колес, шипя и пенясь, бегут две гряды валов… Приятно кататься по Волге в августе, когда нет нестерпимой мошкары и жаров… Солнце застает нас на Зеленом острове, на раскинутом ковре у самовара или пы¬лающего костра… Чай, кофе или завтрак кончен, отправляешься на озе¬ра, которых много на острове… Уха, стерлядь, застреленная утка, стакан кофе, арбуз – наш обыкновенный стол на этих прогулках. {nl}Бывают на Волге и бури.{nl}5) К зиме саратовцы съезжаются снова, «начинаются балы, маскарады, театры, город снова оживляется: по улицам несется отличный рысак в ще-гольских санках, мелькает белая шляпка и из-под вуали мелькнет па¬ра черных глаз губернской красавицы, или промчится губернский фран¬тик в цилиндре, с черными усиками, перегнувшись на сторону и любу¬ясь бегом своего вороного; щегольская карета на лежащих рессорах, зимних полу-колесах и парой кровных серых в упряжи; появится и тяже¬лый четырехме-стный возок с семейством А(плече)ва, влекомый четверкой ог¬ромных ло-шадей; встретится и лихой извозчик (которых здесь много), и бедный чи-новник на несчастнейшем ваньке. В Саратове теперь мода покрывать лошадей в упряжи одиночной или парной (в дышле) сетками разных цветов. Эти сетки расшиты иногда шерстями-узорами; они очень красят упряжь и задерживают комки снега, защищая тем седока.{nl}О балах и маскарадах в зале Дворянского собрания, где за вход нужно было платить 1 рубль серебром: {nl}На саратовских балах можно встретить хоро¬шенькие уборы и наряды, хоро-шенькие личики молодых дам и девиц, гу¬бернскую аристократку, танцующую лишь по выбору или только со знако¬мыми, и неразборчивую демократку, прие-хавшую потанцевать и пове¬селиться; много губернских франтов, приезжих столичных и местных, военных – гарнизонных офицеров. Здесь можно видеть и разочарованного юношу, которому все надоело, он беспрестанно зевает, всех кри-тикует и часто посещает буфет; вообще между саратовскими кавалерами немало охотников до таких посещений Кадрили сменяются вальсами, польками, га-лопом: мазурка – не в ходу. На балах можно встретить немало хорошень-ких: из первых – стройную молодую вдовушку Кайсарову, урожденную Гавриленкову; хорошенькую М. С. Скибиневскую (жену богатого царицын-ского помещика), которая так мило улыбается, наклонив на сторону головку, и окруженную толпой поклонников; m-llе Глазенап, с правильными, строгими чертами лица и греческим носиком. Это одна из ярых аристократок города Саратова; веселую, полненькую и очень милую брюнетку – Вареньку Македонскую (дочь бывшего уфимского вице-губернатора); брюнетку вы-сокого роста, с круг¬леньким личиком, розовыми щечками и приятною улыб-кой петербургскую институтку m-llе Быкову; m-llе Аничкову – сестру m-llе Глазенапп; М. Г. Котлубай, веселую и хорошенькую молодую даму; де-мократку m-llе Чесницкую – она недурна собой, но черты ее лица резки, ма-неры уж очень бойки; полненькую, миленькую, с маленькими локонами, час-той улыбкой и странным выражением глаз – Адель Мосолову. В глаза бросаются две пары: дленная, худая, щегольски и богато одетая, сорокалетняя полковница А. И. Постунова с своим вечным спутником молодым и красивым французским артистом Крозе, и нестарая еще кокетка, настоящее perpetum mobile с весьма неприличными манерами, громким смехом Л. А. Грузинцева с ее кавалером Б. {nl}В буфете или биллиардной часто встретишь мужчину, пожилого, невы-сокого роста, с черными густыми волосами, черными, блестящими в дру¬гое время, но теперь мутными глазами, слегка раскрасневшимся лицом, со звездой на фраке; его окружают многие, он рассказывает какой-нибудь смешной, остроумный анекдот; подле него полный, невысокого роста брюнет в очках, оба они сильно подкутили: первый – саратовский губерна¬тор М. Л. Кожевников, другой – управляющий палатой государственных иму-ществ Н. А. Карцев; на биллиарде подле них сидит седой лысый старик, высокого роста, немного сгорбленный, с большими блестящими глазами, в генеральском мундире, увешанный орденами – окружной генерал П. X. Граббе, уважаемый и любимый саратовским обществом; рядом с ним стоит невысокий седенький старичок с добрым лицом – Н. М. Кобылин, председатель казенной палаты; тут же высокого роста, пожилых лет, с серьезным лицом, с огромным бриллиантовым перстнем поверх белой{nl}перчатки – Аничков, здешний аристократ и помещик 2000 перезаложен¬ных душ; затем сильно подкутивший гусарский майор Солонина, служа¬щий те-перь в саратовской провиантской комиссии, – толстяк с громадными усами, об-стриженный под гребенку и с багровым лицом». {nl}Говоря о том, что кавалеры на маскарадах редко маскируются, А. Н. Минх со-общает подробно¬сти о дамских масках: «коленкоровое домино или большой платок, подвязан¬ный в виде домино, или что-то такое из какой-то материи в виде домино, об-шитое старым галуном и бахромой; под масками толпа особ женского пола, которые в другое время никак не показались бы в приличном обществе». Ба¬лы и вечера давали «Карпов, Граббе, Аничков и др».{nl}Зимой посещают Саратов часто разные артисты, известных в Европе; так, здесь давали концерты Ниссон-Саломон, братья Венявские, Дулькины, Сей-мур-Шиф, Крозе и др. В Саратове есть и свои таланты, хотя посредст¬венные: Грузинцева, Быкова, Мачинская и др. певицы. Любителей музыки много: у Цеклинских – каждую неделю музыкальные вечера, на которые собираются лучшие музыканты и любители.{nl}Актеры здешнего театра сносны и могут играть комедии и водевили, но трагиков нет, зато есть танцовщицы – сестры Россети; содержатель труппы За-лесский уезжает с ними на лето в Астрахань, возвращаясь только к зиме. Хо-роших декораций и костюмов совершенно нет. Театр посещает много публи-ки, в том числе губернская аристократия: Аничковы имеют даже абонирован-ную ложу.{nl}Саратовское общество делится на три круга: аристократический, сред¬ний и демократический; круги эти в свою очередь делятся на партии, вра¬ждующие между собой. Из лучших домов здесь: Карцевы, Аничковы, Граббе, Кобы-лины, В. А. Мауриной, Е. А. Ивановой, Постуновы, Маке¬донские, Юрасовы (председатель уголовной палаты), Горбуновы, Скибиневские, А. М. Родионо-вой, П. В. Городецкий (дочь его Нина Петровна молодая жена полковника Гудчайльд) и др.{nl}Сплетни в городе в большом ходу: есть здесь особенный класс прижива-лок и побирушек, которые вхожи во многие дома, они ходят по городу, уз-нают новости, сплетничают и, приправив своими выдумками, несут своим патронам; побирушку встречает обыкновенно вопрос: «Что нового, Луки-нична или Ольга Егоровна?» Обыкновенный ответ: «Ничего-с, матушка», обещает мало хорошего, но вслед за тем расплетается понемногу огром¬ный запас новостей и сплетен».

Просмотров:

Из записок Мешкова о жизни в Саратове в XVIII веке.

В Марте 1780 г. мы приехали в Саратов. Город этот в 1775 г. был истреблен пожаром и только что выстроился, но не был еще значителен, каменных домов в нем было не больше пяти, а прочие были деревянные и очень небогатые, так как из дворянства никто в нем не жил, а находились все по деревням, купечество было незначительно, а прочие обыватели все принадлежали к низшему сословию. Город управлялся комендантом, в ведомстве которого находилось до 300 солдат с майором и казачья команда человек из 100 с офицером; судопроизводство нахо-дилосъ включительно все в Воеводский Канцелярии, в которой присутствовали: воевода, его товарищ и был один секретарь. Канцелярия эта была подведомствен-на Астраханской губернской канцелярии. Еще были в городе Опекунская Контора для управления населенными около Саратова по обеим сторонам реки Волги ко-лониями иностранных выходцев, которых было сто четыре селения, и Контора, управлявшая соляными делами.{nl}Жить в Саратове в это время было очень выгодно. Всем произведениям, к жизиенным припасам принадлежащим, также как и относящимся к домоводству, цены были, против теперешнего, невероятно дешевые. Мука ржаная и пшеничная продавалась не свыше 20 коп. за пуд, а первая иногда и дешевле. Говядина лучшая Черкасской скотины и рыба красная, т. е. осетрина, 6елужина, севрюга и стерлядь без веса обходились меньше копейки фунт, а прочая рыба почти ничего не стоила. Икра всякая, лучшая, стоила от 4 до 5 коп. фунт, баран 25 коп.; живность еще де-шевле; индейку можно было купить за 10 коп., гуся, утку и проч. еще дешевле. Лес сосновый пригонялся плотами из Вятки, от 6 до 7 руб. сотня брусьев, вершков от 6 до 8 в отрубе, ибо бревнами не пригоняли по неудобности из круглого дерева делать плоты; дрова, большею частью также из Вятки сплавля-лись колотые из березовых бревен, однополенные;{nl}пять сажен таких дров продавались меньше рубля. Чаю фунт обходился два руб-ля, кофе 60 к., а сахару пуд от 8 до 10 рублей; сукно, самое лучшее, Английское, не дороже 5 рублей аршин, а прочие от 1 до 2 рублей. По этому можно судить, как дешевы были и другие предметы.{nl}Роскоши даже и примет не было. Все жили по склонности, скромно, ни в чем не нуждаясь, экипажей дороже 200 рублей я ни у кого не видывал. Одевались опрятно, но недорого, так как все было дешево. Угощения делались большею ча-стью домашними произведениями; вин же иностранных мало употреблялось, хотя они и были в продаже: шампанское по 2 р., бургонское по 1 р. 50 копеек. Столо-вого вина употреблялось очень много: оно делалось в Астрахани и продавалось не дороже 2 р. за ведро. Еще был чихирь, вино тонкое и приятное, стоившее меньше рубля за ведро, а других вин я не видывал. Водок онисовой(?), иностранной Гданской, как тогда ее называли, штоф стоил меньше рубля, Русская, Астра-ханская, на манер Французской 4 р. ведро, а вино простое 3 рубля. {nl}Деньги ходили в оборотах по покупке большею частью медные, потому что всякая покупка была очень дробна, да и таких денег в обращеши было видно больше мелких, т. е. 2 и 1 копеечников, денежек и полушек; не редко видны были, так называемые мордки тоесть восьмая часть копейки. Пятикопеечники же и се-ребряные деньги редко были видимы; целковый рубль, при размене на мелкие, стоил 95 коп. медью. Ассигнации же ходили еще реже; обращались они только при больших оборотах. Их тогда предполагали повсеместно обращавшимися го-сударственными векселями. Ходили эти ассигнации, первые, с 1769 года и были 100, 75, 50 и 25 рублевые, а мелких не было. Я, до выхода новых ассигнаций, ви-дел их очень мало, ибо они были редки.{nl}По основании в Саратове жительства нашего, вскоре после переезда, сдела-лось известным, что город этот предположено сделать губернским и открыть гу-бернию по Учреждению 1775 года. На этот конец, в том же 1780 году, начаты бы-ли постройкою два корпуса для помещения присутственных мест и дом генерал-губернаторский или дворец, как тогда называли, для государева наместника; на-звание это было ему свойственно, ибо рядом с большою галлереею была тронная зала, где был поставлен трон под балдахином малинового бархата с золотыми по-зументами и кистями и где стоял портрет Императрицы во весь рост, в полном императорском облачении. Строения эти были хотя и деревянные, но огромные и были приведены к концу в том же году, так что можно было занимать их. {nl}В январе 1781 г. прибыли в Саратов генерал-поручик Якобий, которому вы-сочайше поручено было открыть губернию (он был губернатором в Астрахани), преосвященный епископ Антоний, также из Астрахани, губернатор генерал-майор Поливанов, вице-губернатор, бригадир Цыплетев, председатели палат, соратники, асессоры, секретари и прочих мест чиновники, все, которые следовали от короны. Собралось также и дворянство, до 200 лиц, из тех местностей; которые включи-тельно составляли предположенную губернию. 1{nl}К Февралю все было готово для открытия; оно было назначено 3-го числа. Чиновники и дворянство собрались к г-ну Якобий в дом генерал-губернаторский. С началом в церквах благовеста все отправились в собор. После обедни и молебствия преосвященный говорил приличное слово. Потом все прибыли обратно во дворец; там в тронной зале дворянство расположилось производить баллотировку, а г.Якоби губернатора и всех чиновников ввел в свои места, при окроплении оных св. водою. Между тем временем избраны были дворянством уездные предводители и представлены г. Якобий на утверждение; он, тотчас утвердив их, пригласил всех во дворец к столу. Когда пито было за здоровье Императрицы и императорского дома, была открыта пушечная пальба, а это было знаком к начатию народного праздника.{nl}Праздник этот заключался в следующем. Вышеупомянутый дворец и против него оба корпуса присутственных мест были на прекрасном ровном месте в конце города, где предположено было быть главной площади оного, которая и теперь существует, но уже среди города (где сооружен впоследствии собор во имя св. благоверного князя Александра Невского). Площадь эта, по её назначению, обсажена была в два ряда и очень часто сосновыми деревьями. Посреди неё и против самой гауптвахты, между корпусами присутственных мест, выстроен был довольно большой амфитеатр с возвышешем на четыре ступени; на оном для па-рада поставлен был большой жареный бык, целый, с позолоченными рогами и на-чиненный разными птицами; по сторонам же оного, в различных местах, расстав-лены были болыше чаны с питьями разного рода, т. е. вином, пивом и медом; бы-ло также разложено на столах множество хлебов и калачей. Все это было покрыто красным сукном. Когда подан был знак, весь народ бросился к амфитеатру, и все в несколько минут было уничтожено: быка не стало (он был надрезан), хлебы и калачи растащены, чаны опустели, а сукна изорваны и также растащены клочьями. Между тем, пальба из пушек продолжалась, а вечером город был иллюминован. Иллюминация эта была и в последовавшие два вечера, в продолжение которых была баллотировка; после выбаллотирования лица, к должностям избранные, по приведении к присяге, были введены губернатором в свои места. {nl}Затем баллотировка была по уездным городам, большая часть которых была открыта из лучших казенных селений, по удобности предположенных уездов; прежних же городов было только четыре: Новохоперск, Царицын, Камышин и Петровск. Между тем, в губернском городе праздновали открытие губернии еще несколькими балами; генерал Якобий давал бал во дворце; после дворянство и купечество. Во время столов посуда была казенная, серебряная и вызолоченная внутри. Сервиз этот присвоен был собственно государеву наместнику или генерал-губернатору и ценился в 100,000 рублей.{nl}Таким образом, Саратов из скромного города, так сказать, переродился. Благородная публика в городе сдедалась огромною, составившись из опреде-ленных членов и дворянства, на житье оставшегося; семейства этих лиц ее ум-ножали. Все стало великолепнее; торговля начала распространяться, привоз всего умножился, но цены на все остались прежние.{nl}Однако же дешевизна в таком положении, как я описал выше, недолго про-должалось по открытии Саратовской губернии; потому что с прибытием лиц, гу-бернское управление оставивших, и со вступлением в дворянские должности чи-новников, большею частию значительных фамилий и богатых, а следовательно многочисленную прислугу имевших, а потом с прибитием значительного количе-ства дворян, цены всему начали мало-помалу изменяться, так как потребность во всем умножилась. Впрочем, изменение цен не было значительно, и я приведу тому в пример цены на некоторые жизненные припасы, как-то: муку ржаную и пшенич-ную, говядину и лучшую рыбу. Первую начали продавать от 20 до 25 коп. за пуд, причем ощутительнее было возвышеше на пшеничную, а ржаная иногда и по прежней цене продавалась; говядину же и рыбу стали, продавать на вес от 1 коп. до 2 коп. фунт. Это произвело некоторый ропот между жителями, но скоро все привыкли. В сравнении с этим цены возвысились на чай, сахар и кофе, но немного. Относительно носильных товаров, их прежде мало было в Саратове; но с открытием губернии все оказалось в изобилии, и купцы, развивая свою торговлю, начали улучшать свое состояние. Но главная торговля по Волге хлебом и лесом, а также и другими оптовыми товарами, сплавляемыми сверху реки с Макарьевской ярмарки и из других мест, и хлебом из Саратова, была вся в руках иностранных купцов, а Саратовские совсем ею не занимались. Самое значительное возвышение в ценах было на экипажи: дешевле 500 р. было их уже не видно. {nl}Особливого примечания заслуживает оказавшееся при открытии губернии рвение дворянства служить по выборам: каждый за особливую себе честь постав-лял быть избранным в какую-либо должность. По-теперешнему, может невероят-ным показаться, что уездные судьи, заседатели судов, земские исправники и их заседатели были лица, имевшие до 500 душ и больше; совестный же судья, засе-датели, а также заседатели других мест, как например Верхнего Земского суда (где в двух департаментах их было десять и пр.), были лица, имевшие состояние значительно более, а из тких, которые получили места от короны, у некоторых было от 1000 до 3000 душ.{nl}Мне в это время было 14 лет. Я, бывши образован порядочно, с неописан-ным любопытством всем занимался, и мне все описываемое самому было видно и известно.{nl}По собственной моей склонности и по желанию отца, главным моим уп-ражнением были книги. Я читал их, так сказать, с жадностью, в деревне живя, большей частью духовные и получая их от священника, который был хотя и не ученый, но очень умный и добрый человек и меня любил. Других книг получить мне было не от кого, так как и у владельца имения библиотеки никакой не было. Покажется, может быть невероятным, но это правда, что я прочитал всю Библию и некоторые места много раз. Четьи-Минеи или жития св. отец, все Прологи, из-данные от Синода, поучения и проч. Нашедши в Библии описание сотворения мира и историю известных в древности народов и их правления, а также все, от-носящееся до Заветов Ветхого и Нового, я получил впечатление меня переродив-шее; ибо, хотя я из катехизиса и имел сообразное моим летам понятие о Боге и о мире, но Библия раскрыла мне; то и другое в виде обширнейшем. Четьи-Минеи, со своей стороны, впечатляли во мне беспредельную любовь к св. мужам, просла-вившим себя добродетелями и святостью жизни, до такой степени, что я и спал и видел, чтобы самому оставить мир и сделаться тем, чем сделались они. В Сарато-ве же отец мой доставал мне множество книг светских. Попался мне перевод: «Ролленевой древней истории», и я не хотел отстать от этой книги; до того она меня заняла. Читал я много и других книг и даже романов, особливо: «Жизнь Кле-веланда» и «Приключения маркиза Г.». Между тем желание поступить в монахи прошло. По открытии же губернии, я любопытствовал прочитать «Учреждение о управлении губерний» книгу, тогда беспредельно всех занимавшую. Когда отец удовлетворил это желание, то она до того показалась мне любопытной, что я списал ее своею рукою и знал почти всю на память. Потом я желал и был удовле-творяем много раз личным осмотром всех по тому учреждению открытых мест и не один раз был и во дворце, или генерал-губернаторском доме, который тогда по отбытии г. Якоби украшался и был никем не занимаем, так как генерал-губернатор Саратовский, светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, хотя и был назначен, но находился вне губернии, занимаясь, как известно тогда было, Тавридой, которую покорив приобрел впоследствии проименование Таври-ческого.{nl}Здесь прилично было бы несколько распространиться об этом беспример-ном полководце и вельможе, как о прославившемся во время моей жизни. Но о нем так много писано, что я скажу только о том, что в отношении к нему чувство-вали в Саратове. Город{nl}и губерния тщеславились, имея его государевым наместником, хотя немногие лично его знали. Губернатор Поливанов, как тогда говорили, был его любимцем. Боялись светлейшего беспредельно, и когда случалось, что получалась от него какая-либо бумага по службе, то{nl}ходили ее смотреть, как диво; приказания же его исполнялись безотлагательно и скоротечно, хотя бы то было по какой-либо записке за его подписью, что однако ж случалось очень редко. Помню я, что сервиз генерал-губернаторский, о котором я упомянул выше, был отправлен к нему по его записке, которая состояла не боль-ше как в двух строках.{nl}До июня 1782 г. отец мой и я не предпринимали еще ничего в отношении нашей будущности. Быв прельщен мною виденным, я желал поступить в граж-данскую службу, а отец желал посвятить и себя и всех нас купеческому званию и торговле. Но обстоятельства изменили это его желание. Дом наш, который, как я выше упомянул, по Саратову былъ изрядный, отягощен был беспрерывным по-стоем квартировавших в то время в Саратове драгунских полков, сперва Астра-ханского, а потом Владимировского, так что мы всегда имели на квартире или майора, или капитана, а сами жили кое-где, из чего и выходило, что мы домом своим не только почти не пользовались, но кроме того терпели еще многие при-теснения и неудовольствия, а так как, по тогдашним узаконениям, все находя-щиеся в гражданской службе чины и лица от постоя были свободны, то это, вместе с моим желанием, и убедило отца моего искать случая, определиться в граж-данскую службу.{nl}По новости Саратовской губернии, в канцелярских служителях по всем присутственным местам была общая потребность и, стало быть, не предстояло не малейшего затруднения быть принятым на службу немедленно. Оставалось ре-шиться, куда поступить. По совету приятелей и знакомых, представилось лучшим служить в Гражданской Палате. {nl}В этой палате присутствовавшими были тогда: председателем статский со-ветник Иван Петрович Вешняков, который впоследствии был вице-губернатором в Саратове же, где и скончался в чине тайного советника; советниками: коллеж-ские советники Дивид Матвеевич Панчулидзев, человек уже престарелый и Васи-лийНиколаевич Болдырев, также преклонных лет; асессорами: майоры Иван Куз-мич Фокин, служивший пред открытием губернии в Воеводской Канцелярии, то-варищем воеводы, и Андрей Лукич Бедняков, вышедший недавно в отставку из квартировавшего тогда в Саратове полка и ныне живущий в том же городе не удел, в чине действительного статского советника; секретарем, приехавший из Москвы и служивший там в Юстиц-коллегии, провинциальный секретарь Иван Васильевич Васильянов. Я потому всех их именую, что впоследствии, может быть, доведется о них упоминать в этих моих записках.{nl}Итак в июне 1782 г., подали мы оба с отцом в Гражданскую Палату наши просьбы о принятии нас на службу, причем представили и надлежащие о себе до-кументы.{nl}Июня 30-го того же 1782 г. нас обоих в Саратовскую Гражданскую Палату определили копиистами, привели к присяге и мы тотчас вступили в должность. В это время мне было 16 год, и я писал довольно хорошо, следовательно, был и не безполезен. Всеми мерами я старался себя улучшить и приобрести хорошее о себе мнение, и столько счастлив был, что меня всё почти полюбили; а как отец мой со-держал меня опрятно в отношении платья, то я скоро сделался приметным, и по-вытчик, в распоряжении которого я состоял, отличал меня от моих товарищей.{nl}Должность моя не требовала от меня ничего, кроме усердия, исправности в письме и хорошего поведения; все это я соблюдал и всегда, в положенное время был у должности, а свободные от неё часы употреблял на чтение законов, кото-рыми Палата была снабжена, и которые я мог брать и домой. Я читал их с внима-нием; те, которые были поважнее, выписывал, с некоторых же списывал даже и копии. Больше пред прочими внимание мое обратили на себя Уложение и Гене-ральный Регламент; первое, потому что заключало в себе все предметы законов, очень еще мало в 1782 году изменившиеся; а последний, потому что содержал в себе форму всего и во всех местах канцелярского порядка до такой степени, что даже расположение судебных камер и убранство их в нем предположены. Это за-ставило меня весь Регламент списать своею рукою, что еще больше сделало мне все в нем содержащееся понятным; список этот и теперь у меня в хорошем, по то-гдашнему, переплете и с надписью о времени, когда я его списал, сохраняется, как памятник моего юношества и внимания к знанию отечественных законов и учре-ждений.{nl}Почтенный начальк мой, Иван Петрович Вешняков, узнавши о таких моих качествах и занятиях, в 1783 году определил меня писцом крепостных дел с при-бавкою жалованья и, лично одобривши труды мои и внимание, сказал: «Старайся, мой друг, быть еще лучшим; я тебя не оставлю». Внимание начальника поощрило мое усердие; да и должность, хотя маловажная, все-таки была повиднее потому что каждая крепость, в Палате совершаемая, должна был быть писана моею рукою и от меня зависела всякая справка с книгами и делами, нет ли препятствия к совершению крепостей, что я и делал под наблюдением надсмотрщика крепост-ных дел и скоро и верно, чем сверх исправности, заслужил в короткое время от просителей всегдашнюю благодарность и хорошие всюду отзывы; а так как сверх того, по должности, я очень часто должен был с крепостями ходить к благород-ным и даже значительным лицам для рукоприкладства и росписок в книгах кре-постных и доверенностях: то это сделало меня всем знакомым, что впоследствии было для меня очень полезно. {nl}Июля 1-го дня 1784 г. награжден я был, вместе с другими и отцом моим, званием подканцеляриста, что по молодости моей очень меня обрадовало, и я усугубил еще мое усердие, сколько мог. Между тем вникал в должность над-смотрщика крепостных дел с совершенным вниманием и на этот конец собрал и списал все законы и формы, до сей должности относящиеся, и в сем году мог уже сам сочинять крепости и разные акты по крепостной части.{nl}В том же году Саратовская губерния поручена была новому генерал-губернатору, генерал-порутчику Павлу Сергеевичу Потемкину, бывшему тогда в сем звании по Астрахани и Кавказу, начальником Каспийской Флотилии и всего Кавказского края, с находившимися там войсками. Пребывание же он имел тогда больше в Екатеринограде, вновь учрежденном губернском городе Кавказской губернии. Генерал этот считался тогда отличным военноначальником и был очень любим свйтлейшим князем Потемкиным. В 1785 г. он был и в Саратове, жил там несколько месяцев и вел себя пышно и гордо. В торжественные дни он не выезжал иначе, как окруженный адъютантами и 24 драгунами с майором, по сторонам кареты. Входил во все дела и требовал скорости, что и исполнялось. Кроме губернатора, который сам был любимцем светлейшего, все чиновники пред ним трепетали. Все его предписания дышали строгостью, нередко с собственноручными на них дополпениями. Был учен и знающ; выходили тогда даже некоторые его сочинения.{nl}Во время его управления, в Саратовской губернии произошли два следую-щих примечательных случая. Первый из них доказывает несовершенную еще полноту населения в то время губернии. Императрице сделалось известным, что в Саратовской губернии есть большое количество казенных земель, остающихся пустопорожними, даже и за населением ста-четырех селений иностранцами, вы-званными из чужих краев; что земли эти, удобные к поселениям и хозяйственным заведениям, так как изобиловали всякими угодьями, хотя и были неоднократно Казенною Палатою предлагаемы по публикам к отдаче в оброчное содержание, но снимали их мало, следовательно и доход с них получался самый ограниченный. Её Величество повелела генерал-губернатору раздавать эти земли в вечное владение и отмежевать их таким дворянам, которые возмутся заселять их или устраивать на оных хозяйственные заведения и скотоводство. Повидимому, следовало предполагать, что дворяне с радостью воспользуются таковою монаршей милостью, так как земли отдавались без всякого за них в казну платежа; но я помню, что весьма немногие воспользовались случаем, и земель таковых осталось нерозданными огромное пространство, из которого впоследствии значительное количество пожаловано было г.г. Нарышкиным, а прочая земля заселилась вы-ходцами из других губерний, или продана казною за деньги по значительным це-нам. {nl}Второй случай заключался в следующем. Управлявлявший губернией, с са-мого её открытия, губернатор Поливанов, хотя и был поддерживаем светлейшим князем Потемкиным, но подвергся несчастью, и с ним погибло довольно много других лиц, вследствие нижеописанного обстоятельства. Им отрешен был от должности секретарь уездного суда, некто коллежский регистратор Игнатьев; в отомщение за то, этот Игнатьев сделал донос, препроводя его в собственные руки Императрицы. Его взяли в Петербург, и там он дал объяснения, поместивши в них слишком сорок предметов, заключающих в себе злоупотребления и худое управ-ление губернею, причем прибавил, что все это он может доказать в Саратове. По этому доносу Императрица отправила в Саратов двоих сенаторов: графа Алек-сандра Романовича Воронцова и тайного советника Алексея Васильевича На-рышкина, которые и прибыли в начале 1787 г., приведя с собою Игнатьева и до-вольное количество чиновников, очень значительных, в том числе: статских со-ветников Рудакова и Рычкова. По прибытии, Игнатьев занят был при Уголовной Палате комиссией, составленной из членов её и упомянутых двоих чиновников, объяснением доказательств, а г.г. сенаторы потребовали от губернатора нужные им сведения; он уклонился болезнью, но через короткое время Императрицей был отрешен и предан вместе с вице-губернатом Агалиным суду Сената в Москве, куда они и были отправлены, а между тем г.г. сенаторы, оставаясь в Саратове до осени, продолжали свои по всей губернии дознания. Чиновники же Рудаков и Рычков занимались по комиссии делом собственно Игнатьева. В эту комиссию переведен был в звание председателя Уголовной Палаты и начальник мой Иван Петрович Вешняков, уже по отъезде сенаторов, как человек знающий; он и производил это дело, которое, заключая в себе множество предметов и многосложное следствие, длилось очень долго. {nl}Я в это время, находясь по-прежнему на службе в Гражданской Палате, был помошником столоначальника аппеляционных дел, довольно навык к делам и считался по Палате в числе лучших канцелярских чиновников, хотя был все еще подканцеляристом, а во время бытности сенаторов взят был в их канцелярию и занимался делом только доносителя (т. е. Игнатьева), а других исправлял очень мало и при самом начале вступления в канцелярию, именно 16 Марта 1787 г., произведен был в канцеляристы, а при отбытии сенаторов того же года Ноября 23-го в губернские регистраторы.{nl}Классных же чинов гражданским чиновникам тогда не давали, по случаю приостановления производства года на четыре, по протесту оберпрокурора Пра-вительствующего Сената Колокольцова, так как оно шло безпорядочно и неурав-нительно: ибо я помню, что иные по два чина в год получали, и другие и в не-сколько лет ни одного. По этому-то, впоследствии и вышел известный указ 1790 г. о терминах на все чины до надворного советника включительно.{nl}Когда сенаторы уехали, я возвратился в Губернскую Палату и был замещен по-прежнему помошником столоначальника аппеляционных дел; в этой должно-сти я оставался до 1788 года, в январе которого прибыл новый председатель Па-латы, статский советник Николай Симонович Лаптев, из прокуроров Юстиц-коллегии, человек сведущий в законах и делопроизводстве и знакомый с большим кругом, и, сверх того, любимец графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского, под начальством которого он служил во время истребления Турецкого флота при Чесме.{nl}Сей председатель, вступивши в должность, многое нашел не по себе, а по-тому, предпринявши прежде всего преобразовать канцелярию Палаты, приказал нам всем оную составлявшим вместе с секретарем явиться к себе в дом, назна-чивши для того и день.{nl}Он обошелся с нами при этом очень вежливо и ласково, говорил много с секретарем и с каждым из нас, с примечательным приличием в вопросах. Беседа эта продолжалась часа два, и председатель заключил ее тем, чтобы мы служили хорошо и усердно, занимаясь каждый своею частью как следует, за что он будет стараться воздать нам; секретарю же сверх того приметил (он был человек невоз-держный), что ему надобно поправиться, тем больше, что он глава канцелярии и имеет на всех и во всем непосредственное влияние. Мы вышли от него все до-вольны, кроме секретаря, который очень и очень был сконфужен заключением председательского разговора. По Палате показалось мне, что будто все перероди-лось, и мы стали как будто другие; по крайней мтере, я это чувствовал.{nl}Через несколько дней после того г. председатель объявил в присутствии расписание должностей всех канцелярских чинов; к секретарю назначил помощ-ником того столоначальника аппеляционных дел, у которого я был помощником; меня же сделал столоначальником на его место; равным образом, назначил и из членов каждому особенную часть, на основании Генерального Регламента 8-й главы о разделении трудов, и приказал составить о сем по Палате особый журнал. {nl}При этом я, имея почти уже 21 год от роду, приметил, какое большое влия-ние может иметь такой начальник на подчинённых и на вверенное его управлению место. В Палате пошло все другим образом: невидные лица сделались видными и дела пошли успешнее и лучше. Жалованье мое почти удвоилось; я получил другой дух, и посредственные мои способности получили другое и преиму-щественное действие, которое еще больше во мне усугубилось по следующему обстоятельству Николай Симонович (Лаптев) имел большую переписку с Петер-бургом и Москвой и почти все с значительными лицами, как-то с Орловыми, Без-бородко, Лопухиным и тому подобными. Ему нужен был писец, для переписки способный: он избрал меня, и я накануне каждого почтового дня, а иногда и в почтовые, когда Московская почта отходила, должен был быть у него, и он, за-першись в кабинете и посадивши меня напротив себя за стол, диктовал мне свои письма, научивши меня предварительно форме их, т. е. как начинать, отставлять и какие края с трех сторон оставлять каждому, по приличию; окончивши, печатал прежде сам, а поели и мне поручал, научивши всему, как что делать. При начале поручения мне переписки, он приметил мне, что переписка, писанная стороннею рукою, никогда и никому, кроме трех лиц, известна быть не должна. Я понял это замечание и был точным его исполнителем.{nl}Однако же, сколько ни лестно было мне подобное доверие, но оно отвлека-ло меня от должности иногда в нужное время, что и заставляло трудиться в дру-гие дни больше моих сослуживцев. Благодетель мой не мог того не заметить, на-граждая мои труды, он прибавил мне еще жалованья и усугублял каждодневно свои милости различными способами, которые, как известно, у разумных началь-ников всегда в руках; я же, так сказать, рвался, чтобы делаться еще больше их достойным. {nl}Впоследствии Гражданская Палата совершенно преобразовалась; дела по-текли спешные и, к удоводьствию всех, решались с полною сараведливостью, а иногда оканчивались и миролюбию посредством убеждений Николая Симоновича, который о сих предметах больше всего заботился; к тому же в это время он имел и сотрудников некоторых, именно советника, поступившего на место Давида Матвеевича Панчулидзева, который вышел в отставку и скоро скончался, сына его титулярного советника Алексея Давидовича и выписанного им из Москвы в секретари губернского секретаря Поликарпова, человека с достаточными способ-ностями. {nl}Между тем, в Саратов был назначен и прибыл новый Генерал-губернатор, бывший пред сим Воронежским и Харьковским, генерал-порутчик Василий Алек-сеевич Чертков, с наставлением от Императрицы поправить губернию и поста-раться об окончании вышеупомянутого дела бывшего секретаря Игнатьева. Этот генерал-губернатор был примерный человек, образец добродетельных начальни-ков; в короткое время его полюбили все до беспредельности, особливо за благо-нравие и кротость его; губернатором же, на место г.Поливанова, приехал генерал-майор Илья Гаврилович Нефедьев, имевший преклонные уже лета и человек хотя добрый, но мало сведущий по сей части. Генерал-губернатор, усмотревший мед-ленное течение по Уголовной Палате дела по извету Игнатьева, а сверх того уз-навши деятельность Николая Симоновича, с разрешения Императрицы перевел производство оного в Гражданскую Палату, куда и поручено мне было принять его. Дело это сделалось столько обширным, что заключило в себя многие тысячи листов и разделено было на сорок отделений, по числу предметов в доносе. Когда я принял дело, Николай Симонович, призвавши меня к себе, объявил, что ему хо-телось бы, чтобы я же и производил оное с помощью назначенных для того лю-дей. Мне не оставалось на это ничего больше сказать, кроме того только, что внимание его я принимаю новым доказательством его милости и буду стараться оправдать его доверие. И так я сделался производителем сего дела, и как по воле генерал-губернатора и по желанию моего Николая Симоновича всегда оставля-лись и послеобеденные присутствия, а я каждодневно с подчиненными должен был оным делом заниматься до 12 часов ночи, иногда же и до двух часов запол-ночь: то столько занятиями изнурился, что занемог. Усмотревши это, Николай Симонович назначил занятия с семи часов утра по два за полдень и после обеда с пяти до десяти часов, что составляло двенадцать часов в сутки. При таковом ста-рании означенное дело кончилось однакоже не ближе как через год и было пред-ставлено в Правительствующий Сенат.{nl}Генерал-губернатор, отдавая должную справедливость деятельности Нико-лая Симоновича, довел об оной до сведения Государыни Императрицы, и она из-волила вскоре его переместить вице-губернатором в Казань, а после, с чином дей-ствительного статского советника, губернатором в Тамбов. Мы же остались без всякого воздаяния, ибо, как выше объяснено, чинов в то время никому не давали, кроме как на вакансии. Руководствуясь тем; Николай Симонович хотя и пред-ставлял меня в палатные регистраторы ХIV класса, но так как в это самое время (1790 г.) состоялся вышеписанный указ с назначением терминов для каждого чина, то я по оному и воспользовался производством в коллежские регистраторы, 31 декабря 1791 г., и вместе утвержден был податным регистратором. Следователь-но, я занял классную должность; но, по маловажности её, мне было поручено еще производство частных дел.{nl}. По отбытии Николая Симоновича, председателем в Гражданскую Палату оп-ределен был председател Верхнего Земского Суда, коллежский советник Николай Федорович Батурин, бывший уже в преклонных летах, человек чрезвычайно доб-родетельный и дела хотя знающий, но не столько деятельный, каким был его предшественник.{nl}Он знал меня лично и по вступлении в должность не только отлично со мною обращался, но часто оставлял меня у себя обедать, а так как его все вообще люби-ли и уважали, то и я через сие сделался всем известен с хорошей стороны и мно-гими любим, как молодой 22 летний чиновник, отличаемый председателем, а по сему, при искательстве моем, был вхож во все дома и принимаем благосклонно, а сверх того приглашаем на балы и праздники.{nl}С 1-го Января 1792 г., должность моя была переменена, и я избран был Па-латою в надсмотрщики крепостных дел, а также приходчиком и расходчиком де-нежной казны и особенно поручен был с должностью моею в дирекцию советника Алексея Давидовича Панчулидзева. Исправляя с полным усердием и верностью эти должности, я заслужил совершенную доверенность сего почтенного на-чальника, который, через сие полюбя меня, всегда отличал и благосклонно при-нимал у себя. По окончании же года, так как упомянутая должность, по тогдаш-ним правилам, давалась только на год, введя меня в присутствие, рекомендовал оному отличнейшим образом и просил, сделавши журнал, вызвать всех канцеляр-ских чиновников и предложить им, чтобы брали с меня пример в прохождении служении, что и было исполнено. Свидетельствует это данной мне Палатою в 1797 г. аттестат. {nl}Сдавши означенную должность, я поступил опять в регистраторы; но долж-ности этою занимался один из моих подчиненных, а сам, я исправлял обязанности столоначальника апелляционных и вотчинных дел три года, а потом снова был надсмотрщиком и приходо-расходчиком на 1794 год, по прошествии которого поручена была мне должность протоколиста, которую я исправлял очень недолго, а назначен был опять к отправлению вотчинных и апелляционных дел, а часть эта и тогда считалась и теперь считается по Гражданской Палате важнейшей, с той разницей, что теперь она вдруг трем или четырем лицам поручается. Между тем 31-го декабря 1795 г., я был награжден чином губернского секретаря. {nl}Опыт и старание научили меня познанию законов и порядку дело производ-ства; поэтому в начале 1793 г., по просьбе бывшего в то время в Саратове губерн-ским прокурором Федора Петровича Есипова, я отпущен был в отпуск для заня-тий по делам его в Симбирск и Ардатов. Дела эти, к удовольствию г. Есипова, я кончил скоро и выгодно, но чуть было не пожертвовал жизнью, возвращаясь в Саратов в первых числах Апреля в самую большую распутицу. Действия мои по этим делам и рекомендация г. Есипова сделали меня известным по Саратову за делового человека, почему я имел уже много поручений по делам в городе и пи-сал просьбы, которые по тогдашнему считались примерными, а это было мне по-лезно, как человеку молодому; сверх того я и одевался приличнее многих, что считалось тогда отличием и повлекло за собою приглашение меня в лучшие дома по городу. {nl}Препровождая таким образом и жизнь и службу, я считал себя вполне сча-стливым, так как повидимому имел все: был здоров, в цвете молодости, пользо-вался благорасположением публики и в средствах к жизни, при существовавшей дешевизне, не нуждался; стало быть, чего же могло мне не доставать? О женитьбе я мало думал и, считая дело это слишком важным, предполагал, что на это будет еще время и просил только Бога поддержать мое здоровье. {nl}1796 год был уже в исходе; губернатором в Саратове, по кончине Ильи Гав-риловича Нефедьева был генерал-майор Василий Сергеевич Ланской, имевший меньше 40 лет от роду и обладавший всеми прекрасными качествами, любимый же до беспредельности не только благородною публикою, но и всеми вообще. Губерния была спокойна, всем изобиловала и, казалось, все наслаждались благо-получием, благословляя обладательницу свою, императрицу Екатерину Вторую, милостивую, кроткую, мудрую и попечительную, как вдруг, в половине ноября, разнеслась тихо плачевная весть, что она 6 ч. того месяца скончалась. Этой вести никто не хотел верить, имея полные слез глаза; но она тотчас подтвердилась по-лучением с курьером манифеста императора Павла I о вступлении его на престол.{nl}У губернаторского дома, который был тогда вместе и генерал-губернаторским (так как генерал-губернатор, помнится, Иван Васильевич Гудо-вич, был тогда на Кавказской линии), поставлена была вестовая пушка, предва-рительно для повестки, по приезде курьера; все были каждую минуту готовы слышать печальную весть, как вдруг три выстрела возвестили оную в 11 часов 16 числа. Все чиновники мгновенно собрались к губернатору, а между тем на-чался благовест со всех церквей. Не больше, как в четверть часа, собор был по-лон. Здесь отправлена была панихида блаженной памяти по Екатерине II, а по-том торжествовали восшествие на престол императора Павла Петровича, с при-несением ему присяги от всех, от кого следовало; а затем, все разошлись по до-мам, продолжая, как будто не верить, что лишились своей благодетельницы на-всегда. {nl} Его Величество вступление свое на престол ознаменовал отменою предпо-ложенного пред тем рекрутского набора и отменил хлебный сбор в натуре; а в Декабре получен указ, которым Сарат

Просмотров:

Сцена из времён пугачёвщины.

Летом 1774 года, в то страшное для восточной окраи¬ны России время, в которое пугачевские шайки ста¬ли перебираться с луговой стороны Волги на нагорную дворянин Нижегородской губернии Петр Михайлович Бобоедов, помещик деревни Ожгибовки, находящейся меж¬ду городами Курмышом и Сергачом (в 40 верстах от первого и 23 от последнего) заблагорассудил отпра-виться из Ожгибовки куда-либо подальше и от пути, по которому ожидали прохода бунтовщиков, и от своих крепостных крестьян, для коих тогдашняя неурядица давала широкое поле необузданно своевольничать и над личностью и над имуществом своих помещиков. Приняв это намерение, Петр Михайлович забрал с собою всю семью, состоявшую из жены и малолетних сыновей: Василия, Ивана, Петра, Александра и Алексея и отправился в село Букадеи, Княгининскаго уезда, к другу своему и куму Ивану Петровичу Пазухину.{nl}В Вукалеях Петр Михайлович прожил с месяц, но, соскучась под конец и о своем доме и о хозяйстве, задумал возвратиться домой.{nl}Однако прежде отъезда своего, желая повернее разу¬знать о положении дел в той стороне, и о направлении крестьянских умов, Петр Михайлович по-слал из Вукалей в Ожгибовку одного из своих дворовых лю¬дей, на привержен-ность коего рассчитывал более, неже¬ли на других. Посланный этот, следуя данным наставлениям, не вошел, по приходу, в Ожгибовку, но при¬таясь близь неё в конопляниках, поджидал возможно¬сти вызвать чрез кого-либо к себе свою жену. Увидав же проходящую с поля в деревню ожгибовскую бабу, по-сланный вышел к ней и сказал, что соскучась по жене он бежал от барина с до-роги, и что, теперь, как беглый, боится показаться в деревне на господском дворе, но, желая повидаться с женою, просит вы¬слать ее к нему в конопляники. Баба с удовольствием согласилась на исполнение этой просьбы, но прежде нежели повидалась с женою беглого, разблаговестила о том по всей деревне.{nl}А так как Петр Михайлович, уезжая из Ожгибовки, никому не сказал, куда именно он едет, и чтоб скрыть свой след выехал из Ожгибовки в проти-воположную от Букалей сторону, то крестьяне его были в страшном горе, не зная где отыскать своего барина и как отвезти его к Пугачеву.{nl} Между тем, стоустая молва ежедневно доносила до слуха их о погибели то того, то другого, а под конец едва ли и не всех наличных помещиков, и Ож-гибовцы страшно трусили, как бы им не остаться на век крепостными и не ли-шиться свободы, столь щед¬ро даруемой Пугачевым.{nl}При подобном состоянии умов, весть о приходе беглого была истинною для них радостью, давая возможность раз¬узнать о месте нахождения барина. Поэтому крестьяне ки¬нулись в конопляники, где и поймали посланного, от коего и выведали, где именно теперь находится их барин. Затем крестьяне пе-редали посланному свое горе: за отъездом барина только они одни останутся крепост¬ными, тогда как все окрестные, отвезя своих господ к Пугачеву, полу-чили от него свободу, оставя своих го¬спод на виселицах. Эти жалобы и стоны, задушевно пе¬редаваемые посланному, подействовали на него тем более, что и он caм возымел надежду отойти на волю. По¬сланный присоединился к кресть-янам и сознался, что главная цель прихода в Ожгибовку есть вовсе не свиданиe с женою, а выведать о том — возможно ли барину вернутъся из Букалей до-мой, без гибели для себя и семьи своей. Вслед за тем решено было, чтобы по-сланный отпра¬вился обратно к барину и уверил его, что в Ожгибовке и тихо и мирно, и что в округе её о Пугачеве и слухов нет, и что крестьяне о злодейском помысле на барина своего и не думают.{nl}Выполняя в точности свое новое поручение, посланный, по приходе в Букалей, довел Петра Михайловича уверениями своими до того, что тот рас-простился со своим кумом Пазухиным и немедленно отправился в Ожгибовку.{nl}Совершая этот путь на своих лошадях, Петр Ми¬хайлович преблагопо-лучно доехал до Енова, села в 12 верстах от Сергача, и в селе этом, располо-женном на реке Пьяне, вздумал искупаться. Между тем крестьяне его в Ожги-бовке не дремали, и на первых порах разграбили весь барский дом, начи¬ная с серебряных вещей, вина и до коврижек включительно. Затем, зная, что барину их на пути из Букалей не миновать Енова, в котором по расстоянию приходи-лось или кормить лошадей, или остановиться на ночевку, Ожгибовцы выслали нисколько человек на тройках в Енов для засады. Засаде, этой приказано было не прозевать Пе¬тра Михайловича и захватить его живьем с женою и детьми, и затем везти прямо в Курмыш к Пугачеву. Находясь в засаде этой, крестьяне видели, как Петр Михайлович въехал в Енов на постоялый двор для кормежки. Все это обещало крестьянам успех их предприятия; но так как они знали, что в повозках у ба¬рина лежат заряженные ружья, коих они страшно боя¬лись, то и не посмели тотчас же напасть на своего барина. Затем конечно их обуяла не-сказанная радость, как ско¬ро они увидали, что Петр Михайлович пошел ку-паться, не взяв с собою ни одного из заряженных ружей. Дав дойти своему ба-рину до реки Пьяны и погрузиться в её воды, крестьяне ринулись к повозкам и немедленно схватили ружья, а затем связали свою барыню и барчат. После сего бунтовщики побежали к Пьяне, где и поймали беспечно прохлаждавшегося барина. Связав его и посадив с женою и детьми в телеги, крестьяне помчались с ни¬ми в Курмыш, прямо через Старинское и Болобоново, оставя Ожгибовку вправо, во избежание крюка. Дав затем вздохнуть лошадям в Воскресенском, крестьяне на другой день утром примчали своего барина с семьею в Курмыш, страшно тревожась тем, что пожалуй и не захватят в нем своего кормильца-батюшку Царя-Госу¬даря Петра Федоровича. И опасения их были не напрасны, потому что Пугачев в это время уже выступал из Курмыша, ведя главное ско-пище через село Медяну на Ала¬тырь. В Курмыше же оставался только хвост его, сброд всякой сволочи под начальством двух полковников, произведен-ных в эти чины самим Пугачевым. И вот к постою или к квартире этих пол-ковников, к каменному двухэтажному дому купца Белякова, примчались ож-гибовские крестьяне с своими господами, для представления их на суд, или вернее на расправу.{nl}В то время, по Пугачевскому правилу, суд и распра¬ва над дворянами не имели проволочки: тут же на месте выслушивалась жалоба крестьян на своих бар, и тут же невдалеке – близь самого Курмыша, на берегу озе¬ра чинилась расправа со всегда виноватыми барами, — через посредство поставленных ви-селиц, или по тамошнему релей, от которых озеро это и поныне зовется Рель-ским.{nl}И вот выходят из дому эти полковники, — и крестьяне Петра Михайло-вича пали пред ним на колени, моля и прося не покинуть их сирот своею ми-лостью и, повеся злодеев: барина и все отродье его, даровать им сиротам веч-ную свободу. И, цепенея от ужаса, приник слухом своим несчастный дворянин и отец, ожидая неизбежного приговора. Но только вдруг, вместо этого при-говора он услышал совсем иную речь от одного из полковников, который, об-ратясь к своему товарищу, говорил, что дворянина этого он лично знает как барина доброго, и что если крестьяне на него жалуются, то они врут, и что по-этому торопиться приговором не для чего, а следует дело это разобрать по со-вести. Из предложения этого возник между полковниками спор. Один доказы-вал, что с дворянином порешить следует немедлен¬но, вздернув со всею семьею на виселицу, во 1-х пото¬му, что православные молят, а во 2-х потому, что вре-мя на походе. Другой же, противореча первому, стоял на том, что такого доб-рого для крестьян барина вешать нельзя.{nl}Опомнясь во время размолвки своих страшных судей, Петр Михайлович вгляделся в своего неожиданного за¬щитника, и признал в этом полковнике господского крестьянина соседнего с Ожгибовкою села Каменки, мастерством печника, клавшего и поправлявшего много раз у него печи в ожгибовском до-ме, и через это действи¬тельно и ему Петру Михайловичу известного даже по имени: Герасима Васильева.{nl}Подивиться такому страшному превращению печника в полковники Петру Михайловичу, при настоящей обстановка его, и в голову не пришло, — и ему вовсе не показалось странным такое сцепление обстоятельству в коих печник-крестьянин, как полковник, решает дело о жизни и смерти дворянина-помещика, представленного на суд и смерть собственными крестьянами.{nl}Между тем у товарищей полковников — Уральского казака и крестьяни-на-печника, шел ожесточенный спор. в коем ни тот, ни другой не уступали друг другу ни в чем. Под конец, не видя спору своему конца, полковники порешили: отправиться пообедать, а за тем и по¬кончить так ли, иначе ли спорное дело, дворянина же и всю его семью посадить покуда в чулан, устроенный под лестницею того самого дома, в котором полковники расположились на постой. Распорядившись таким образом, полковники отправи¬лись наверх, где, пообе-дав, заблагорассудили маленько всхрапнуть. Но сном воспользовался только простодушный Герасим Васильев. Злой же и коварный товарищ его казак, то-мимый жаждою убийства, как только заметил, что Герасим Васильев заснул, сошел потихоньку вниз и вышел на крыльцо. Тут ожгибовские крестьяне пали ему в ноги, прося и моля порадеть об них – сиротах.{nl}Видя все это из чулана и предугадывая, что ему без Герасима Васильева несдобровать, Петр Михайдович выбрался потихоньку из заточенья своего на-верх к спящему Герасиму Васильеву. Разбудив его, несчастный дворянин упал ему в ноги, умоляя спасти от беды не¬минучей. Встревоженный Герасим Ва-сильев, выслушав Петра Михайловича, заметил ему, как опасно для них обоих это свидание наедине и что им не миновать беды, если увидит их казак-полковник. «Неровён час, сударик ты мой, говорил Герасим Васильев, — у нас ведь, пожалуй, и мою милость за поблажку дворянину убаюкают на двух стол-биках с перекладиною, а потому, сударик, постарайся сойти так, чтоб и не ви-дали, что ты был у меня. А там, что будет, то и будет; но мы, сударик мой, за себя постоим, и твою хлеб-соль попомним». Выслушав это не совсем успокои-тельное слово, Петр Михайлович пробрался в чулан и приник в отчаянии к своей семье, предчувствуя над собою беду неот¬разимую.{nl}И точно, вслед за сим шумная ватага крестьян и воинской сволочи вва-лилась в дом и вытащила узников из чулана на двор. Здесь казак-полковник объявил, что по просьбе ожгибовских крестьян он приказывает повысить их барина вместе со всею семьею. Едва лишь произнеслись эти слова, как зверская сволочь, бывшая на дворе, огласила радостным воплем этот приказ, и не-медленно повлекла жертву такой радости, дворянина и его семью, на место казни к Рельскому озеру.{nl}Имея лишь одну слабую надежду на могущее воспосле¬довать заступни-чество от Герасима Васильева, Петр Ми¬хайлович все ближе и ближе был под-вигаем к месту своей позорной и мучительной смерти, оглядываясь ежеми-нутно на дом, в коем остался и, быть может, вновь заснул Герасим Васильев. Между тем нашествие беспорядочного скопища палачей и зрителей под пред-водительством казака-полковника, пожелавшего лично быть при повешении целой семьи дворян, подходило уже к Рельскому озеру, — и короче-короче становилось упование Пе¬тра Михайловича на спасение от Герасима Василье-ва. Оглянувшись еще раз близ самых виселиц, Петр Михайлович с ужасом за-метил, что и дом, в коем остался Герасим Васильев, и откуда ожидалось спасе-ние, уже скрылся за другими домами, — и оцепенел при мы¬сли о безысходной погибели своей несчастный дворянин и отец, видя что нет ему уже спасения ни откуда. Но раздавшийся вопль его детей, —вопль вырвавшийся у малюток при виде расширяемых палачами петел у виселиц, вывел несчастного семьянина из овладевшего им оцепенения, и вновь заставил его осознать весь ужас и без-надежность своего положения под виселицами. Здесь звер¬ство палачей, не доступных ни жалости, ни состраданию, ни мало не уменьшилось; но как раз петля одной виселицы была раздвинута и толпа злодеев подхватила с криком дикой радости Петра Михайловича на руки и при¬подняла его к самой петле.{nl}Но в эту самую минуту прискакал к виселицам печник-полковник со своими казаками и крикнул: «именем Царя-Государя Петра Федоровича за-прещаю совершение казни над дворянином Бобоедовым и его семьею». В ответ на это казак-полковник, как ни был зол на Герасима Васильева, но не сказал ни слова, — и Петра Михайловича с женою и детьми повели обратно в дом Белякова, где вновь заперли в чулан под лестницей. У полковников также вновь поднялся спор, а под конец брань и чуть не драка по его делу. И то и другое неизвестно чем бы и кончилось, если б вдруг не доложили им, что двое из капитанов их шайки, прельстясь двумя Курмышанками и внушив им взаим-ность, сочетались браком и теперь пришли к отцам-командирам на поклон с дарами.{nl}Случай этот не то чтоб прекратил раздор между полковниками, но дал им предлог задать для молодых пир на вес честной мир. Посему тотчас же от-даны были надлежащие приказания готовить пир тут же на дворе купца Беля-кова. Ради сего, все что было в доме из столов, сидений и прочей утвари, то все это выта¬щили на двор. Сюда немедленно притащили зелена-вина и меду ставленого. Затем понабрались со всех сторон гости, к ним вышли полковники вместе с молодыми-капитанами и их супружницами. Вслед сему полилось ви-но, потек медок, заходила круговая чара, грянули певцы, гудки и балалайки, разгульные песни, перешедшие вскоре в плясовую, — и казак-полковник, страстно любивший пляску, потребовал на круг плясунов. На зов явилось их много; но ни один из них не мог угодить полковнику, злившемуся по этому на всех и на каждого.{nl}«Нет, чтоб ни делают эти вахлаки, сказал он, махнув безнадежно рукою, но не распотешат мою ка¬зацкую душу. У одного то не так, у другого это не эдак: и дробь не добивают и финтифанты не докидывают, а присядка-то просто по медвежьему идет. Видя это, Герасим Васильев припомнил, что один из сынков Пе¬тра Михайловича, Васенька славно плясывал у себя дома для по-тешки гостей, чему как – то Герасим Васильев был лично зрителем при кладке печей в Ожгибовке. При воспоминании об этом у Герасима Васильева мельк-нула мысль о том, что не задобрит ли Васинька своею пляскою злую казацкую душу полковника, а потому и сообщил сему последнему, что если ему хочется распотешиться, то чтоб послал за барченком опального дворянина Васенькою и заставил бы его проплясать. «Вот так уважит! примолвил Герасим Васильев».{nl}Задетый за живое, казак-полковник немедленно распо¬рядился привести в круг одного из барченков, Ва¬сеньку.{nl}По приводе Васеньки в круг, Герасим Васильев сообщил, что вот де от тебя, Вася, будет зависеть помилование твоего отца, матери и братьев, если только сумеешь распотешить своею пляскою полковника, проплясав пред ним так, как плясывал дома. Видя же, что барченок сильно оробел, пугаясь пьяных и зверских рож, уставивших на него свои посоловелые глаза, Герасим Васильев зачерпнул ковшиком ставленого меду и поднес его Васе, приговаривая: «натъ-ко выпей, — так дело-то у тебя пойдет ладней. Да пей же, пей до дна, сердцу будет веселей, да и ногам-то походчей». И сам не зная как и для чего, но Вася выпил поднесенный ему мед, — и конечно стал посмелей и посмелей, и под конец поопьянев забыл весь ужас своего положения, а слыша одну лишь плясовую, гремевшую вокруг него, и вынуждаемый как ею, так и разбираемый веселостью от выпитого меда, разошелся в кругу, притопывая и приплясывая; за тем начал выкидывать такие ловкие вы¬крутасы, так мастерски отработал дробь и, отваляв лихо в присядку с вывертами, то левой, то правой но¬гой, очу-тился как раз пред самим казаком-полковником и, гикнув ему молодецким по-криком, заплясал по¬пятную, отходя задом на цыпочках и дробя носками и пятками пересыпного трепака мелко-на-мелко и часто-на-часто.{nl}Казак-полковник, и без того бывший вне себя от Васиной пляски, не вы-держал при таком залихватском трепаке и, ринувшись в круг с криком: «ой жги, го¬вори, растабарывай», начал откалывать и руками и но¬гами разные вы-крутасы. Глядя на него, и Герасим Ва¬сильев также вскочил с места и, прито-пывая ногами, помахивал своим бумажным клетчатым платком, приговаривая своему товарищу: «ходи браво, гляди прямо,— говори, что вольны мы». Уто-лив восторженность свою и утомившись порядком, казак-полковник не знал, как и отблагодарить барчонка за доставленное им удовольствие. Воспользо-вавшись этим, Герасим Васильев предложил ему — ради такого веселья поми-ловать отца этого разудалого дворянчика. Разгулявшийся казак, выслушав это, махнул рукою и сказал: «ну, была не была, мило¬вать так миловать». Герасим Васильев дал тотчас же приказ привести Петра Михайловича с семьею в круг, где казак-полковник сказал им такую речь: «ну, дворянин, за то что твой сын сумел распотешить мою казацкую душу, и за то, что товарищ мой говорит о тебе, что ты барин добрый, а не живодёр и не собака для своих крестьян, то ба-тюшка наш Царь-Государь тебе, через нас полковников своих, живот дарует с женою и ребятами».{nl}После этой речи Герасим Васильев посоветовал Пе¬тру Михайловичу в Курмыш не мешкать, а немедля вы¬править себе из их походной канцелярии охранный лист, во избежание насильства от другой могущей повстречаться шайки, и убираться домой. «Ведь этот молодец, подсказал под шумок Герасим Васильев, кивнув на казака-полковника, милует лишь под одну пьяную руку; а то, сударик мой, неровен час — проспится, так пожалуй не миновать тебе вновь с женою и деточками пенькового ожерельица».{nl}Получив так нежданно-негаданно и жизнь и свободу, Петр Махайлович конечно не долго раздумывал, что тут предпринять, а тотчас отправился со всею семьею к давнишнему знакомцу своему Курмышскому протопопу в дом. Разсказав, по приходе своем, хозяину и хозяйке свои приключения и уложив ослабевшего от меду и пляски спасителя своего Васеньку в постель, Петр Ми-хайлович немедленно отправился было в полковничью канцелярию за охран-ным листом. Но выйдя на улицу, он увидал, что дела приняли совершенно дру-гой оборот, и что охранный лист, от бунтовщиков данный, если б был у него, то мог бы послужить не к спасенью, а к новой беде потому, что в то время как пировали полковники, на Курмыш налетел отряд войск Императрицы, под ко-ман¬дою капитана Дурнова, который уже носился по Курмышу, коля и рубя пьяные толпища бунтовщиков.{nl}Остановясь у ворот протопопова дома, Петр Михайлович видел, как пронесся во весь дух конской прыти казак-полковник, спасаясь от преследова-ния. За тем Петр Михайлович видел, как и благодетель его Герасим Васильев также пронесся мимо его на пегой ло¬шади, и как вслед за ним пронеслось не-сколько человек из войска Императрицы, как они нагнали Герасима Васильева и тутъ же убили его.{nl}Помянув об успокоении души убиенного раба Божья Герасима, Петр Михайлович воротился к протопопу, и видя, что с уничтожением бунтовщиков в Курмыше ему опасаться теперь уже некого и нечего, и чувствуя за тем, что от тревог, страха и страданий им перенесенных, он едва держится на ногах, попросил матушку-протопопицу указать ему местечко, где бы соснуть. Доб¬рая старушка тотчас провела его на вышку, где уже спали вповалку крепким сном жена, его и детки. Взглянув на спящих и припомнив свое чудесное избавление от позорной смерти, Петр Михайлович умилился сердцем и, пав на колени, помолился Господу и поблагодарил Его от всей души за ниспосланное ему спасение.{nl}В городе же в это самое время шла ожесточенная и спешная расправа. Коля и рубя бежавших бунтовщиков, войска Императрицы вместе с этим пе-рехватили и господских крестьян, привезших в город своих помещиков на раз-делку к Пугачеву. В числе сих последних попались и ожгибовские крестьяне, примчавшие в Курмыш Петра Михайловича. Их тотчас же допросили и за тем тут же отодрали плетьми и прежестоко. Глав¬ному же коноводу и поджоге всех их, крестьянину Бормотову, сверх дёрки плетьми, отрезали, в особенное на-казанье и на страх прочим, ухо. И корноухий Бормотов долго после этого жил в Ожгибовке, — но терпеть не мог разговоров о Пугачевщине, и не подстригал себе скобку высоко, но носил ее на столько длинною, чтоб незаметно было у него под волосами памятника, оставленного ему навечно за участье в этой Пу-гачевщине.{nl}В заключение всего скажем тем, кого затронул рассказ наш о Васиньке, Петре Михайловиче и Герасиме Васильеве, что память об сем последнем по-куда еще жива в роде Бобоедовых, несмотря на то, что скоро целое столетие ляжет между текущим временем и минувшим событием. Конечно ни Петра Михайловича, ни спасителя его Васеньки вы уже не встретите в числе вла-дельцев Ожгибовки, — и тот и другой померли, последний в 1824 году. Но Ожгибовка всецело принадлежит и теперь Бобоедовым, и в числе живых, но уже не помещиков, а землевладельцев Ожгибовки, вы встре¬тите старшую дочь, и младшего сына Васеньки, или уже Василия Петровича Бобоедова, а также правнуков и правнучек Петра Михайловича, то есть детей упомянутого младшего сына Василия Петровича.{nl}Сама же Ожгибовка и нравственно и материально состоит такою же, ка-кою была и при Пугачеве, так как уровень образования и благосостояния кре-стьян ни мало не поднялся в течение целого столетия, и если б Петру Михай-ловичу можно было взглянуть на свою Ожгибовку в 1869 году, то он нашел бы ее в том же самом виде, в каком она представилась ему с Майданской вершины, при возвращении от Пугачевской расправы в 1774 году. Разница есть только в том, что Ожгибовка уже не де¬ревня, а село и красуется теперь своею каменною церковью, построенною Василием Петровичем, — подле алтаря коей, по правую сторону приютился на вечный покой сам храмо¬здатель, а по левую сторону опочил и старший сын его Владимир Васильевич, бывший Нижего-родский предводитель дворянства, умерший скоропостижно, при возвращении из Москвы, на первых же шагах по палубе парохода в Нижнем Новгороде, что было 19 Августа 1866 года.{nl}Замечательно то, что в церкви этой, при возношении молитв об успокое-нии умерших предков рода Бобоедовых, здесь лежащих и повсюду православ-ных церковь мо¬лится и о успокоении души раба божия Герасима убиенного, того самого Герасима, который, став из печника-кресть¬янина полковником в шайках Пугачева, был избран Провидением для спасения рода Бобоедовых от совершенного уничтожения. И слыша возношение это, мы невольно задума-лись о том, что пройдут еще годы и устный рассказ о сделанном Герасимом Васильевичем благодеянии для рода Бобоедовых затихнет и замрет в простран-стве времени, и тщетно будет дальнейший потомок этого рода отыскивать причину, по коей записано в поминании умерших Бобоедовых, посреди имен бояр, простое имя Герасима убиенного.

Просмотров:

А. Минх. Из книги “Заложник пролетариата”

Прежде чем начать описывать в своих воспоминаниях революционные дни и первое время большевистской власти в Саратове, постараюсь кратко описать город и губернию, каковыми они являлись к марту 1917 г.{nl}Город Саратов, расположенный на правом, нагорном берегу р. Волги, по справедливости назывался «Столицей Поволжья» и торговли района Среднего и Нижнего Поволжья.{nl}К 1917 г. он насчитывал около 200 000 – 225 000 жителей, а вся Саратовская губерния имела 4 миллиона населения, и в состав губернии входили уезды: Саратовский, Аткарский, Петровский, Сердобский, Балашовский, Камышинский, Кузнецкий, Хвалынский, Вольский и Царицынский. {nl}Племенной состав нашей губернии был достаточно пестрый, наряду с преобладающим – великороссами, были вкраплены отдельные села, а местами и целые волости – малороссов, немцев, мордвы и татар.{nl}Самый г. Саратов являлся крупным промышленным и торговым центром. Соединенный Рязано-Уральской железной дорогой с Москвой и продолжением той же дороги посредством парома через р. Волгу с Уральском и Астраханью Саратов, через ст. Ртищево и г. Пензу, был также соединен с Великим Сибирским путем, а в летнее время р. Волга соединяла его с одной стороны с Каспием, с другой с Самарой, Казанью и Нижним [Новгородом], была загружена баржами, [неразб.], плотами и нефтянками.{nl}Озабочиваясь еще большим развитием торгового значения города – Городская Дума, через своего городского голову // М. Ф. Волкова исхлопотала правительственную субсидию на построй железнодорожного моста близь Саратова у с. Увек, и ко времени революции проект этого моста был уже почти закончен петербургским инженером А. М. Фроловым. Одновременно правительство, совместно с Рязано-Уральской железной дорогой проводило изыскания по сооружению железнодорожного пути Саратов-Петровск-Петербург.{nl}Саратовская губерния и близлежащие [губернии] были земледельческими, а потому и главной отраслью торговли были продукты земледелия Рожь, пшеница, просо, грсч[иха], овес и подсолнухи заполняли бесчисленные товарные подъезды и баржи на Волге, а по всей губернии была масса элеваторов, электрических, паровых, водяных и просто ветряных мельниц, а таких крупных саратовских мукомолов, как бр. Шмидт, бр. Рейнеке, Борель, Крафт, Зейферт, Смитов и др., знали далеко за пределами губернии.{nl}Изобиловали по всей губернии также всевозможные дранки и бойки для подсолнечного и конопляного масла.{nl}Сверху шел лес и частью перегружался в виде бревен и дров прямо на Москву по железной дороге, а частью поступал на покрывавшие весь берег Волги у Саратова лесопилки. Из заволжских степей переправлялся скот не только по железной дороге, но, зачастую, летом, по большой дороге-тракту еще Екатерининских времен, двигались из Саратова на Пензу-Москву гурты рогатого скота и овец, табуны [лошадей], косяки и даже стада гусей и индеек.{nl}Снизу шли камышинские и астраханские арбузы и огурцы, дубовские дыни, астраханский виноград, икра, рыба, особенно красная и копченая и вяленая вобла, бакинская нефть.{nl}Кроме торговли земледельческими продуктами и лесом, процветала и торговля кожевенная, меховая и мануфактурная – главным образом [неразб.] ситец и сукно, сосредоточившаяся на Немецкой, Никольской, Александровской, Вольской и Московской улицах и у оптовиков в Гостином дворе на Театральной площади, как торговые дома Вендора, Агафонов, Шерстобитов, меховщик Сорокоумовский и др. Бакалейная и торговля местными съестными продуктами находилась частью у оптовиковбакалейщиков, как например Иванов и Чернов, частью же содержалась в крытом рынке и на базарах – Митрофаньевском, Верхнем, Пешем и Сенном (скот и фураж).{nl}Словом в юроде производили все виды крупной оптовой и розничной торговли, даже процветал колокольный завод И. А. Медведева (дочь которого впоследствии стала женой Рыкова). Сухопутный транспорт – железнодорожный, был в ведении находившегося в Саратове управления Рязано-Уральской железной дороги с инженером Акоронко во главе.{nl}Речной волжский транспорт состоял из малых пассажирских пароходов общества «Самолет», «Кавказ и Меркурий», «По Волге» купеческого пароходства и при огромной флотилии буксирных пароходов, нефтеналивных, зерновых и др. баржей и [неразб.], принадлежавших многим саратовским купцам, как Шмидт, Зейферт, Смирнов, Репин и др. В Саратове находились многочисленные кредитные учреждения отдельных банков – Государственного, взаимного кредита, Волжско-Камского, [Русского] для ннешней торговли, Азовско-Донского, Дворянско-Крестьянского поземельного, Городской и Купеческий.{nl}Имелись, конечно, городской ломбард и целая сеть сберегательных касс.{nl}Делами торгового сословия ведали купеческие и мещанские управы со старостами Репиным и Ворониным во главе.{nl}Из культурно-просветительных учреждений на первом месте надлежит поставить Саратовский университет с факультетами – медицинским, физико-математическим и историко-филологическим при ректоре проф. И. И. Разумовском, основанном в 1909 г. Из средних учебных заведений имелись -2 мужские гимназии, 1 реальное училище, 6 женских{nl}гимназий (1 Мариинская, 1 Министерская и 4 частных с курсом министерской гимназии). Институт для благородных девиц, 2 немецких частных училища, среднее техническое училище и Городское Александровское ремесленное училище, торговая школа. Православная и Католическая духовные семинарии. Мужское духовное и Женское епархиальное училища, сельскохозяйственный институт с ветеринарным отделением во главе с директором Б. X. Медведевым при ветеринаре 3. И. Кадыкове, а на окраине города была расположена селекционная станция.{nl}Первоначальное образование находилось в введении Городской управы и Думы, большинство которой было демократического направления и делу народного образования придавало огромное значение, почему, можно сказать, оно и было поставлено в Саратове образцово. По всему городу была раскинута сплошная сеть одноклассных и двухклассных школ, а во многих местах выделялись так называемые «школы-дворцы», на постройку и оборудование вторых Городская Дума не жалела средств и путем получения правительственных субсидий и займов.{nl}Надо отдать должное учительскому персоналу, что преподавание в школе стояло на высоком уровне и велось умело, толково и любовно.{nl}Но главе всего дела первоначального образования стоял отдел по народному образованию Городской управы во главе с членом управы Н.О.Никольским при секретаре М. М. Борисовском. При этом отделе были училищная комиссия, избираемая Городской Думой из числа гласных, которая и являлась органом направляющим, и отдел по народному образованию – органом исполняющим.{nl}Училищная комиссия состояла из председателя Училищной управы и гласного А. И. Арно, товарища председателя гласного А. А. Минха, членов – нескольких гласных и в ее же состав входили заведующий отделом народного образования Училищной управы Н.О.Никольский, представители учительского персонала и школьный врач С.И.Мицкевич (ныне играющий крупную роль в Кремле), при секретаре М. М. Борисовском.{nl}Особое внимание было также уделено делу внешкольного образования для взрослых рабочих, этим делом заведовала особая комиссия, находившаяся в тесной связи с Училищной. Председателем этой комиссии состоял А. А. Минх (т. е. я), а членами – гласные Белов, попечители и заведующие воскресными школами, зав. отделом народного образования и его секретарь и председатель Училищной комиссии.{nl}В Саратове было арендовано три городские воскресные школы и четвертая – общества купцов и мещан. В каждой школе имелось три отделения – для неграмотных, малограмотных и высшее. Обращалось внимание не только на первоначальное обучение, но и на постепенное общее образование и развитие. Наряду с учителями городских школ, приглашались учителя гимназий и профессора университета, читавших в высших отделениях популярные лекции по различным отраслям науки, создавались фундаментальные библиотеки, организовывались научно-образовательные экскурсии и спортивные развлечения, устраивались литературные вечера, спектакли и танцы. Средства частью давало городское самоуправление, а частью вносились частными лицами из местного богатого купечества.{nl}Надо было видеть с каким увлечением отдавал свои знания и безвозмездный труд преподавательский персонал и с каким не меньшим увлечением старались ученики воспринять знание. Какие дружеские отношения создавались и с персоналом руководящим, и в ученической среде. Многим из бывших учеников воскресных школ удалось благодаря подготовке в школе завершить свое образование и выбиться к более широкой деятельности из рабочей среды, многие из них во время войны попали в школы прапорщиков и военные училища, а в смысле политическом, я должен отметить, что после большевистскою переворота из среды учеников оказались лишь единичные случаи вступления в компартию, хотя направление школ было далеко не правое. Управление каждой из школ состояло из избираемого Городской Думой попечителя школы и Совета школы – преподаватели и представители из учеников, избиравших заведующего школой.{nl}Общее руководство, как я писал, было в руках Городской комиссии по внешкольному образованию, а общее наблюдение, так сказать правительственно-цензурное, состояло в лице инспектора народных училищ Н. А. Сырнева и директора – действительного статского советника Карпова.{nl}Попечителями школ были: А. А. Яковлев (заместитель городского головы), А. М. Романова (жена гласного), Э. В. Минх (моя жена, она же заведующая той же школой) и из купцов и мещан – староста Воронин. Из других просветительных учреждений следует отметить: народную аудиторию для лекций и библиотеку, народный университет, центральную городскую библиотеку-читальню и целый ряд читален-библиотек, расположенных в различных частях города. Радищевский музей с рисовальной школой при нем. Музей по естествознанию. Педагогический музей. Губернскую уездную археологическую комиссию с музеем, консерваторию с музыкальным училищем, театры – городской, народный, Очкинский (сгорел), около десятка кинематографов, коммерческий клуб с прекрасной библиотекой, садом и театральным залом, где ставились спектакли, симфонические концерты, лекции, доклады, вечера и маскарады, а в саду летом играл оркестр, а зимой был лучший в городе каток. Наконец, речной яхт-клуб и Дворянское Собрание.{nl}Если добавить к этому краткому перечню училище для глухонемых и училище для слепых, богоугодные заведения в виде городских и общества купцов и мещан – богадельни, то можно представить себе культурный уровень г. Саратова.{nl}По части развлечений и увеселений без просветительной подкладки любимыми для молодежи учащейся были катание на лодке на «Зеленый остров» и «Пески», прогулки в городском саду «Липки» и загородные на «Кумысную волну» на Лысой горе. Кутящая же публика избирала кафешантаны – Очкинский, Вакуровского парка и Приволжский вокзал.{nl}Народное образование в губернии стояло несколько в ином положении, чем в Саратове, я назвал бы его пестрым. Дело в том, что состав общественных организаций, ведающих и делом народного образования, в политическом отношении был чрезвычайно пестр. В некоторых уездах преобладал в земствах элемент демократический, а в других наоборот, вплоть до «Союза истинно русских людей» и «Михаила Архангела». В зависимости от направления земства и земской управы, народное образование в уезде то стояло на должной высоте с преобладанием земских школ, то стояло на точке замерзания с церковно-приходскими школами и лозунгом – «мужику грамота не нужна».{nl}Уездные города сплошь отличались постановкой образования, везде были не только начальные школы, но и двухклассные училища, гимназии мужские и женские, прогимназии или реальные училища и с отличным составом преподавателей. Из казенных, так сказать, школ надо упомянуть Мариинское земледельческое училище и образцовую ферму в Саратовском уезде при Никольском городке в 15 верстах от станции Татищеве Рязано-Уральской железной дороги, по окончанию коего многие ученики шли в Петровско-Разумовскую академию.{nl}Был в г. Вольске кадетский корпус, хотя, пожалуй, скорее можно было бы назвать дисциплинарный батальон, так как туда помещали всех, кто не преуспевал в науках или отличался своим громким поведением.{nl}Дело врачебной помощи, как в Саратове, так и в губернии, стояло на очень большой высоте, и город, и уездные земства сделали очень много для устройства большого количества больниц, врачебных и фельдшерских пунктов и в подборе медицинского персонала. Для подготовки служила в Саратове фельдшерская школа. В самом Саратове первое место занимала городская больница со старшим врачом доктором медицины А. II. Минхом во главе при ординаторах Ф. Ф. Иордане, И. А. Гофмане, докторах Брюзгине и Брускине, при больнице имелось отделение для хроников с заведующей сестрой-фельдшерицей И. И. Чертороговой и родильный дом с заведующим доктором А. И. Бугариным и ординаторами докторами И. И. Чегодаевым и Я. Л. Гинцбургом.{nl}Кроме того имелась Александровская губернская земская больница, земская психиатрическая колония и огромное количество частных лечебниц, городских амбулаторий, частнопрактикующих врачей и зубоврачебных кабинетов.{nl}Во главе врачебной инспекции стоял доктор Иванов, а во главе Губернского земского врачебного комитета доктор Тезяков.{nl}За время войны в городе было оборудовано большое количество госпиталей и лазаретов как военного ведомства, так и Союза Городов и Земств, обслуживаемых большим кадром сестер милосердия Красного Креста, а впоследствии союзом сестер Поволжского района во главе с председательницей Э. Б. Минх. Председательницей отделения общества Красного Креста была В. Д. Булыгина.{nl}Общественные учреждения в городе были представлены, конечно. Городской Думой и управой, а 1-убернская общественность – губернскими и уездными земствами и управами.{nl}Можно без преувеличения сказать, что Саратовская Городская Дума была одна из самых передовых в России, как в смысле культурных начинаний, так и в смысле политическом. Городская управа состояла из городского головы доктора М. Ф. Волкова, заместителя городского головы члена управы А. А. Яковлева (бывший мировой судья) и членов управы{nl}Н. О. Никольского, А. И. Арно, П. В. Воронина и Воробьева при секретаре Думы Н. Н. Сиротине. Губернская земская управа – председатель К. П. Гримм (бывший член Государственной Думы) и члены М. М. Гальбсрг (заступивший место председателя), М. Н. Лихарев, а от крестьян – Лопатин. Секретарь Л. В. Зайковский. Председателями Уездной земской управы были: Саратовской – Б. П. Григорьев, Аткарской – П. П. фон Братке, Сердобской – Богданов, Петровской – А. С. Усов, Камышинской – М. X. Готовицкий, Балашовской – В. А. Салов, Хвалынской – Н. М. Кострицын. Кузнецкой – В. Ф. Иконников, Вольской – гр. В. П. Орлов-Денисов и Царицынской – Персидский.{nl}Членами Государственной Думы от г. Саратова были – присяжный поверенный А. А. Масленников и другой В. И. Алмазов. От губернии – Н. Н. Львов, М. Л. Киндяков, М. X. Готовицкий, А. Н. Лихачев, не помню фамилию от крестьян и по 2-му губернскому округу – А. Ф. Керенский.{nl}Периодично происходили губернские земские собрания и дворянские. Делами дворянства ведало Делегатское собрание под председательством губернского предводителя дворянства В. Н. Ознобишина, уездные предводители дворянства и депутаты были членами – Саратовский – В. Н. Михалевский, Аткарский – Н. В. фон Гардер, Сердобский – II. Ф. Ладыженский, Камышинский- М. X. Готовицкий, Петровский – П. А. Васильчиков, Кузнецкий – В. Ф. Иконников, // Хвалынский – Н. М. Кострицын. Балашовский – А. В. Сумароков, Вольский – гр. В. П. Орлов-Денисов, Царицынский – М. Ф. Мельников и депутаты: М. М. Гальберг, М. Л. Киндяков, А. Л. Киндяков, гр. Д. А. Алсуфьев и А. Измайлов.{nl}В Саратове, как центре округа, находилось окружное почтово-типографное управление, а как в центре судебного округа была судебная палата; председатель – Миндер, прокурор – Карчевский. Окружной суд: председатель А. Г. Тимрот, прокурор Б. А. Богданов. Съезд мировых судей, которые избирались Саратовским уездным земским собранием, а не были по назначению: председатель К. А. Роговский (мировой судья 3 участка), непременный член – А. И. Славин (мировой судья 4 участка, мировой судья 1 участка – Д. А. Юматов, 2 участка – Тихвинский, 5-го – кн. А. А. Ухтомский, 6-го – П. М. Попов, 7-го – Т. X. Вейдеман, почетные мировые судьи – С. Г. Воскресенский, В. А. Менде, Э. А. Исаев, В. А. Массальский-Сурин, М. Л. Киндяков, А. Д. Юматов, Ф. А. Роговскнй, К. И. Гримм, К. А. Штаф, А. А. Минх, С. И. Аносов и Ружичько [?] де Розенверт.{nl}При судебной палате был Совет присяжных поверенных с председателем присяжным поверенным А. А. Такарским во главе.{nl}В Саратове находилась губернская и каторжная тюрьма, а на окраине города тюрьма №3. Тюремным инспектором был Саторн. Саратовская губерния считалась не только культурно-передовой, но и «беспокойной», а потому во главе администрации всегда ставилось лицо выдающееся, хорошо известное в бюрократических кругах Петербурга, имена многих же саратовских губернаторов известны стали далеко за пределы губернии – Тимирязев, кн. Мещерский, ген. Сахаров, ген. Косич, Энгельгардт, П. А. Столыпин, П. П. Стремоухов – имена известные.{nl}Последним губернатором был С.Д. Тверской. Вице-губернатор – А.С.Римский-Корсаков. Полицмейстер – статский советник Н. П. Дьяконов.{nl}При губернаторе имелось Губернское правление со статским советником Коханским, а делами крестьянскими ведало Губернское по делам крестьян присутствие под председательством вице-губернатора по должности и в составе членов В. Д. Юматова, Г. С. Кропотова (незадолго до революции умер), Н. Н. Лихарева и Б. К. Миллер при товарище прокурора А. А. Киндякове.{nl}Следующей понижающей инстанцией был Сьезд земских начальников, делами административными в коем ведали уездные предводители дворянства, а судебными – уездный член окружного суда.{nl}Низшей судебно-административной властью в деревне были земские начальники, старшина, староста и волостной суд, а административной – исправник, пристав, урядник, сотский, десятник стражники.{nl}Обычно в Саратове и Пензе стояла 46-я дивизия, но за время войны город был заполонен массой войск всех родов оружия (кроме сапер) и существовала даже школа прапорщиков, которой суждено было сыграть не последнюю роль в деле защиты Городской Думы во время большевистского переворота, но не будем предупреждать событий.{nl}Вот вкратце описание города Саратова, губернии и их учреждений, каковыми они были к моменту революции, а теперь перейдем к этим дням и к первым годам большевистской власти в городе, что и является главной темой настоящих воспоминаний.

Просмотров: