Поколенная роспись рода Кумаковых, составленная А.Шумковым

Кумаковы{nl}{nl}{nl}(?) крещенный татарин Ак-Кум.{nl}{nl}{nl}I колено{nl}{nl}1. Яков.{nl}Жена: NN.{nl}{nl}{nl}II колено{nl}{nl}2/1. Федор Яковлевич.{nl}В 1789–1794 гг. – зауряд секретаря (за секретаря, в должности секретаря) Ельнин-ского уездного нижнего суда, коллежский регистратор. В 1796 г. – секретарь того же суда (обер-офицер) [12].{nl}Жена: NN.{nl}{nl}{nl}III колено{nl}{nl}3/2. Степан Федорович.{nl}Родился около 1782 г. Сын обер-офицера [14; 15].{nl}20 января 1800 г. определен в Рославльский нижний земской суд подканцеляристом. 8 июня 1802 г. перемещен в Ельнинский нижний земской суд (Смоленской губернии). 5 июня 1803 г. произведен в губернские регистраторы. Произведен в коллежские регист-раторы со старшинством в чине с 31 декабря 1807 г. [14; 15]. 20 Января 1812 г. назна-чен в должность секретаря. С 4 августа 1812 г. настоящим секретарем. Произведен в губернские секретари со старшинством с 31 декабря 1813 г. [14]. Упоминается в этой должности до 1833 г. включительно [11].{nl}Обер-офицер [1].{nl}1-я жена: Анна Ивановна Шершавицкая [15].{nl}Дочь дворянина [15].{nl}2-я жена: Мария Татаринова [14].{nl}Дочь дворянина. При сельце Казанское Ельнинского уезда Смоленской губернии владела 8 душами мужского пола крестьян [14].{nl}{nl}{nl}IV колено{nl}{nl}4/3. Иван Степанович.{nl}От первого брака отца. Родился около 1813 г. [15].{nl}{nl}5/3. Мария Степановна.{nl}От второго брака отца. Родилась около 1819 г. [14].{nl}{nl}6/3. Федор Степанович.{nl}От второго брака отца. Родился около 1820 г. [14].{nl}Отставной коллежский ассесор (упоминается 1866 г.).{nl}{nl}7/3. Дмитрий Степанович.{nl}В 1858–1864 гг. – исполняющий должность секретаря Саратовской казенной палаты, губернский секретарь (1858 г.), коллежский секретарь (1864 г.). В 1865–1868 гг. – по-мощник исправника Вольского уезда, коллежский секретарь. В 1871–1875 гг. – исправ-ник Балашовского уезда, коллежский ассесор. В 1878–1880 гг. – исправник Аткарского уезда Саратовской губернии [10].{nl}{nl}8/3. Петр Степанович.{nl}Родился около 1842 г. Православного вероисповедания [1].{nl}Из обер-офицерских детей [1].{nl}Окончил курс Санкт-Петербургского уездного училища. В службу вступил 1 марта 1852 г. в Почтовый департамент М.В.Д. канцелярским служителем низшего оклада. 1 апреля 1852 г. определен в штат почтового управления для перевозки почт по Никола-евской железной дороге. Высочайшим приказом 22 мая / 3 июня 1856 произведен в коллежские регистраторы. 16 января 1861 г. назначен разъездным чиновником высшего оклада. 19 апреля 1862 г. произведен в коллежские секретари, 28 октября 1865 г. – в титулярные советники. 24 сентября 1865 г. награжден орденом Св. Станислава 3-й сте-пени. 6 ноября 1868 г. произведен в коллежские ассесоры. 1 августа 1869 г. назначен исполняющим должность помощника заведующего перевозкой почт по железной доро-ге. 2 сентября 1870 г. – заведующим перевозкой почт по железной дороге низшего ок-лада [1]. В 1871 г. заведовал Курско–Киево–Одесской линии [10]. 5 февраля 1873 г. произведен в надворные советники [1]. В 1875 г. заведовал Ландварово–Роменской ли-нии [10]. 14 октября 1876 г. – в коллежские советники. 20 октября 1877 г. уволен от службы по прошению по болезни тем же чином коллежского советника [1– л. 6–7].{nl}Жил в Санкт-Петербурге в Коломенской части по набережной реки Фонтанки, дом 123. Владел дачей в Санкт-Петербургском уезде по Шлиссельбургскому тракту в де-ревне Мурзинка , № 21 [1].{nl}Умер в Санкт-Петербурге 10 апреля 1885 г. Был отпет в Покровско-Коломенской церкви (церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Коломне. – А.Ш.). Похоронен на Смоленском православном кладбище 14 апреля 1885 г. [1 – л. 6].{nl}Жена: Елизавета Александровна Б е к.{nl}Дочь коллежского ассесора, затем коллежского советника, Александра Бека (умер до ноября 1873 г.) и Дарьи Ивановны [1 – л. 7].{nl}По смерти мужа ей была назначена пенсия в 800 рублей в год [1; 2].{nl}В 1887–1888 гг. вместе с детьми жила в старой квартире на набережной реки Фон-танки. В 1889 г. переехала на Садовую улицу, сначала жила в доме 118, кв. 17, затем в доме 125, кв. 31 [1]. В зиму 1891/1892 г. жила в Коломенской части по улице Могилев-ской, дом 12, кв. 29 [2].{nl}Умерла не ранее 1904 г. [Фотография из семейного архива].{nl}{nl}{nl}V колено{nl}{nl}9/8. Анна Петровна.{nl}Родилась 11 января 1864 г. [1 – л. 7].{nl}В 1889 г. в составе семьи не упоминается [1 – л. 40–40 об.].{nl}{nl}10/8. Сергей Петрович.{nl}Родился 4 июля 1865 г. [1 – л. 7].{nl}Сын коллежского советника [3; 4; 5].{nl}Воспитывался в 5-й Санкт-Петербургской гимназии. В 1883 г. поступил на Обухов-ский сталелитейный завод канцелярским служителем [3; 4; 5]. В 1886 г. получал оклад в 40 рублей в месяц [1]. Конторщик в главной конторе завода. 30 марта 1918 г. был ос-видетельствован заводской комиссией для выхода на пенсию. 22 августа 1919 г. рас-считан по постановлению заводского комитета от 20 августа 1919 г. в связи со смертью [3; 5].{nl}В 1906–1917 гг. – «Коллежский регистратор. Санкт-Петербургский порт» (видимо, параллельно частной службе на Обуховском заводе. – А.Ш.) [9].{nl}Жил в деревне Мурзинка Санкт-Петербургского уезда, Шлиссельбургскому про-спекту, № 55 (дом Павла Борисовича Калачева) [9].{nl}Умер в Петрограде летом 1919 г. [3; 5].{nl}Жена: Александра Владимировна [3; 5].{nl}{nl}11/8. Петр Петрович.{nl}Родился в Москве 23 октября 1866 г. Крещен в Петропавловской, что в Ново-Басманной улице, церкви 8 ноября 1866 г. Восприемниками при крещении были от-ставной коллежский ассесор Федор Степанович Кумаков (родной дядя младенца. – А.Ш.) и дочь коллежского ассесора Юлия Александровна Бек (родная тетка младенца. – А.Ш.) [1 – л. 5].{nl}Сын коллежского советника [1 – аттестат зрелости 1885 г.; 8 – формулярный спи-сок 1908 г.].{nl}Обучался в Виленской мужской гимназии, а с 23 сентября 1875 г. в 5-й Санкт-Петербургской гимназии (Екатерингофский проспект, 73). В 1885 г. окончил полный курс гимназии (аттестат зрелости [1 – л. 3–3 об.]). 7 августа 1885 г. подал прошение о зачислении на физико-математический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. В 1886 г. с 17 мая по 10 августа проводил отпуск в Смо-ленской губернии на станции Толочин. В январе 1890 г. подал прошение на имя ректо-ра университета об освобождении его от платы за посещение лекций: все деньги, полу-чаемые им за уроки он вынужден был тратить на лечение расстроенного здоровья и на поддержание семьи. При прошении представил свидетельство о бедности от помощни-ка Санкт-Петербугского градоначальника от 2 декабря 1889 г. Окончил полный курс университета 21 апреля 1890 г. [1] с дипломом 2-й степени [8]. В декабре 1892 г. со-стоял на частной службе гувернером в Берлине [2 – л. 15–15 об.]. 29 марта 1893 г. опре-делен на службу в Министерство народного просвещения с откомандированием для педагогических занятий заграницу [8; 13]. 16 ноября 1893 г. по диплому университета утвержден в чине губернского секретаря. 2 марта 1895 г. возвратился в Россию. 1 ок-тября 1896 г. назначен канцелярским чиновником IX класса в канцелярию Варшавского генерал-губернатора. 2 мая 1897 г. произведен в коллежские секретари. 1 августа 1897 г. по прошению назначен сверхштатным чиновником особых поручений при Воронеж-ском гражданском губернаторе. 13 сентября 1897 г. согласно прошению причислен к Министерству внутренних дел с откомандированием в распоряжение Московского гражданского губернатора. 15 июня 1900 г. определен в число сверхштатных чиновни-ков особых поручений в Московскую казенную палату. 11 сентября 1900 г. назначен помощником податного инспектора 1-го участка Таганрогского округа Области Войска Донского [8 – л. 34–39]. Отношение управляющего Донской казенной палаты Н. Л. Мордвинова директору Департамента окладных сборов Н. Н. Кутлеру от 26 февраля 1902 г.: «Во исполнение предложения Вашего превосходительства имею честь донести, что помощник податного инспектора 1-го участка Таганрогского округа коллежский секретарь Кумаков отличается самыми превосходными качествами: он обладает ясным умом, прекрасным образованием, примерной исполнительностью, ровным и спокойным характером. Я очень сожалею, что не могу, за отсутствием вакансии, ходатайствовать перед Вами о предоставлении г. Кумакову должности податного инспектора в Донской области, ибо приобрести такого исполнительного чиновника и благовоспитанного сослуживца не легко, даже и во внутренних губерниях Империи; на здешней же полуденной окраине – это крайне трудно» [7 – л. 11]. 29 мая 1902 г. произведен в титулярные советники. 23 июня 1902 г. назначен податным инспектором Ольгополь-ского уезда Подольской губернии. 14 августа 1903 г. произведен в коллежские ассесоры [8 – л. 34–39]. 21 сентября 1904 г. подал прошение о переводе его по семейным об-стоятельствам на службу в Саратовскую казенную палату, а в прошении от 1 февраля 1905 г. просил назначить его на освободившуюся вакансию податного инспектора Куз-нецкого уезда Саратовской губернии, но уже 13 мая 1905 г. просил ввиду изменивших-ся обстоятельств предыдущие его прошения оставить без последствий [7]. 17 апреля 1905 г. награжден орденом Св. Анны 3-й степени [8]. 15 декабря 1905 г., находясь в Санкт-Петербурге (Пушкинская ул., дом 7, кв. 27) подал прошение об отчислении от должности с причислением к Департаменту окладных сборов без содержания ввиду истечения срока отпуска «и не имея возможности возвратиться к месту службы по при-чине возможного перехода на частную службу» [7]. 22 декабря 1905 г. уволен от долж-ности с причислением к Департаменту. 25 ноября 1906 г. произведен в надворные со-ветники [8 – л. 34–39]. {nl}В 1907 г. – управляющий четырьмя домами графа Павла Андреевича Шувалова на Пушкинской улице (№ 1/77 по Невскому проспекту, 3, 5, 7) и домом княгини Софии Дмитриевны Куракиной (Пушкинская улица, 12/2). Жил на предоставленной ему квар-тире в доме 7. В 1908 г. управляющим был уже другой человек – Михаил Евдокимович Краснов [9].{nl}По освидетельствованию в Санкт-Петербургском губернском правлении (указ от 24 декабря 1907 г. за № 1593) признан умалишенным. Указом Санкт-Петербургского си-ротского суда от 18 января 1908 г. над его личностью и имуществом учреждена опека и опекуншей назначена жена – Лидия Александровна [8 – л. 14]. Указом 16 декабря 1909 г. исключен из списков Министерства за смертью с 5 июля 1909 г. [8].{nl}Умер от прогрессивного паралича в Всехскорбященской больнице (на 11 версте Пе-тергофского шоссе под Санкт-Петербургом) 5 июля 1909 г. Похоронен на Троицком кладбище в селе Мурзинка Санкт-Петербургского уезда 8 июля 1909 г. [8 – л. 32–32 об., 40].{nl}Иконография: Фото в гимназическом мундире [1 – л. 2].{nl}Жена: Лидия Александровна М о р о з о в а.{nl}Родилась около 1879 г. Дочь коллежского секретаря [8].{nl}В 1907 г. жила в Саратове. В январе 1908 г. приехала в Санкт-Петербург для хлопот по утверждению ее опекуншей и о назначении пенсии больному мужу (жила в Клин-ском переулке, дом 21, кв. 14). С 18 января 1908 г. – опекунша над личностью и иму-ществом своего умалишенного мужа. В августе 1909 г. жила в Саратове на Гимназиче-ской улице в доме Голикова. В это время начала хлопоты по назначению ей пенсии по смерти мужа [8]. 8 декабря 1909 г. получила свидетельство Саратовского городского полицейского управления: «… имущества за исключением носильных вещей не имеет. В семействе ее дети Андрей 8 лет, обучается в начальной школе при Саратовской лю-теранской церкви, Владимир 5 лет и Ольга 3 лет. Дети воспитываются на средства вдо-вы. Кумакова состоит классной надзирательницей министерской женской гимназии с жалованием 30 рублей в месяц» [8 – л. 30–30 об.]. 26 марта 1910 г. ей с детьми была назначена усиленная пенсия в размере 600 рублей в год, которую она пожелала полу-чать из Саратовского казначейства [8 – л. 47].{nl}{nl}12/8. Дмитрий Петрович.{nl}Родился 3 августа 1868 г. [1 – л. 7].{nl}Умер в Санкт-Петербурге в Николаевской детской больнице 9 января 1884 г. [2 – л. 8 об.].{nl}{nl}13/8. Федор Петрович.{nl}Родился 5 февраля 1872 г. [1 – л. 7].{nl}В 1892 г. обучался в гимназии на казенный счет [1 – л. 40–40 об.].{nl}В 1905 г. После Порт-Артура штабс-капитан, кавалер трех орденов. Крестьянников В.В. «Участие офицеров гарнизона Севастопольской крепости в русско-японской войне 1904-1905 гг.».{nl}В 1915 г. В Витебске на Западном фронте (Лемке).{nl}{nl}14/8. Константин Петрович.{nl}Родился в Киеве 19 октября 1873 г. Крещен в Старо-Киевской Иоанно-Златоустовской церкви 3 ноября 1873 г. Восприемниками при крещении были надвор-ный советник Константин Гирс и вдова коллежского советника Дарья Ивановна Бек (бабушка младенца. – А.Ш.) [2 – л. 5].{nl}Дворянин , сын коллежского советника [2 – аттестат зрелости 1891 г.].{nl}Обучался в 5-й Санкт-Петербургской гимназии на казенный счет. Окончил полный курс в 1891 г. В августе 1891 г. поступил на физико-математический факультет Импе-раторского Санкт-Петербургского университета. 31 января 1892 г. получил свидетель-ство о бедности и представил его при прошении о единовременном пособии от универ-ситета. 28 октября 1892 г. мать просила уволить его из университета. В августе 1893 г. по прошению вновь зачислен на 1-й курс университета. Плату вносил деньгами от уро-ков. В мае 1894 г. просил освободить его от платы, но получил отказ. Уволился из уни-верситета для получения службы («чтобы заработать деньги на взнос». Работал в Бату-ми. В 1896 г. вернулся в университет и 28 марта 1897 г. закончил полный курс [2]. Служил в Департаменте гражданской отчетности Государственного контроля. 23 де-кабря 1900 г. произведен в чин коллежского секретаря. С 3 марта 1903 г. в должности помощника ревизора. 1 февраля 1904 г. произведен в титулярные советники [6]. В 1907 г. имел чин коллежского ассесора, в 1911–1914 гг. – надворного советника, а в 1917 г. – коллежского советника; служил там же ревизором [9; 10].{nl}В 1906–1909 гг. жил в Александровской колонии, № 23 (при станции Обухово); в 1917 г. – на Ижорской улице, дом 11 [9].{nl}Иконография: Фото в гимназическом мундире [2 – л. 3].{nl}{nl}15/8. Елизавета Петровна.{nl}Родилась 23 декабря 1875 г. [1 – л. 7].{nl}В 1892 г. воспитывалась в рукодельной школе на счет благотворителей [2].{nl}{nl}16/8. Наталия Петровна.{nl}Родилась в 1881 г. [1 – л. 7].{nl}{nl}{nl}VI колено{nl}{nl}17/10. Ксения Сергеевна.{nl}11 лет (из документа не ясно, в каком году) [3; 5].{nl}{nl}18/10. Мария Сергеевна.{nl}10 лет (из документа не ясно, в каком году) [3; 5].{nl}{nl}19/10. Елена Сергеевна.{nl}7 лет (из документа не ясно, в каком году) [3; 5].{nl}{nl}20/10. Нина Сергеевна.{nl}5 лет (из документа не ясно, в каком году) [3; 5].{nl}{nl}21/10. Владимир Сергеевич.{nl}3 года (из документа не ясно, в каком году) [3; 5].{nl}{nl}22/11. Андрей Петрович.{nl}Родился 7 июня 1901 г. [8] в Таганроге Области Войска Донского.{nl}Обучался в начальной школе при Саратовской лютеранской церкви [8].{nl}Умер в 1990 г. {nl}{nl}23/11. Владимир Петрович.{nl}Родился 23 марта 1904 г. [8] в Ольгополе Подольской губернии.{nl}{nl}24/11. Ольга Петровна.{nl}Родилась 27 апреля 1906 г. [8] в Ольгополе Подольской губернии.{nl}{nl}{nl}VII колено{nl}{nl}25/22. Вадим Андреевич.{nl}{nl}{nl}VIII колено{nl}{nl}26/25. Андрей Вадимович.{nl}{nl}{nl}{nl}Источники:{nl}{nl}1. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга, фонд 14 (Императорский Санкт-Петербургский университет), опись 3, дело 24882: Сту-дента Петра Петровича Кумакова, 1885 г.{nl}2. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга, фонд 14 (Императорский Санкт-Петербургский университет), опись 3, дело 28472: Сту-дента Константина Петровича Кумакова, 1891 г.{nl}3. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга, фонд 1267 (Обуховский сталелитейный завод), опись 9, дело 1374: Книга личного состава служащих, 1880–1927 гг., л. 183 об.–184.{nl}4. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга, фонд 1267 (Обуховский сталелитейный завод), опись 9, дело 1376: Книга личного состава служащих, 1880–1927 гг., л. 141 об.–142.{nl}5. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга, фонд 1267 (Обуховский сталелитейный завод), опись 9, дело 1375: Книга личного состава служащих, 1880–1927 гг., л. 116 об.–117.{nl}6. Российский государственный исторически архив, фонд 576 (Государственный кон-троль), опись 2, дело 42: Краткие списки чиновников ведомства, Кудрявцев – Ку-наев, л. 118–119.{nl}7. Российский государственный исторически архив, фонд 573 (Департамент окладных сборов Министерства финансов), опись 22, дело 2298: О предоставлении П. П. Кумакову должности по податной инспекции, 1900–1908 гг.{nl}8. Российский государственный исторически архив, фонд 573 (Департамент окладных сборов Министерства финансов), опись 22, дело 2299: О службе, причисленного к Департаменту окладных сборов, коллежского ассесора Кумакова П. П., 1905–1910 гг.{nl}9. Весь Петербург/Петроград: Адресная и справочная книга города Санкт-Петербург/Петроград на [1892–1917] год.{nl}10. Адрес-календарь: Общая роспись всем начальствующим лицам по всем управлениям Российской Империи на [1862–1916] год.{nl}11. Месяцослов и Общий штат Российской Империи на [1815–1833] год. Часть вторая.{nl}12. Месяцослов с росписью чиновных особ в Государстве на лето от Рождества Хри-стова [1789–1794].{nl}13. Российский государственный исторически архив, фонд 1349 (Послужные и форму-лярные списки чинов гражданского ведомства), опись 3, дело 1201, листы 49–50: Формулярный список о службе Петра Петровича Кумакова, 1893 г.{nl}14. Российский государственный исторически архив, фонд 1349 (Послужные и форму-лярные списки чинов гражданского ведомства), опись 4, 1821 г., дело 126: Фор-мулярные списки чиновников Смоленской губернии, листы 243–244.{nl}15. Российский государственный исторически архив, фонд 1349 (Послужные и форму-лярные списки чинов гражданского ведомства), опись 4, 1815 г., дело 45: Форму-лярные списки чиновников Смоленской губернии, листы 352 об.–353.{nl}{nl}{nl}Примечания:{nl}{nl}1. Архивных материалов Санкт-Петербургского уездного училища не сохранилось.{nl}2. Фонд Почтового департамента (РГИА) поражен плесенью – исследователям его дела не выдаются. {nl}3. Архивные материалы 5-й Санкт-Петербургской гимназии (ЦГИА СПб, фонд 335) за XIX в. не сохранились – архив почти полностью погиб в наводнение 1924 г.

Просмотров:

ГОРОДСКИЕ ГОЛОВЫ Х.И.ОБРАЗЦОВ И П.Ф.ТЮЛЬПИН

     Городские головы:  Хрисанф Иванович Образцов и Пётр Фёдорович Тюльпин были заметными фигурами в жизни Саратова николаевской эпохи. Однако, в краеведческой литературе сведений о них приводится незаслуженно мало. Между тем они были самыми богатыми и влиятельными купцами Саратова второй четверти XIX века. Настоящая работа суммирует накопленные на сегодня материалы о жизни и деятельности этих незаурядных личностей. Источниками приведённых сведений служат документы Государ-ственного архива Саратовской области, периодика тех лет и мемуары старожилов Саратова.

Х.И.Образцов и П.Ф.Тюльпин являлись типичными представителями своего времени. Сегодня биографии этих людей интересны нам, в том числе, и потому, что в то время, как и в наши дни, происходило формирование крупных капиталов, давших в дальнейшем почву к  буржуазному развитию России. Несмотря на то, что в николаевское время общество ещё строго разделялось на сословные группы, уже можно наблюдать тенденцию к смешению сословий, в том числе, и в финансовой элите страны. Дворяне зачастую занимались откупами и различными видами предпринимательства, тогда как богатые купцы стремились перейти в дворянство.

Мемуаристы того времени подмечали стремление богатых купцов войти в привилегированные слои общества. Так в 1834 г. в «Панораме Петербурга» Башуцкий подмечает, что: «в лучших семействах купеческих поощряют сношения их с высшими сословиями»[1]. Саратовский чиновник Попов в своих записках вторит: « Иные купцы желали и искали случая, чтобы своих дочерей отдавать замуж за дворян …, чтобы иметь крепостных людей и деревеньку с крестьянами на их имена …». Однако, он отмечает неоднородность купеческой среды. С одной стороны: «Жены и дочери купцов того времени мало выезжали на дворянские балы и вечера; дворянство как-то от купечества отделялось; да и купечество находило предосудительным, чтобы их дочери и сыновья знакомились с дворянскими домами». С другой: «Выезжали разве из самого богатого, почетного дома, жившего на высокую ногу, каким был дом почетного гражданина Х.И.Образцова, которого дети были очень образованные»[2].

Из какой же среды вышел этот человек, которого так выделяет из общей купеческой среды саратовский мемуарист?

К сожалению, на сегодняшний день не хватает документов, чтобы выстроить родословную Х.И.Образцова. Мы даже не знаем, где в 1774 г. родился Хрисанф Иванович. Фамилия его весьма распространена в России, и в саратовских документах XVIII века фигурируют несколько Образцовых. Первое упоминание об отце Хрисанфа Ивановича – Иване Матвеевиче находим в документах городского магистрата, когда в 1809 г. он записывается из однодворцев в саратовские купцы 3-й гильдии[3]. Известно так же, что дочь Хрисанфа Ивановича Мария находилась в шестой степени родства со своим мужем – представителем тверской купеческой династии Александром Михайловичем Тюльпиным[4]. Это говорит о родстве саратовских Образцовых с тверской, точнее ржевской именитой купеческой семьёй, портреты которых работы Венецианова украшают сегодня Третьяковскую галерею[5]. Обращаясь к истории Ржева находим, что в XVII веке там служил воеводой некий Образцов[6], о чём напоминает сохранившееся до сих пор рядом с городом местечко Образцово. Можно лишь предполагать, что представители рода служилых людей Образцовых, осевших в Тверской губернии, и были пращурами того однодворца, который был отцом Хрисанфа Ивановича. Тверь и Саратов, соединённые Волгой имели обширные торговые связи, и появление в нашем городе торгового человека с верховий важнейшей торговой магистрали России совершенно неудивительно.

О деловых качествах Хрисанфа Ивановича можно судить по скорости роста его капитала. Ещё в 1814 году, приняв дело от умершего отца – купца 3-й гильдии[7], сорокалетний Хрисанф Иванович числится в списке Саратовских купцов, не имеющих собственного дома[8]. Однако, дела у него шли хорошо, и в 1816 г.  он уже в списках купцов 2-й гильдии с капиталом 20 025 рублей[9]. Конечно, его оборот фактически был намного больше, но 1% налог купцы платили с минимального значения капитала, необходимого для принятия в соответствующую гильдию. Это было возможно потому, что согласно статьи 97 Городового положения 1785 г. следовало: «объявление капитала оставить на показании по совести каждого, и … нигде и не под каким видом об утайке капитала доноса не принимать и следствия не чинить»[10].

Вступив во 2-ю гильдию, Хрисанф Иванович получил возможность, кроме прочих привилегий, торговать по всей территории России, а за службу получать чины.

В 1819 г. в саратовской соляной конторе прошла реорганизация.  «Из одной экспедиции, бывшей под управлением у Губернатора, образовались три отделения. Одно запасное. Другое развозное, третье продажное»[11]. Возглавил новую структуру М.А.Устинов. Вероятно, он и пригласил к себе в сослуживцы Хрисанфа Ивановича, который поступил на службу в Саратовской Солевозной комиссии астраханским и кавказским комиссионером[12].

Согласно формулярного списка, Образцов за эти три года перевез возами 3 000 000 пудов соли в казённые амбары, «сберегая при этом в пользу казны до 50 рублей». И был отмечен за «отличное на пользу казны усердие» департаментом горных и соляных дел «соответственной званию его наградой».

По сведениям Костомарова, Саратовская солевозная комиссия вывозила в соляные магазины в начале XIX века до 8 – 10 миллионов пудов соли ежегодно. Соответственно, поставляя в Астрахань и на Кавказ по 1 миллиону пудов соли ежегодно, Хрисанф Иванович выполнял более 10% всех казённых поставок.

Костомаров прикидывал, что «если счесть все издержки, какие купец, торгующий солью, должен понести при перевозе, перегрузке и насыпке соли, то окажется, что он получает не более одной копейки с пуда, что составит менее трёх процентов со ста; но такой незначительный выигрыш вознаграждается обширным размером покупки и скорым обращением капитала» [13]. Даже при самой скромной прикидке Хрисанф Иванович заработал за эти годы 30 000 рублей.

По окончании службы в Солевозной комиссии Образцов строит самый дорогой  в то время (по крайней мере, по оценочной стоимости) дом на углу Московской и Вознесенской улиц[14]. После пожара 1811 г. город фактически отстраивался вновь, и на центральной Московской улице это здание однозначно выделялось, как размерами, так и роскошью. Дом сохранился, но в значительно изменённом виде. Во время пожара 1855 г. он сильно пострадал и, в частности, утратил колонны на фасаде[15]. В мемуарах Шомпулева находим упоминание об этом доме в котором с 1869 г. по 1903 г. проживали саратовские губернаторы.  «Саратовским городским обществом был приобретен для губернатора один из лучших домов в городе с роскошной обстановкой … достойное помещение для такого аристократа, каким был князь Сергей Павлович» (первым хозяином был С.П.Гагарин) [16].

Однозначно, на Образцова оказал влияние управляющий соляной конторы – Устинов, который был на 20 лет старше своего подчинённого. Купец по происхождению Михаил Андрианович, благодаря блестящей карьере на государственной службе, достиг чина, позволившего ему перейти в потомственные дворяне, и он окончил жизнь крупным саратовским помещиком[17]. Хрисанф Иванович, как и Устинов брал винные откупа. Детей своих он отдал, так же как и Устинов за дворян, скупая на них крестьян и земли. Есть сведения, что Образцов и Устинов оставались после совместной службы деловыми партнёрами. В частности, Хованский в своей работе по крепостному праву приводит факт, что Хрисанф Иванович отослал именно М.АУстинову своих крестьян, которые попытались получить от него волю[18], поскольку их покупка купцом (а не дворянином) была противозаконна.

В 1825 г Хрисанф Иванович состоял уже в 1-й гильдии и помимо жилого дома имел лавку железных товаров на верхнем Базаре и два лабаза на берегу Волги для торговли рыбой и другими товарами[19]. В это время в Саратове проживало немногим более 15 000 человек, из которых  более 1500 было в купеческом сословии[20], но в первой гильдии состояло только два купца: Образцов и Боборыкин[21]. В это время Хрисанф Иванович «торговал хлебом, скотом и солёной рыбой – оптом и подробно»[22].

Купцы первой гильдии, а в то время это заявленный капитал свыше 50 000 рублей, уже имели право иметь фабрики и заводы, загородные дома и торговать за пределами империи. Пользуясь этим правом, Хрисанф Иванович уже имел в Астрахани пивной завод[23] и загородный дом в Стрелковке под Саратовом[24].

В 1827 г. была отменена государственная монополия на винную торговлю, и вновь вводится система откупов. Хрисанф Иванович тут же включается в торги. По опубликованному положению «…купечество допускаемо будет к откупам не иначе как по размеру платежа откупных сумм, какой по гильдиям определен…». Комиссия Городского магистрата в том же году оценивает дом Образцова в 35 000 рублей[25], поскольку «в качестве залога, – по тому же положению, – допускаются каменные дома, крытые железом в губернских городах»[26]. Складывается впечатление, что, строя такой дорогой дом Хрисанф Иванович понимал, что, таким образом, не вынимает деньги из оборота навсегда.

Кроме того, он, как залогодатель должен был показать, что его годовой доход составляет не менее 1/8 стоимости дома. И комиссия даёт ему справку, что он в ближайшее время, как и ранее, по их мнению, будет зарабатывать в год не менее 4375 рублей.

Как видно из документов того времени, помимо официальных доходов винные откупщики наживались на различных злоупотреблениях, которые требовали соответствующих взаимоотношений с фискальными органами. Для этого откупщики «налаживали» тесные связи с представителями власти на местах. Существовала даже целая система взяток, подкупов, дарений, носившая практически легальный характер. Можем быть уверены, что Хрисанф Иванович был желанным гостем во многих саратовских домах. В воспоминаниях Попова есть такая фраза: «Из первенствующих купцов были: Устинов … Образцов, Катенев, Попов …… и другие. Все эти фамилии … имели большое влияние в Саратове во всем и на всех»[27].

В 1832 году правительство выделило новое сословие – потомственных почетных гражданин, тем самым, закрепив, в том числе, за детьми купцов, пробывших в статусе купца 1-й гильдии более 10 лет, привилегии полученные их отцами. Это приблизило ещё на один шаг знатное купечество к дворянам. Уже в 1833 г Хрисанф Иванович был возведен с семейством в это звание. Кроме всего прочего, это существенно уменьшило его отчисления в казну. Отметим, что в Саратове в 1836 году было всего четыре почётных гражданина: Образцов, Гусев, Горбунов, Канин[28].

Хрисанф Иванович продолжает покупку недвижимости и в 1840 г  в списке домовладельцев Саратова у него два каменных кирпичных дома,  лабаз на берегу Волги стоимостью 3000 руб., а также за его дочерью Пелагеей деревянный дом на каменном фундаменте[29].

Приращивая свой капитал, Хрисанф Иванович не избегал общественных должностей и благотворительности.

Став купцом 2-й гильдии, он регулярно выбирается в городской магистрат, который являлся не только органом, предназначенным для сбора податей, но и сословным органом самоуправления, защищавшим торговых и промышленных людей от произвола коронных чиновников. В 1819-1822 гг. Хрисанф Иванович – ратман городского магистрата, а в 1822-1825 гг. – бургомистр Саратова[30]. За деятельность на этих постах отмечен купцами похвальным листом. Магистраты находились в ведении МВД и служащие его становились чиновниками, на которых заводились формулярные списки, но за выслугу лет они не получали жалования, и не имели наград и привилегий.

В 1828-1834 гг. Хрисанф Иванович два трёхлетия служил заседателем в Саратовской палате уголовного суда, где также получил благодарственный аттестат.

Внешний облик купцов избранных на должности красочно описал И.Я.Славин в своих мемуарах: «мундир со стоячим бархат­ным с золотым шитьём воротником, такими же обшлагами, двубортный, с золотыми пуговицами, длинный, спускающийся иногда несколько ниже колен. При мундире — сабля военного, кава­лерийского образца, без темляка, золочёная; она повязывалась поверх мундира и волочилась по земле, как у лихого гусара»[31].

Должность городского головы стала продолжением его службы на благо города. В 1840 г. Общее градское собрание избирает его на эту должность.  Хрисанфу Ивановичу тогда было уже 66 лет. Леопольдов пишет: «Он хорошо правил городом и городским хозяйством, но уже лета изменяли силам и желанию его. Снимал воды в Каспийском море, торговал рыбою, много скупал земель, имел лучший дом в Саратове, и его считали Миллионером – первым капиталистом в городе. Любил хлебосольство и общежитие, но человек был старого закала; практик, но без образования»[32] .

Чем же было вызвано доверие имущих нашего города к этому уже немолодому человеку? Депутатами градского собрания были горожане, платившие окладной сбор не менее 50 рублей в год, то есть фактически это исключительно состоятельные люди, имевшие каменные дома в городе Саратове. Безусловно, на их выбор повлияли деловые качества Хрисанфа Ивановича, его постоянное активное участие в жизни города и, конечно же,  щедрая благотворительность.

О благотворительности Хрисанфа Ивановича имеется немало сведений. Ещё, будучи купцом 3-й гильдии, не имевшим даже собственного дома он участвует вместе со всеми богатыми горожанами в сборе средств на войну с Наполеоном. В общей сумме в 50 000 рублей есть и его 120 рублей [33]. Такую же сумму внесло большинство именитых горожан. Для сравнения можем вспомнить, что годовой налог с капитала, который уплачивал тогда Хрисанф Иванович, составлял 80 рублей.

В 1822 году Хрисанф Иванович  при перенесении после пожара Спасо-Преображенского монастыря с подножия Соколовой горы «движимый благочестивыми чувствами, просил преосвященного Амвросия, епископа пензенского и саратовского … бывший монастырский храм обратить в приходскую церковь… На пользу нового монастыря Образцов пожертвовал 5000 рублей, а храм прилично украсил. Прошение его было уважено…. Таким образом благочестивое усердие этого гражданина устранило и для горных жителей Саратова препятствие иметь во всякое время христианское утешение в слышании божественного служения» [34].

Благотворительность Образцова порождалась не тщеславием, а истинной добродетельностью. Когда неурожай хлеба, случившегося в 1833 году, вызвал голод среди беднейших слоёв населения, он совершил крупное пожертвование, чтобы спасти своих сограждан от голодной смерти. За это Хрисанф Иванович был отмечен самим Николаем I, который в 1834 г. всемилостивейше наградил жертвователя золотой медалью на Аннинской ленте, которую в то время люди купеческого сословия носили на шее [35].

В 1841 г. в «Саратовских губернских ведомостях» находим официальную благодарность от министра внутренних дел: «Саратовскому городскому голове, почётному гражданину Образцову за пожертвование в пользу Александровской богадельни столовой посуды и платья»[36].

Хрисанф Иванович выстроил напротив своего дома, не принимая ни от кого участия, новую великолепную церковь во имя Вознесения Господня известную более, как собор Михаила Архангела[37]. Здание находилось на пересечении нынешних улиц Московской и Октябрьской, и было разрушено в 1935 году.

Составляя своё завещание, Хрисанф Иванович не забыл также и своих неимущих сограждан. Согласно его последней воли, было «внесено в Саратовский приказ общественного призрения из наличного его капитала на всегдашнее время 14 285 руб. 71 и ½ коп сер., с тем чтобы накопившиеся на сей капитал проценты были получаемы сиротским судом и по распоряжению думы ежегодно раздавались доброго и честного поведения неимущим гражданам города Саратова, в Лазареву субботу, семейным по 4 руб. 28 и ½ коп., а одиноким по 2 руб. 85 и ½ коп., в поминовение усопшего Образцова и его сродников. Получаемые из сего капитала проценты раздаются неимущим гражданам с 1849 г., но без всякого дознания и удостоверения о положении нуждающихся»[38].

Скончался Хрисанф Иванович в 1847 году от холеры. Леопольдов пишет: «15 августа, в день успения Божьей Матери, он был у обедни в церкви близ дома его; из церкви пошёл через трапезу, а в трапезе было до 10 гробов умерших холерою. Увидев их, оробел, пришёл домой, и с ним тут же открылись припадки холеры. К ночи он уже был на столе, то есть жертвою эпидемии»[39]. Похоронен был на кладбище Спасо-Преображенского мона-стыря[40].

В 1847 году, когда холера унесла жизнь Хрисанфа Ивановича, из его пятерых детей были живы лишь две дочери Пелагея и Дарья, поэтому его душеприказчиками стали два его зятя – Петр Федорович Тюльпин и Михаил Иванович Готовицкий. К сожалению, не сохранилось сведений о содержании завещания. Не удалось так же найти достаточно сведений и об имуществе детей Образцова. Но в 1852 году умирает М.И.Готовицкий, а в 1859 году и П.Ф.Тюльпин, и всё нажитое Хрисанфом Ивановичем достаётся его десяти внукам. Документы тех лет сохранились значительно лучше и по ним можно судить о величине состояния, доставшегося наследникам от покойного.

Кратко рассмотрим, имеющиеся сведения о детях и внуках Хрисанфа Ивановича, многие из которых оставили заметный след в истории Саратовского края. Всего у него родилось три дочери: Дарья, Пелагея и Мария, и два сына: Василий и Пётр[41]. Василий умер годовалым ребёнком, а Мария и Пётр умерли совсем молодыми. При этом Петр оставил после себя малолетнего сына Хрисанфа.

Старшая дочь Дарья около 1820 г. выходит замуж за тверского купца Петра Федоровича Тюльпина, который приписался к Саратовскому купечеству в декабре 1818 г[42]. Капитал его после женитьбы стремительно рос и в 1826 г. он уже купец 3-й гильдии[43], а вскоре после кончины тестя – в первой гильдии и потомственный почетный гражданин. Был он откупщиком в различных городах: Нижнем Новгороде, Тамбове, Моршанске, Кирсанове, Шацке, Темникове, Чухломе и Кузнецке[44].

Пётр Фёдорович дважды на трёхлетия избирается городским головой в 1845 и 1849 г. Леопольдов даёт ему следующую характеристику: «Человек богатый, расторопный, сведущий и честный, который служил шесть лет на должности городского головы и вел городские дела в порядке. Имел несколько домов и пристань в городе и земли. Содержал откупа в разных городах империи и вместе с тем занимался хлебною торговлей. Будучи сыном православной церкви, он от усердия и избытка материального, устроил на горах, вместо маленькой деревянной церкви, великолепную каменную, во имя Сошествия Святого Духа, снабдил её хорошим звоном, утварью и всеми необходимыми принадлежностями, так, что храм составляет красу города. Бедные нагорные жители очень рады, что благочестивый хозяин города доставил им вечное утешение молиться в нем, и благословляют его память»[45].

Храм был построен в 1855 г. и украшен, в том числе и на пожертвования граждан, но из 13 колоколов самый большой в 431 пуд – дар супругов Тюльпиных. Синие купола этого собора у подножия Соколовой горы и поныне украшают город.

В 1843 году Петром Фёдоровичем был пожертвован колокольне Александра-Невского собора колокол в 250 пудов. Это событие упоминает Леопольдов, «огромная толпа граждан перевезла торжественно его на больших дровнях на, себе, по глубокому снегу и подняла его на колокольню, накануне Рождества Христова»[46].

В 1843 году из 4844 руб.59 коп. собранных всем городом он жертвует 767 рублей 44 копеек серебром на открытие первого в городе – Мариинского детского приюта[47], давшего название Приютской (Комсомольской) улице. Здание сохранилось, и находиться на углу с улицей М.Сергиевской (ныне Мичурина). Приют принимал детей малообеспеченных родителей, не имевших времени и денег на начальное образование своих детей.

В 1858 г. уже на капиталы Петра Фёдоровича основан приют св. Хрисанфа в Тихом переулке близ Митрофаньевской площади на 28 воспитанников[48]. Саратовский справочный листок пишет, что это самое крупное пожертвование на благотворительность за историю города[49]. К сожалению здание не сохранилось.

По сведениям Жеребцова Петр Федорович состоял директором губернского Попечительства о тюрьмах и был почетным членом детских приютов[50].

П.Ф.Тюльпин имел красивейший в городе особняк, построенный в стиле классицизма, оцененный в 1840 году в 26 000 рублей (второй по стоимости после дома Образцова), который и ныне украшает улицу  Чернышевского.(Б.Сергиевскую)[51].

Похоронен также на кладбище Спасо-Преображенского мужского монастыря.

Его вдова – Дарья Хрисанфовна как и её супруг не жалела денег на благотворительность. В 1850 году она жертвует 50 руб. на переделку серебряной утвари Троицкого собора[52]. Она строит на свои средства дом для священника Духосошественского собора[53]. Дарья Хрисанфовна была постоянной жертвовальницей приюта – «Убежища Св. Хрисанфа», построенного её покойным мужем и других благотворительных учреждений.

Кроме того, она пожертвовала конце пятидесятых годов XIX в. городскому управлению для коммерческого или ремес­ленного училища участок городской земли, который занимал обширное пространство, выходящее на три улицы – на Соборную площадь, Бабушкин взвоз и Малую Сергиевскую улицы. Городская дума позднее обменяла этот участок, на казённое место на углу Никольской и Большой Кострижной улиц. Место Тюльпиной отошло казне и было передано судебному ведом­ству, для здания, которое так и не было построено. Место подаренное Дарьей Хрисанфовной не получило назначения, которое было определено жертвовательницей. Коммерческое училище получило здание на Константиновской улице. А для Александровского ремеслен­ного училища городом в конце шестидесятых годов было куплено обширное место Унковского, выходившее на Большую Кострижную и Константиновскую улицы[54].

Сын Петра Фёдоровича Пётр Петрович Тюльпин унаследовал от отца несколько участков городской земли и вкладывал деньги в недвижимость. В бурно растущем в 60-е годы 19 века Саратове такое вложение денег однозначно было перспективно. В Саратове, кроме родительского дома, отписанного его матери, по окладным книгам значатся четыре дворовых места со сбором в 1000, 1500, 12 960 и 15 000 рублей[55], что говорит об их стоимости порядка трёх миллионов рублей.  Самый большой свой дом в Гимназическом переулке он передал незадолго до кончины коммерческому клубу. На реконструкцию здания для этой цели он дополнительно истратил 10 000 рублей[56].

Умер Пётр Петрович в 1871 году 34 лет отроду, и наследниками Тюльпина стала его жена, вторично вышедшая замуж за камер-юнкера двора, предводителя вольского дворянства Александра Алексеевича Столыпина и их единственная дочь Аглаида. Уже в 1873 году в Саратовском детском приюте Галкина-Врасского была учреждена стипендия имени Аглаиды Тюльпиной, которая лишилась отца в 9 лет. Выплачивалась стипендия с процентов от суммы  в 750 рублей, внесённой А. А. Столыпиною[57].

Аглаида выходит замуж за Адольфа Андреевича Тилло основателя и первого председателя  Саратовской учёной архивной комиссии. По наследству Аглаиде, помимо земельных участков, достались два каменных дома и три каменных одноэтажных лавки. А. А. Тилло, овдовев и оставшись бездетным, дарит Радищевскому музею и СУАК, к её 25-тилетию, купленный им в 1901 году особняк, и все свои коллекции древностей и произведения искусства, а также капитал в 150 000 рублей. Можно предполагать, что в его дар вошла существенная частица состояния прадеда его жены – Хрисанфа Образцова.

В 1831 году дальний родственник Петра Фёдоровича Тюльпина, но, выслужившийся до должности позволившей ему перейти в дворянство, – Александр Михайлович Тюльпин женится на другой дочери Образцова – Марье Хрисанфовне, за которой взял в приданое 81 душ мужского пола в селе Кикино Вольского уезда (ныне Балтайского района) и деревянный дом в Саратове. Происходя также из тверских купцов, он закончил в 1813 г. Петербургское коммерческое училище кандидатом коммерции. Начал работать податным инспектором в Бесарабии. Но вдруг бросает службу, появляется в Саратове женихом, а через год после свадьбы он уже губернский прокурор в Воронеже, и с 1834 по 1837 г. в той же должности надворным советником в Саратове. В 1836 году Мария умирает, и он уезжает из Саратова. Вторично женат на княжне Путятиной. Вновь появляется в Саратове во второй половине XIX века, выйдя в отставку, и живёт у себя в Кикино[58].

В середине 20-х годов третья дочь Хрисанфа Ивановича – Пелагея выходит замуж за Михаила Ивановича Готовицкого ротмистра гусарского Изюмского полка, квартировавшего тогда в Саратовской губернии. Сам Михаил Иванович, уйдя в отставку, не имел за душой ничего кроме нескольких медалей за участие в войне 1812 года. За женой же он взял 118 душ мужского пола и 900 десятин при деревне Топовка Камышинского уезда[59]  и особняк, построенный князем Баратаевым на Князевском взвозе. После смерти Хрисанфа Ивановича к нему отходит по сведениям из различных источников в Саратовском уезде: 110 десятин при селе Быковка, 2270 – при селе Поповка, 750 – при селе Сторожовка и 1730 – при селе Ивановка, а также 3000 десятин при селе Грязнуха Камышинского уезда и имение в Рязанской губернии. Крепостных при этих землях было до 1000 душ в Саратовской губернии и до 200 в Рязанской. Как мы видим, та часть богатство Образцова, которая досталась Готовицкому, заключалась в 10 000 десятин с более чем тысячью крепостных. Надо полагать, что это составляло не более половины капиталов Образцова, поскольку наследство делилось на него (Готовицкого), и второго зятя – Тюльпина, а так же внука Хрисанфа.

После смерти Михаила Ивановича наследниками всего состояния стала Пелагея Хрисанфовна, вышедшая вторично замуж за коллежского асессора Мину Максимовича Буркова, и её пятеро детей.

Замечательно, что Пелагея стала также крупной благотворительницей, построив на земле своего имения Грязнухинский Свято-Троицкий монастырь, в котором перед революцией находили успокоение более 180 монахинь. Ныне село Грязнуха переименовано в Вишнёвое, а о монастыре напоминают лишь бугорки на месте разрушенных строений.

Наследником основной части состояния Готовицких, после смерти матери стал старший сын Виктор Михайлович – отец одного из основателей СУАК, учёного-востоковеда и общественного деятеля губернии Михаила Викторовича Готовицкого.

Младший из сыновей Готовицкого – Хрисанф Михайлович дослужился до должности полицмейстера Саратова и воспитал троих сыновей, ставших также известными  демократическими общественными деятелями губернии.

Дочери Пелагеи Хрисанфовны выходят замуж за известных Саратовских личностей. Мария – за общественного деятеля и писателя Виктора Антоновича Шомпулева, Мелитина – за Николая Павловича Корбутовского, не менее известного в губернии общественного деятеля и предпринимателя – пропагандиста агрономических знаний, имения которого были не наследственные, а получены в приданое, из земель скупленных Образцовым.

Внук Хрисанфа Ивановича от рано умершего сына Петра женатого на дворянке Ольге Николаевне Панкратовой – потомственный почётный гражданин Хрисанф Петрович  Образцов окончил Московское коммерческое училище. Вернувшись в Саратов, женился, также на дворянке. Занимался он и недвижимостью, и ценными бумагами, и страхованием, и конезаводством (близь Сторожовки), и различными видами торговли. Но известен он, пожалуй, больше, как общественный деятель. В каких только организациях мы находим его действительным членом. Он и гласный Городской общественной управы; и гласный уездного земства; он и в губернском попечительстве детских приютов и директор приюта Галкина-Врасского; член попечительского совета Александровского ремесленного училища; почётный мировой судья и член съезда мировых судей Саратовского городского округа; член судебного присутствия; член общества воспомоществования молодым людям, стремящихся к высшему образованию; член общества воспомоществования торгово-промышленному труду; общества попечения о раненых и больных воинах; попечитель над исправительными арестантскими отделениями. Мы видим его среди первых пяти старшин купеческого клуба среди таких людей, как: К. К. Шапошников,  Т. Е. Жегин, К. К. Штаф и И. И. Зейферт[60].

Особняк Хрисанфа Петровича, находившийся на Малой Сергиевской улице сохранился и поныне. О хозяине дома напоминает вензель над парадным входом – Х.П.

Таким образом, сегодня можно сказать, что Образцов и Тюльпин представляли тот тип купца николаевской эпохи, который рвался из своей консервативной сословной среды. В воспоминаниях Петербургского купца Лейкина находим портрет такого купца: «…не одевался по-русски и не носил бороды … был прилично грамотный, служил по выбору в сиротском суде и состоял даже членом Немецкого клуба»[61]. Как косвенное доказательство европейского духа в быту П.Ф.Тюльпина служит экспонат Радищевского музея  – сигарная коробка XVIII века, переданная музею его потомками[62].

Мы видим, что Дети и внуки Образцова и Тюльпина перешли либо в дворянство, либо во вновь формирующийся класс буржуазии – новый тип российского предпринимателя, с университетским образованием и совсем иным типом мышления. Единственно в чём мы видим преемственность – это их активное участие в общественной жизни и щедрую благотворительность. Они выглядели и жили, уже совсем по-другому, впрочем, и жили они в другой России.

 

[1] Башуцкий А.П. Панорама Санктпетербурга. СПб., 1834.Ч.3. Ближайшее знакомство с С.-Петербургом.С.52-55

[2] Попов К.И. Записки о Саратове.// Саратовский край Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893. Стр.178-179.

[3] Государственный архив саратовской области (далее ГАСО), ф.28,оп.1, д.493, л.20-20об.

[4]Соколов В.П. Описание архива Саратовской Троицкой церкви (старого собора).//Труды СУАК.-Том.3.-Вып.1(15), стр.137.

[5] Государственная Третьяковская Галерея. Живопись XVIII – начала XX века. Каталог М., «Изобразительное искусство», 1984.

[6] Разрядная книга 1598-1638 гг. М.1974

[7] ГАСО, ф.28,оп.1, д.493, л.20-20об.

[8] там же, ф.3. оп.1, д.802, л.111

[9] там же, ф.3, оп.1, д.2029, л.82

[10]цит. по ГАСО, ф.407, оп.1, д.2436, л.2.

[11] Дневник Скопина Г.А.//Саратовский исторический сборник. Том первый. Саратов. 1891. Стр.549.

[12] ГАСО, ф.407, оп.1, д.3236, л.14об

[13] Саратовские Губернские ведомости (далее СГВ), 1857, №30.

[14] ГАСО, ф.3, оп.1, д.2126, л.33; там же, ф.15, оп.1, д.98, л.266

[15] Духовников Ф.В., Хованский Н.Ф. О развитии книжной торговли в Саратове.//Саратовский край. Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893, стр.333.

[16] «Русская старина», 1901, т.105, №3, стр.736

[17]Максимов Е.К. Род дворян Устиновых.// Краеведческие чтения. Доклады и сообщения IV-VI чтений. Саратов: Изд-во СГУ, 1994. С.72

[18] Хованский Н.Ф. Очерки по истории крепостного права.//Материалы по крепостному праву. Саратовская губерния. Саратов. 1911. Стр.139.

[19] ГАСО, ф.3, оп.1, д.1309, л 11об, 32

[20] Духовников Ф.В., Хованский Н.Ф. Саратовская Летопись.//Саратовский край Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893. Стр.61.

[21] ГАСО, ф.3, оп.1, д.1310, л.1

[22] там же, ф.3, оп.1, д.1356, л.4об

[23] Государственный архив Астраханской области. Ф.1, оп.4, д.278, л.1

[24] Хованский Н.Ф. Очерки по истории крепостного права.//Материалы по крепостному праву. Саратовская губерния. Саратов. 1911. Стр.139.

[25] ГАСО, ф.28, оп.1, д.399, л.24об.

[26]там же, ф.3, оп.1, д.1350

[27] Попов К.И. Записки о Саратове.// Саратовский край Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893. Стр.178-179.

[28] ГАСО, ф.3, оп.1, д.1350

[29] там же, ф.3, оп.1, д.1716

[30] там же ф.407, оп.1, д.3236, л.14об

[31] Волга, 1990, №10.

[32] Саратовский справочный листок (далее ССЛ), 1869, 26 февраля, № 43

[33] ГАСО, ф.3,оп.1, д.1025, л.20об

[34] ССЛ, 1873, 9 марта

[35] ГАСО, ф.407, оп.1, д.3236, л.14об

[36] СГВ, 1841, №39, стр.174

[37] Беккер К.И. Воспоминания о Саратовской губернии. М. 1852. Стр.11.

[38] ССЛ, 1870, №70

[39] ССЛ, 1869, 26 февраля, № 43

[40] Жеребцов А.И. Кладбище Саратовского мужского Спасо-Преображенского монастыря. Саратов. 1912.

[41] ГАСО, ф.3, оп.1, д.1716

[42] там же, ф.15, оп.1, д.98, л.250

[43] там же, ф.3, оп.1, д.1356, л.13об

[44] ГАСО, ф.16, оп.1, д.1320, л.3

[45] ССЛ, 1869, 26 февраля

[46] ССЛ, 1873, 9 марта.

[47] ГАСО, ф.3, оп.1, д.2189, л.36.

[48]Гусев С.С, Хованский А.Ф. Саратовец. Указатель и путеводитель по Саратову. 1881 г.

[49] ССЛ, 1874, №341

[50] Жеребцов А.И. Кладбище Саратовского мужского Спасо-Преображенс-кого монастыря. Саратов. 1912.

[51] ГАСО, ф.3, оп.1, д.2126, л.33

[52] Соколов В.П. Описание архива Саратовской Троицкой церкви (старого собора).//Труды СУАК.-Том.3.-Вып.1(15), стр.85.

[53] Саратовские Епархиальные ведомости. 1915, №1-2.

[54] Славин И.Я. «Минувшее – пережитое». Волга, 1990, №11.

[55] ГАСО ф.2, оп.1, д.60

[56] Хованский Н.Ф. Немецкий и коммерческий клуб.//Саратовский край Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893. Стр. 357.

[57] ССЛ, 1873, 23 августа, №178

[58] ГАСО ф.19, оп.1, д.875

[59] там же, ф.19, оп.1, д. 667, л.3об

[60] Хованский Н.Ф. Немецкий и коммерческий клуб.//Саратовский край Исторические очерки, воспоминания, материалы. Выпуск первый. Саратов. 1893. Стр.354-355.

[61]Лейкин Н.А. Мои воспоминания. СПб., 1907.

[62] Архив Саратовского художественного музея им Радищева. Ф.369, оп.1 Ед.хр.169, л.1об.

 

Просмотров:

Царицынский городничий С. Г. Долгово-Сабуров – дворянин XVIII столетия

 

История Царицына и его округи не богата знатными дворянскими фамилиями. Не случайно по части дворянского самоуправления уезд длительное время был объединён с Камышинским. В самом Царицыне дворянский элемент был представлен почти исключительно офицерами гарнизона и немногочисленными, преимущественно, незнатными дворянами из чиновничества. Тем интереснее должны быть судьбы тех представителей благородного сословия, которые не только проживали в городе, но и занимали важные места в местной административной системе. До настоящего времени только знаменитый потомок Рюриковичей комендант И. Е. Цыплетев, волею Провидения, удостоился быть увековеченным на страницах истории. Но судьбы абсолютного большинства начальных людей Царицына до сих пор остаются покрыты мраком забвения. В настоящей статье мы обратимся к незаурядной личности царицынского полицмейстера и городничего Степана Григорьевича Долгово-Сабурова.

Родоначальником Долгово-Сабуровых считается мурза Атуна Анданович, выехавший в XIII веке из Большой Орды в Ярославль и принявший крещение под именем Бориса. Впоследствии он перешёл во Владимир и был боярином у Великого князя Александра Невского. Представители рода в течение веков получали за свои заслуги вотчины от Ярославля до Ладожского озера. Долгово-Сабуровы на новгородской земле возле Старой Ладоги известны, по крайней мере, с начала XVII в. А XVIII в. застаёт их помещиками Новоладогской округи Петербургской губ. Семья прапорщика, а в отставке дворянского заседателя Шлиссельбургского нижнего земского суда Григория Лазаревича Долгово-Сабурова жила небогато. Двое его сыновей были определены на царскую службу в весьма нежном возрасте. Это были те самые «Недоросли глубокой провинциальной России», которые, выражаясь словами замечательного русского мыслителя В. В. Розанова, «несли ранец в итальянском походе Суворова, с ним усмиряли Польшу». «Каковы они были?» – задаёт он далее вопрос. Наверное, одним из ответов на него могли бы стать судьбы двух русских мальчиков из древнего дворянского рода Долгово-Сабуровых.

Степан с братом Иваном в 1765 г. были записаны на службу в Суздальский пехотный полк, командиром которого в то время состоял полковник А. В. Суворов – будущий великий военачальник. Полк квартировал в основанном Петром I городе – Новой Ладоге. В дни, когда тринадцатилетний Степан был записан в полк Суворов писал своё знаменитое «Полковое учреждение». Юноше, несомненно, повезло с воспитателем, под опекой которого он находился почти одиннадцать лет.

13 ноября 1768 г. в связи с напряжением отношений России со своими западными соседями, полк выступил в Смоленск. Шестнадцатилетний сержант прошёл за месяц маршем 869 вёрст, на практике вкусив тяготы походной жизни. В марте следующего года полк вступил на территорию Польши для подавления восстания польских сепаратистов. 8 февраля 1771 г. Степане Долгово-Сабуровполучил первое ранение. В письме от 19 февраля, после девятичасового боя при Краснике под Ореховом, непосредственный командир Степана капитан А. Панкратьев просил Суворова ходатайствовать о его награждении перед генерал-поручиком командующим войсками в Польше И. И. Веймарном. Но лишь через год, когда полк уходил из Польши, юноша получил свой первый офицерский чин прапорщика.

За кампанией в Польше последовала война с Турцией. В ней С. Г. Долгово-Сабуров участвовал в должности адъютанта в ставке Суворова на Дунае. В 1773 г. его произвели в поручики Углицкого пехотного полка.. Осенью того же года Степан Григорьевич выезжает на свадьбу А. В. Суворова с княгиней В. И. Прозоровской в Москву. Эта поездка увековечена в семейной истории благодаря тому, что в руки знаменитому шефу попало письмо Степана к своему сослуживцу. Послание не понравилось полководцу, и он написал своему адъютанту нравоучительное письмо следующего содержания: «Бог тебя простит! У кого ты этому учишься? Буде перенимаешь у Григория Александровича (сослуживец С. Г. Долгово-Сабурова – Авт.), то и он своим непостоянством благоденствие свое портит! А будь благочестив, добродетелен, тверд, великодушен и праводушен, чистосердечен, терпелив, непоколебим – время все очищает – с вертопрахами не знайся. Наш спаситель тебя будет миловать». Это письмо стало семейной реликвией Долгово-Сабурова. К нему была приложена записка Степана Григорьевича к своим потомкам, в которой он «душевное сияющее изречение» великого полководца завещал «сберегать, как поистине душевное руконачертание во все дни моей жизни достойно и для моего потомства …, как и есмь вечно благотворительного отца преданно помнящий и прославляющий». В середине XIX в. письмо было передано для публикации саратовскому историку-краеведу А. Ф. Леопольдову, который в 1846 г. поместил его, с небольшим пояснительным текстом, в «Саратовских губернских ведомостях». Впоследствии письмо не раз перепечатывалось.

Но, вернёмся в 1774 г. В мае А. В. Суворов возвращается на Дунай, а в сентябре с войском идёт в Поволжье на поимку Емельки Пугачёва. Как мы знаем, Александру Васильевичу довелось только конвоировать пленённого бунтовщика в Москву. По всей видимости, молодой офицер Долгово-Сабуров был в это время возле своего генерала.

Последние годы своей военной службы Степан Григорьевич проводит на Кавказе. С 1779 г. он в чине капитана служил в Ладожском пехотном полку и по болезни «в оном службу оставил секунд-майором 781-го апреля 28». Не прошло и года, как он «определен был по указу Правительствующего сената Уфимского наместничества в палату уголовного суда зауряд асессором». А ещё через год «при генеральном баллотировании благородным Саратовского наместничества дворянским обществом выбран» заседателем судебной палаты. В 1793 г. он был командирован в Санкт-Петербург «для доложения Императрице Екатерина II о дворянских выборах».

Через пять лет Степан Григорьевич женился на шестнадцатилетней девице из богатой саратовской дворянской семьи ‑ Александре Фёдоровне Быковой. Об этом событии мы узнаём из поздравления, присланного А. В. Суворовым с Кинбурнской косы, хранящемся ныне в Государственном архиве Саратовской области. Дед Александры Фёдоровны – Автоном Быков в 1753 г. получил за многолетнюю службу 8270 десятин земли в близ Саратова при деревне Елшанка, которая с той поры стала называться Быковкой. А поскольку у отца невесты Степана Григорьевича был только один брат, то его четыре дочери, имея скромное приданное, могли рассчитывать на приличное наследство.

В 1799 г. в городе Царицыне Саратовской губернии учреждается должность полицмейстера (позже городничего), которую и занимает Степан Григорьевич, став, таким образом, первым представителем нового гражданского управления в городе.

Но жалования на содержание молодой семьи явно не хватало, и вскоре после женитьбы, «для собственных её нужд в годичный срок из строительной суммы», Александра Фёдоровна получила тысячу рублей «под залог недвижимого имения … со взятьем на банковом праве за рукоприкладством её обязательства». В залог пошло пятьдесят душ крепостных, принадлежавших родителям молодой жены. В 1801 г. Александра Фёдоровна берёт снова занимает из дворянской казны 500 руб. Залогом по-прежнему служило имение в д. Быковка и принадлежавшие ей 7 душ мужского пола. Оклад её супруга составлял 300 рублей в год. Несложно понять, что погасить ссуду с такого оклада было практически невозможно. А обирать своих сограждан новому городничему, по всей видимости, не позволяла его честность.

5 октября 1807 г он пишет прошение на высочайшее имя о пожаловании ему за более чем сорокалетнюю службу земельного надела. В нём он сетует на своё материальное положение: «Родители мои из помещиков Петербургской губернии Новоладогской округи воспитали нас своих детей двух сыновей и четырёх дочерей от 7-ми душ их крестьян. Так жена моя Саратовской губернии и того же округа жительствует по судьбе нашей: богу благодарение: и имеем трех сыновей в службу поступивших и двух дочерей при себе воспитываем от 10-ти душ крестьян. Мать моя с давних лет вдовствует, обременена старостью и дряхлостью и от слёзных её с дочерьми сиротами горестей лишилась зрения, требует сыновьего пособия. Но я бессилен, отдалён и едва могу ей из получаемого указанного по месту жалования малую часть уделять. Имения же по службе моей никакого не приобрёл, даже малейшего дому для моего семейства нигде не имею и довольствуюся по возможности нашей наймом. По таковым крайним нашим необходимостям и задолжал частным людям по обязательству до 800 рублей и есть сей долг для нас неуплатный. Должны расстаться по залогу с нашими крестьянами. Горестны, горестны наши обстоятельства».

31 декабря того же года из Петербурга  от управляющего межевым департаментом Карла Габлица поступает запрос саратовскому вице-губернатору А. Д. Панчулидзеву об основательности прошения. Через три месяца 10 марта 1808 г. в Саратов на имя Панчулидзева приходит высочайший указ: «Утверждаясь на свидетельстве вашем о похвальном долговременном его служении, и крайней при его большом семействе бедности, Я повелеваю отвести ему Долгово-Сабурову из свободных Саратовской губернии казенных земель в вечное и потомственное владение восемьсот десятин, о чём и поручаю вам учинить надлежащее распоряжение».

24 сентября того же года Степан Григорьевич сообщил А. Д. Панчулидзеву, что княгиня Белосельская при межевании на своих крепостных в Кузнецком уезде в 1805 г. приписала себе лишних 730 десятины. Он просил отдать их ему, добавив недостающие по царскому указу 70 десятин у села Лох. В результате 4 декабря межевая контора вынесла определение об отводе этой земли просителю. Но Степан Григорьевич внезапно не дождался, внезапно скончавшись. Только в ответ на прошение вдовы от 16 мая 1809 г. ей выдают бумаги на землю в количестве 730 дес. в Кузнецком и 11 дес. в Аткарском уезде. Тогда же Александра Фёдоровна обращается к губернатору с просьбой о выдаче половинного оклада, пожалованного мужу перед смертью. Практически сразу же после получения документов на землю вдова продаёт 11 десятин 1036 сажень неудобной по смежности дач земли между сёлами Каракозово и Вырыпаевки Аткарского уезда за 60 руб. ассигнациями.

В 1817 г. родители Александры Фёдоровны умерли и при разделе имения ей досталось 12 душ. мужского пола с жёнами и детьми обоего пола в д. Быковке Саратовского уезда и с. Кадышевка – Хвалынского. Таким образом, капитал семьи фактически удвоился. В 1837 г. у её единственной наследницы – дочери Анны уже было 40 душ крепостных, что позволяло ей с двумя детьми жить более-менее безбедно.

Кроме Анны, у Степана Григорьевича и Александры Фёдоровны были ещё четверо детей. Старшие сыновья Михаил и Алексей, как и их отец, сызмальства были отданы в военную службу и погибли в Отечественную войну 1812 – 1814 гг.г. Старшая дочь Прасковья девицей ушла в монастырь и потомства не оставила. Младший сын Иван ‑ крестник А. В. Суворова стал военным моряком и умер от холеры в 1830 г. На этом саратовская ветвь рода Долгово-Сабуровых пресеклась. Это позволило единственному внуку Степана Григорьевича – Виктору Антоновичу Шомпулеву обратился в 1873 г. в Сенат с просьбой о смене его безвестной фамилии, доставшейся ему от деда – венгерского гусара, знатность происхождения которого весьма сомнительна, на фамилию Долгово-Сабурова. Известный саратовский мемуарист и общественный деятель к тому времени уже был достаточно крупной персоной на провинциальном небосклоне и, помимо места Саратовского уездного и губернского предводителя дворянства, занимал ещё целый ряд должностей. По неизвестной причине прошение хода не получило, но сегодня оно напоминает нам, какое значение придавали дворяне знатным корням.

На примере судьбы и личности С. Г. Долгово-Сабурова мы можем выделить характерные черты менталитета лучших представителей коренного столбового дворянства России XVIII столетия. Не мыслившие себя вне службы, не допускавшие мысли о возможности нажиться за счёт казны, эти безвестные провинциальные дворяне в полной мере отвечали этическим воззрениям «служилого сословия» и своими жизнями созидали здание великой империи.

Просмотров:

«Не стоит жить в стране, где не видишь правды и справедливости»: Дело М.Х.Готовицкого в Ревтрибунале в 1919 г.

 

Первый представитель старинного малороссийского дворянского рода Готовицких, осел в Саратовской губернии в начале XIX в. после удачной женитьбы на дочери купца-миллионера. Михаил Иванович, так звали удачливого жениха, прожив в роскоши четверть века, скончался в 1852 г. Он  оставил своим пятерым детям богатое наследство, состоявшее из обширных земельных угодий и более тысячи душ крепостных. Однако, после 1861 г., когда крестьяне получили свободу, а доходы от раздробленных между наследниками имений уменьшились, достаток членов семьи Готовицких стал достаточно скромным. У одного  из его четырнадцати внуков – Михаила Хрисанфовича, родившегося в 1876 г., не оказалось ни земель, ни собственного дома, и ему пришлось существовать на скромное жалование чиновника. Женившись на простой крестьянке, он поселился в Камышине, где и прожил большую часть своей жизни. Михаил Хрисанфович с 1902 г. пять лет прослужил земским начальником в Камышинском уезде. В 1907 г. губернатор пишет о его деловых и человеческих качествах: «Готовицкий отличается безупречной репутацией  … в обществе пользуется прекрасной популярностью»[1]. Это подтверждает и благодарность, которой он удостоился от сельского схода своего участка при переходе на другую должность: «приняв во внимание его плодотворную службу и его доброе отношение к нам, выражавшегося всегда в попечении о наших крестьянских нуждах, в особенности в года неурожая,  постановили: в благодарность и на добрую память о чем, просить его вступить в среду нашего общества со всеми правами членов оного»[2]. В 1907 г., Михаил Хрисанфович назначается непременным членом 3емлеустроительной комиссии Камышинского уезда, а в июле избирается местным предводителем дворянства. С 1909 г. он совмещает этот пост с должностью председателя уездной земской управы. Чтобы получить возможность участвовать в выборах в земские учреждения он приобрел в уезде в кредит 300 десятин земли.

Во время неурожаев М. Х. Готовицкий деятельно участвовал в оказании помощи населению, которую крестьяне оценили в нескольких одобрительных приговорах. При организации общественных работ в такие годы Михаил Хрисанфович выступил против вмешательства столичной «трудовой помощи». Он считал, что с этой задачей лучше справятся местные силы, не требовавшие, в отличие от прибывших в уезд петербургских чиновников, значительного содержания из сумм, выделявшихся голодающим. Это вызвало  конфликт Михаила Хрисанфовича с губернатором, в результате которого началось прокурорское преследование Готовицкого, не прекращавшееся в течении нескольких лет. Властями даже ставился вопрос о высылке его за пределы губернии.

В том же 1910 г. Михаилом Хрисанфовичем были выданы ряду лиц свидетельства на звание частных поверенных, несмотря на то, что они были ограничены в своих правах по суду за участие в событиях 1905-6 гг. Это вызвало протест прокурора, а деятельность Михаила Хрисанфовича подверглась многочисленным проверкам и дело было передано в суд.

Борьба Готовицкого с губернскими властями вызывала симпатии граждан, благодаря чему в 1912 г. его абсолютным большинством голосов избрали в IV Государственную Думу  в числе шести депутатов от губернии. Там он вступил в группу Центра и стал секретарем Бюджетной комиссии. Политическими дебатами не увлекался, а занимался  практической работой своей комиссии.

В период февральских событий 1917 г., когда Государственная Дума решила на переходный период во избежание безвластия, направить на места своих комиссаров, Михаил Хрисанфович, по свидетельству М. В. Родзянко [3] «в первый день революции» выехал в Камышин. Сохранился любопытный документ того времени, за подписью председателя местного Совета солдатских депутатов Фаддеева следующего содержания: «в виду отсутствия в городе лица, которое могло бы принять на себя полномочия комиссара и боясь безвластия, решили: просить уважаемого комиссара Готовицкого остаться на несколько дней в Камышине»[4].

После установления советской власти Михаил Хрисанфович покидает Камышин и переезжает в Саратов, где сразу же начинает искать себе работу. На первых порах это выразилось в участии в «Самоохране» – общественной организации из граждан города, созданной для поддержания порядка и защиты от бандитизма[5]. Позже «Самоохране» предъявили обвинение в участии в антибольшевистском мятеже в мае 1918 г., хотя из газет тех дней видно, что официальная позиция «Самоохраны» была нейтральной. «С утра по всему городу было расклеено воззвание центрального Комитета самоохраны, в котором последний, заявляя, что он стоит вне всякой политической борьбы, призывает граждан к спокойствию»[6]. Весной 1919 г. обвинение в причастности к мятежу было предъявлено и М. Х. Готовицкому. Его имя фигурировало в нескольких поступивших большевистским властям доносах. Так, некто Виктор Каламытов из 11-го стрелкового полка ЧК, утверждал[7]: «что во время майского восстания в гор[оде] Саратове действительно получалас телефонограма о том, что вследствие падения советской власти в гор[оде] Саратове начальство над милицией переходит в распоряжение гражданской власти – самоохране города»[8]. В. И. Чепенко[9] приписывал Готовицкому заявление: «В виду того, что Совет разогнан и новая власт не сконструировала (составилас) то милиция переходит в распоряжение его к-к председателя центрального к-та председателя гражданской самоохраны»[10].  Что в этом контрреволюционного непонятно. Михаил Хрисанфович же на эти обвинения ответил: «мою лояльность как председателя самоохраны I участка, установят бывшие: председатель Чрезвычайной Комиссии по расследованию майского мятежа т. Вельмори[11], начальник милиции т.Ананьев, его помощники тт. Глазунов[12] и Казанкин, также начальник I штаба т.Яковлев. Далее, т. Дейч[13], в виду полной моей безупречности в политическом отношении, через несколько дней после подавления мятежа выдал мне разрешение на право ношения револьвера (подтверждается документом от 3 июня 1918 г) ».

Летом 1918 г. М. Х. Готовицкий становится «тов[арищем] Председателя[14] Коллегии и Управляющим делами Поволжского Областного Совета Народного Хозяйства Отдела по металлу Высшего Совета Народного Хозяйства».

Не все рядовые граждане были довольны положением, когда «бывшие» оставались на руководящих постах. Например, некая А. А. Маскалёва показала впоследствии в Ревтрибунале: «Я заявила товарищу Берзину о том, что такие лица не могут состоять сочувствующими, в виду их прежнего социального положения. … Тов. Глазунов Зиновий Арсентьевич … пришёл и заявил мне, что к ним в коммун-хозе втёрся Михаил Готовицкий. И что ему поручили ответственную должность, и он пользуется большим доверием»[15].

Вспоминая лето 1918 г., саратовский дворянин, сотрудник «Новомета» А. А. Минх писал, что из-за неудач на фронтах «обстановка для большевиков значительно измени­лась. Местный Совет был в тревоге … Ввиду этого мне был дан особый мандат не только от Губсовета, но и от военного Губкомиссара, а М. X. Готовицкий «на всякий случай» раздо­был нам удостоверения на бумаге с печатными орлами и печатями царско­го времени за его подписью, удостоверявшие кто мы на самом деле. Эти удостоверения мы хранили в каблуках сапог»[16].

Покушение на В. И. Ленина дало большевикам повод к началу открытого истребления всех «классово чуждых элементов» государства. Газета «Правда» грозно предупреждала: «Советская республика превращается в военный лагерь.» Расстрелу подлежали «все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам» [17].

Не отставали и саратовские большевики. Аткарский уездный совет 2 сентября 1918 г. поклялся, что «за каждую голову нашего товарища будут уничтожены сотни тысяч паразитов». «За каждую твою каплю крови будут сметены десятки тысяч социа­листов-прихлебателей и наймитов буржуазии», писали в телеграмме на имя вождя члены Покровского совета[18].

По свидетельству А. А. Минха, во время первой волны репрессий Михаил Xрисанфович был в первый раз арестован, но на знаменитую баржу[19] не попал. В ЧК дежурный с уважением обращается к Готовицкому, прибывшему с группой арестованных: «Вас примет товарищ Кравченко (заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией). Готовицкий не вернулся – его тотчас отпустили»[20].

В те дни Михаил Xрисанфович заручился мандатом от местной ЧК, о том, что он «имел непосредственную бли­зость к народу, настойчиво заботился о нем, неустанно отстаивал пред властями земских работников и других лиц, политически неблагонадежных с точки зрения царского правительства, как во время революции, так и после был совершенно лоялен, после Октябрьского переворота стоит на платформе Советской Власти, а потому аресту не подлежит»[21]. В октябре, чтобы оградить себя от преследований, он делает ещё один, как казалось, беспроигрышный шаг вступает в партию большевиков на правах «сочувствующего».

А бояться ему было чего. По причине близости фронта в Саратовской губернии объявили военное положение. ЧК  начало тотальную проверку жильцов в крупных домах центральных районов города[22]. В отчётном докладе в ноябре 1918 г. Антонов[23]  так охарактеризовал ситуацию: «Саботаж интеллигенции и служивых элементов, отхлынувших в лагерь ста­рых господ, выкинул нам свои отбросы: разных проходимцев, аферистов, авантю­ристов и проворовавшихся мерзавцев. Все эти отбросы заручались каким-то об­разом ответственными мандатами, являлись в советские учреждения и прони­кали в них, засоряя и опакащивая все наши мероприятия. …Они тем более опасны, что, бу­дучи технически культурнее, они незаметно, в процессе работы, подчиняют пси­хику наших простых рабочих; от соприкос­новения с этими людьми рабочий приобретает их психологию. Этот подмен психо­логии чреват огромными и опасными последствиями»[24].

Террор над зажиточной частью населения заключался в отмене частной собственности на недвижимость и изъятии наличных сбережений. Экспроприация бытовых предметов и продовольствия стала обыденным явлением и была возведена в ранг государственной политики. В частности, согласно, Декрета Совета Народных Комиссаров, принятого в августе 1918 года разрешалось «местным Советам в случае, когда поступают заявле­ния от советских учреждений о недостатке мебели, приступить к реквизиции и конфискации мебели в частных квартирах нетрудо­вых элементов и в частных конторах»[25]. Сохранилась иллюстрация о применении этого декрета: «Разрешение на перевозку товарищем Готовицким из дома по Александровской[26] ул.№22 в квартиру его сестры Марии (по мужу Зайцевой) по Смурскому переулку в доме №4 следующих вещей и мебели: (следует список с примечанием) «остальные вещи остаются для канцелярии Губернской Комиссии»[27].

Наличие у населения продуктовых запасов стало рассматриваться как преступление. Иметь их могло только государство, которое затем, в виде пайков, «справедливо» распределяло его среди жителей, в соответствии с их «классовым происхождением». В дело Михаила Хрисанфовича попал документ, рассказывающий о том, как благодаря Ч.К. он лишился, привезённого для него в феврале 1919 г. из Москвы неким Кузминским, пакета с чаем. Об этом мы узнаём из заявления последнего в Чрезвычайную комиссию с просьбой вернуть конфискованные продукты: « В отношении продуктов считаю нужным пояснить, что яйца мною были закуплены осенью, когда они были в свободной продаже, для находящейся на моём иждивении, моей больной матери, имеющей 70 лет от роду. Чай же был по моей просьбе в количестве 3 фунтов куплен моим знакомым Масловым в Москве, где он свободно продаётся, и из указанного количества два фунта предназначалось для семьи моего родственника М.Х.Готовицкого, которому передать чай я не успел»[28].

Вторжения властей в жилища горожан вызывали у них панические настроения, успокаивать которые приходилось местным газетам: «Все слухи о повальных обысках ложь и клевета, распространяемая врагами Советской власти, спекулянтами и мародерами … Советская власть по-прежнему беспощадно будет бороться со всякими спекулянтами и мародерами, расстраивающими систему государственного снабжения … настоящим объявляется, что никто не имеет права отбирать продукты обнаруженные в нижеуказанных количествах по расчету на одно лицо в семье: (следует список)»[29].

Весной 1919 года для новой власти в Саратове пришли не лучшие времена. Нехватка продовольствия и элементарных товаров, близость фронтов гражданской войны угрожали стабильности в городе. Большевики видели угрозу во всех «бывших», боясь их организаторского и административного опыта. 19 апреля Саратовская губерния вновь была объявлена на военном по­ложении. Саратов с его окрестностями полу­чил статус укрепрайона. Вокруг города ста­ли возводиться оборонительные сооруже­ния. По городу, впрочем, как и по всей стране, шли аресты по любому поводу, а если повода не было, то его всегда можно было найти. Пример тому – дело, возбуждённое против М.Х.Готовицкого.

Ночью с 11 на 12 марта 1919 г. Михаила Хрисанфовича, вместе с отцом и братом Константином арестовали. Саратовским Революционным трибуналом было начато дело № 92 по обвинению Михаила Хрисанфовича в участии в подавлении революционного движения 1905 – 1907 гг. Поводом для ареста стал донос коммуниста Лебедева, о том, что в предреволюционные годы «гражданин М. Х. Готовицкий … пользовался неограниченной вла­стью; всячески притеснял и изгонял «в 24 ч.», не токмо лиц, замеченных в политических деяниях, но даже и либералов и бес­пощадно расправлялся с ними… Вообще  Готовицкий был грозой всего города Камышина, а также  и близко прилагающих к городу сёл. Про Готовицких говорили только «на печи и то шёпотом»,  а в особенности про его жену, которая устраивала вечера с благотворительной целью (она состояла председательницей  благотворительного общества имени Марии Федоровны), получала новый  бриллиант или кулон».

В заключение Лебедев высказал мнение, «что не место в советских учреждениях  таким «господам»,  которые  глумились  над трудящимися»[30]. По тексту можно заподозрить, что автор не был знаком с семьёй, которой он предъявлял  тяжкие обвинения, поскольку «факты» доноса не отражали действительности.

Вопреки официальным установкам на скорейшее ведение дел к рассмотрению дела Готовицких следственная комиссия приступила только 4 апреля. И уже через день в «Саратовской красной газете» появилась заметка за подписью М. Атабекова[31] с недвусмысленным названием «Арест тройки Готовицких». В ней в частности сообщалось: «Городским Управлением  рабочее-крестьянской охраны были арестованы в г. Саратове три кита самодержавия, нашедших тёплый уют в стенах советских учреждений … Cамое знатное лицо «тройки» это Михаил Готовицкий, от имени которого когда-то дрожала вся Саратовская губерния – бывший земской начальник в Камышине, предводитель дворянства, статский советник и проч., пошёл по советской службе дальше. Он сделался товарищем председателя Совета Центрального Жилищного отдела и был большой фигурой в этом учреждении. Кстати надо сказать, что в Майские дни Михаил Готовицкий, вдохновитель и организатор знаменитой самоохраны, передавал по телефону в различные штабы милиции, что он объявил себя диктатором белогвардейской власти, но в последствии судьба его обманула. Причиной ареста Готовицких послужило не только их прошлое по историческим данным, но и заявление товарища коммуниста об их деятельности. Обыск, произведённый у них, дал богатый письменный материал, отобрана вся частная переписка, фотографические карточки, где в группах высшего генералитета и офицерства восседают гр. Готовицкие. У Михаила Готовицкого кроме всего прочего обнаружены золото и бриллианты на сумму свыше 500 000 р. Между этими драгоценностями найден и знаменитый бриллиантовый кулон, который получила г-жа Готовицкая за свою «энергичную» деятельность в качестве представительницы благотворительного о-ва имени Марии Фёдоровны.

К нашему стыду надо сознаться, что арест Готовицких наделал большой шум в городе, в главный штаб милиции забежал даже один партийный коммунист с ходатайством об освобождении Готовицких, уверяя, что они стоят на платформе Советской  власти и вполне объективны к ней. Фамилия этого с позволения сказать «товарища» начальником милиции сообщена в комитет партии»[32].

Рассматривая далее материалы дела, мы убедимся, что и гневная статья начальника советской милиции, также явная ложь. Михаил Хрисанфович послал в редакцию «Красной газеты» опровержение, в котором тактично пиcал, что «очевидно, гражданина Атабекова ввело в заблуждение «заявление т. Коммуниста». Дальнейшие комментарии считаю излишними впредь до разрешения дела в Революционном Трибунале, который скажет окончательно своё справедливое веское слово»[33].

Помимо бумаг, четырёх охотничьих ружей и принадлежностей к ним в ходе обыска были изъяты коллекция монет, «золотой портсигар с монограммой М.Г.», двое золотых часов с цепочкой, дамские часы-браслет, две золотых цепочки, три кулона с драгоценными камнями, три брошки, две пары серёг, десять колец с камнями, брелок и пара запонок. Приглашённый в качестве эксперта некто Боровик оценил все драгоценности в 5990 руб. «Знаменитый» кулон, по его мнению «по расценке мирного времени» стоил 500 руб. Полумиллионную стоимость изъятого, названную Атабековым, следует отнести к его богатой фантазии. Об этом же М. Х. Готовицкий написал председателю следственной комиссии Саратовского Революционного трибунала Бурмистрову: «Драгоценных вещей, найденных у меня, не считая золотого портсигара, и двух золотых часов, самое большое, если окажется на 2000 – 3000 рублей. Почти все цветные камни – не настоящие, а называемые: сплавные, т. е. сделанные химическим способом из опилок, остающихся после шлифовки камней, а потому представляющие мизерную стоимость. Бриллианты за малым исключением все порченные: или с трещинами, или с пятнами, или с жилками. Все эти вещи мною приобретались в продолжении почти двадцати лет для моей жены у ювелира Красновского (улица Республики), в большинстве случаев в рассрочку, т .к. я средств никогда не имел, а существовал исключительно на получаемое жалование. Красновские и их бывшие служащие установят действительную стоимость этих вещей.

Никакого декрета, запрещающего иметь драгоценные вещи, как женские украшения, а не для каких либо комбинаций и афёр – нет…»[34].

Но драгоценности были лишь одним из поводов к задержанию Михаила Хрисанфовича, едва ли существенно повлиявшим на его судьбу. Затягивание следствия зависело, скорее всего, от положения на фронтах и потери поддержки власти на местах. Многое, очевидно, решалось отнюдь не в Ревтрибунале и правду об этом теперь едва ли можно установить с полной достоверностью. По материалам дела видно, что в течение всего двух недель из четырёх месяцев заключения следователь пытался сфабриковать доказательства. Было проведено ещё два обыска, но не нашли ничего серьёзного, кроме номера националистической газеты «Голос» и антисемитского стишка. Атабеков назвал это «богатым письменным материалом». Опрос свидетелей ничего не дал, правда гражданка Москалёва наговорила мелких гадостей и, по всей видимости, с её помощью в деле появились неприятные документы 1906-7 гг. за подписью Готовицкого. Но не Михаила Хрисанфовича, а его третьего брата – Николая Хрисанфовича[35], который в то время воевал с большевиками в армии Врангеля. Надо полагать, что эта гражданка не знала Готовицких и на допросе апеллировала к неким сплетням, или ей просто продиктовали наветы. Следствие тянулось, и дело Готовицкого всё более напоминало картины, описанные в «Процессе» Франца Кафки. Постоянно, от разных людей в Ревтрибунал приходили ручательства о несомненной невиновности Михаила Хрисанфовича, но всё это было неспособно изменить роковое развитие событий. Любопытны в этом плане некоторые из поступивших в следственную комиссию отзывов о деятельности семьи Готовицких в дореволюционный период.

Так, общее собрание граждан Грязнухинской волости 14 марта 1919 г. единогласно засвидетельствовало, что «Хрисанф Михайлович, Михаил Хрисанфович и Константин Хрисанфович … никаких грубых и репрессивных мер или других каких либо давлений в 1905 г. и никогда … не принимали», а, напротив, «заслужили всеобщую любовь всех окружающих граждан и полного доверия»[36].

Саратовский коммунист Лясковский[37] пытался объяснить Ревтрибуналу, что Готовицкие всего лишь «обыкновенные чиновники того времени, но ни в каком случае не ярые представители и защитники самодержавия. Таких – тысячи. Психология самая обывательская. Не могу не остановиться на одной характерной черте обоих – это безусловная честность этих людей. Ни взяточничества, ни тёмные делишки – этого за ними никогда не водилось, а это в том мире, в котором они вращались было явлением обычным, заурядным.

Как повлиял на них октябрьский переворот? Больно ударить их обоих он не мог, т. к. оба они люди небогатые, и потому взять у них было нечего, во всяком случае, эта сторона их затронуть не могла. Потеря должностей? И это не могло их больно задеть, так как их должности были упразднены ещё февральской революцией, а после октябрьской революции люди осознали быстро, что без труда и есть нечего, и потому занялись работой и поскольку я их обоих знаю, были очень довольны своей судьбой, тем более, что особых буржуазных замашек за ними никогда не было. Шипели иногда, как шипит вся обывательская масса: сбавят хлебный паёк, долго не дают сахару – недовольство; прибавят хлеба, дали лишних продуктов и довольны …»[38].

М. В. Токарев показал, что М. Х. Готовицкий «на крестьян во время проведения в жизнь Закона 9 ноября 1906 г. о переходе на отрубное землепользование, никаких давлений не делал. Крестьяне питали к Готовицкому полное доверие, никак жалоб на Готовицкого от них не было слышно.

Михаил Готовицкий оказывал крестьянам большую помощь во время недородов хлеба. Помощь эта выражалась в открытии общественных работ и общественных столовых, когда шли миллионные средства, от чего извлекалась двойная польза: постройка общественных сооружений имеющих общегосударственное значение и были удовлетворены голодные»[39].

24 марта 1919 г. бывшие сослуживцы М. Х. Готовицкого прислали в следственную комиссию коллективное заявление. «Мы считаем необходимым отметить в высшей степени гуманное и заботливое отношение к крестьянам, в особенности в 1905 и 1906 гг., когда под влиянием момента со стороны многих земских начальников приме­нялись самые суровые меры. Заняв ответственный пост Председателя управы, и будучи в то же время членом Государственной думы он чутко откликался на все крестьянские нужды, защищая их против произвола тогдашних царских чиновников и исхлопатывал для своего уезда все возможное по всем отраслям земского хозяйства, получив за это неоднократно искреннюю благодарность населения. Относясь, в качестве председателя управы весьма внимательно и по товарищески к третьему элементу, он принимал на службу лиц, не находящих себе приюта в других земствах по своей политической неблагонадежности, и не один десяток их, благодаря его заступничеству получил права гражданства и избавился от гласного и негласного надзора бывшей полиции и жандармерии.»[40].

Обвинения рассыпались одно за другим. Люди смело ручались за благонадёжность Михаила Хрисанфовича, ещё не вполне сознавая, чем для них это могло обернуться в самом ближайшем будущем. Не сидел сложа руки и сам Михаил Хрисанфович. В деле сохранились несколько его записок, которыми он пытался повлиять на ход следствия. Так, 3 мая 1919 г. он писал председателю Революционного трибунала Артамонову: «вторично позволяю себе настоятельно просить Вас т. Артамонов вызвать меня и дать мне возможность лично Вам осветить положение моего дела». Тогда же он просил трибунал «не прекращая ни в коем случае обо мне дело, рассмотреть его всесторонне по существу, чтобы раз навсегда, несмотря на мое специфическое прошлое, признать за мной право на свободное существование в советской Республике»[41]. Более того, он просит допросить лиц, хорошо знавших его, и приводит список из 95 имён.

На свободе в это время об оправдании мужа деятельно хлопотала его супруга. Представленный ею список людей, способных поручиться за лояльность М. Х. Готовицкого к советской власти, включал в себя фамилии таких влиятельных персон, как М. А. Дейч, М. С. Венгеров[42], И. Генкен[43], И. П. Жуков[44], И. Г. Егоров[45].

Из заключения действиями супруги пытался руководить и сам Михаил Хрисанфович. Две его записки были перехвачены ЧК и сохранились в деле. В одной из них он писал: «Проси сегодня же Ананьина[46], чтобы завтра утром срочно подал заявление вместе с другими чинами милиции, что сообщение Атабекова не соответствует действительности. Завтра заседание Комиссии и важно, чтобы заявление это было уже предметом обсуждения.

…Как жаль, что коммунисты не опровергли столь гнусного обвинения, так нагло брошенного Атабековым. Скажи Невельскому, чтобы он, в свою очередь, переговорил с Хацкелевичем[47] и Артамоновым[48], осветил положение дела и Бурмистрову[49], с которым он хорош. Вельмори завтра ещё поговорит с Артамоновым и Хацкелевичем. Торопись. Завтра надо торопиться и нажать все пружины.

Посоветуйся с Мосей[50], надо спешить. Необходимо последнее новое обвинение также рассеять, как это сделано со всеми другими. Может быть Дейч тоже напишет в Трибунал?»[51]

В другой записке М. Х. Готовицкий успокаивал свою супругу: «как выяснил Вельмори и Горбачев, что ничего серьезного нет. Поэтому, пожалуйста, не волнуйся, не беспокойся … Все пустяки, посидим, но нам ничего не угрожает и угрожать не может … Поговори с Невельским, пусть он попросит содействия Бурмистрова. Посоветуйся, нельзя ли переменить следователя. Сделал ли что Ананьин и другие? Как же Венгерова? Что же она не берёт теперь меня на поруки. Проси Эвальда[52], может быть он лично возьмёт меня на поруки с Венгеровой или кем-либо другим[53]. Не посодействует ли мне Немецкий комиссариат?  Действуй. Надо Венгерову  категорично спросить – возьмёт ли на поруки или нет?

Терпеть надо. Дорогая ничего не поделаешь. Целую, пусть Оря[54] придет в час, по Вашему в три. Я работаю на дворе и можно кое-что сделать для нашей камеры, всего нас с нами 18 человек. Может быть Ивану Ильичу[55] телеграфировать, чтобы меня там у него зачислили и телеграфно ускоритъ освобождение. Действуй, дорогая я знаю, что ты хлопочешь, но я указываю тебе на то, что нужно еще сделатъ… Храни Вас Господь [ … ].  По-моему, необходимо по моему делу посылать кого либо в Москву и во всяком случае телеграфировать Ивану Ильичу, конечно, иносказательно, подписать «Мария» или даже от имени Клавдии Андреевны. Что-нибудь в таком духе: Старое всё опровергнуто, нового ничего нет, продолжают сидеть, свидания лишили, убедительно прошу Вас, Егорова, Якова Семёновича[56], настойчиво хлопотать взять на поруки.

Я вероятно объявлю голодовку. Не стоит жить в стране, где не видишь правды и справедливости. Вас мне только жаль. – Пока духом ещё не падаю. –… Подавай прошение Апресову – Комиссару Юстиции, сообщи, что всё опровергнуто, однако держат, несмотря на предоставленные поручительства»[57].

Наконец 30 мая из Москвы с подачи Рыкова[58] в Народный комиссариат юстиции приходит требование ускорить дело. 12 июня Губисполком даёт полторы недели на завершение следствия. Действительно, 16 июня дело закрыто, папка с 168 страницами была прошита и убрана до времени. Однако, свободу Готовицкие увидели, лишь через две недели – 1 июля, дав при этом подписку о том, что будут проживать в Саратове в доме № 47/49 по ул. Республики[59].

Вспоминаются слова Ленина из письма к Андреевой: «… Лучше, чтобы десятки и сотни интеллигентов посидели деньки и недельки, чем чтобы 10 000 были перебиты. Ей-ей, лучше»[60].

Выйдя из тюрьмы в состоянии нервного истощёния, уже 6-го июля Михаил Хрисанфович ложиться в психиатрическую лечебницу. Но, несмотря на это, через три дня его приходят допрашивать. А 29-го июля ему объявляют, что он может оставаться на свободе, но только под надзором милиции. 6-го сентября его повторно освидетельствует профессор Осокин, и оставляет в больнице. 9 сентября чекисты приходят к Готовицким и арестовывают  Константина Хрисанфовича.

Михаил Хрисанфович обращается к председателю Ч.К. : «т. Жуков! … с 8-го на 9-е ЧК был произведён обыск в комнате, которую занимает моя семья. Конечно, ничего обнаружено не было, тем не менее, за моим пребыванием в нервно-психиатрической лечебнице, арестовали моего брата Константина, на которого даже не было и ордера и держат его в концентрационном лагере. По справке наведённой тов. Миртовым[61] в ЧК оказалось: подлежу аресту  я, а брата взяли временно, вместо меня, и мне, а не брату, надлежит представить двух поручителей, иначе арест будет тяготеть надо мной, и пока я болен – брат арестованным. Сейчас, я очень сильно нездоров, вовсе не встаю с постели уже давно. Но вопрос не в этом: неужели почти два года честной и добросовестной работы и на глазах наиболее активных Советских работников не укрепили сознание Чрезвычайной комиссии, где Вы и теперь председатель, что если я был чист в сентябре 1918 г., [во] время первого ареста, то теперь данных к этому стало больше? Ведь за это время я прошёл ещё чрез немалую фильтровку, да, кроме того, и Следственная Комиссия трибунала при покойном Хацкелевиче не дремала, по результатам следствия, моё дело обогатилось новыми документами: всевозможными отзывами и поручительствами Советских работников, разных селений и даже волостей!» А дальше следует «… прошу выдать мне в Ч.К.  удостоверение, что я теперь не подлежу аресту …»[62]. Вспомним просьбу профессора Преобаженского из «Собачьего сердца» Булгакова : «кем угодно, что угодно, когда угодно, но чтобы эта была такая бумажка, при наличности которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая. Броня. Я для них умер»[63].

Жуков «успокоил» Михаила Хрисанфовича в своеобразной манере: «Я не знаю, почему Вы так беспокоитесь, когда вас ещё не арестовывали. Ваш брат сидит не из-за Вас и не заложником, а как прежний деятель»[64].

6 октября 1919 г. в «Известиях Саратовского Совета» было опубликовано следующее сообщение под заголовком «Красный террор»: «25 сентября агентами Деникина в Москве были брошены, две бомбы в заседание ответственных партийных работников РКП. Некоторые из них были убиты и ранены. Шпионы империализма и контрреволюции делают своё гнусное дело. В ответ на это, согласно резолюции саратовского совета и рабочей беспартийной конференции, саратовская чрезвычайная комиссия в заседании 29-го сентября постановила провести красный террор и расстрелять следующих лиц». Десятым в списке значился «земский начальник Готовицкий Константин Христофорович – непре­менный член Камышинской земле­устроительной комиссии». Приговор был приведен в исполнение 30 сентября.

Константин убит, а мытарства его брата продолжились. 9 октября в Юридическом Отделе Губ. Ч.К. слушали дело Хрисанфа Михайловича и решение было отложено на неопределённое время, а подследственного решили перевести в Тюремную больницу. Уголовно-Розыскная Мили­ция, по распоряжению Трибунала, явилась в лечебницу, но, не взяв его вследствие тяжёлого состояния, оставила стражу. Вскоре, однако, стража была снята, и оставаясь в больнице Михаил Хрисанфович избежал повторного заключения.

Всё это происходило конечно, не потому, что нашли что-то новое – просто обстановка в губернии накалилась до предела. Линия фронта вновь приближалась к Волге. Вплоть до января 1920 г. Саратовская губерния нахо­дилась на военном положении или на поло­жении прифронтовой территории.

В последующие два месяца в деле не появилось ни одного серьёзного документа.

10 ноября 1919 г. Мария Васильевна подала следующее заявление: «Ещё в июне месяце Президиум Губисполкома предложил Революционному Трибуналу рассмотреть дело Готовицких в десятидневный срок … Однако дело это до сих пор не закончено, хотя все обвинения в контр-революционности, как и следовало ожидать, – отпали давно.

В виду этого я вновь обращаюсь к Президиуму с убедительной просьбой: предложить Революционному Трибуналу немедленно и формально завершить это дело… он решил, как только ему позволит здоровье и он в состоянии будет встать с постели, осуществить своё намерение, о чём он писал в своих бесчисленных заявлениях ещё весной Исполкому, Трибуналу и т. Рыкову: незамедлительно поступить добровольцем в Красную Армию, как это сделал уже наш единственный сын, чтобы доказать, что с надвигающейся реакцией они ничего общего не имеют.

Неужели Советская власть, амнистирующая преступников и в некоторых случаях не приводит даже смертный приговор в исполнение, а разрешая осуждённым отправиться на фронт, … не проявит к нему человечного и справедливого отношения и не даст ему возможности в общей борьбе доказать своей преданности народу и Советской России»[65].

Лишь весной 1920 г. папку с делом Михаила Хрисанфовича из Ч.К. передали в Ревтрибунал с резолюцией: «Направить в Сарревтрибунал для подложения настоящего дела к делу Готовицких, каковое было у них в 1919 г.».

Однако, когда финал этой истории происходил в Москве в 1937 году, материалы дела 1919 года уже не понадобились. 2 июля Политбюро ВКП(б) приняло решение о проведении широкомасштабной операции по репрессированию отдельных групп населения. Во исполнение этого решения вышел оперативный приказ № 00447 от 30 июля 1937 г. за подписью Ежова – по «репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов.

Согласно представленным НКВД учетным данным был спущен план по двум категориям репрессируемых. По Москве и Московской области этот первоначальный план составлял: 5 тысяч человек по первой категории (расстрел) и 30 тысяч человек – по второй (8-10 лет заключения). Осенью и зимой 1937 г. арестовывали и расстреливали преимущественно крестьян-единоличников, мелких совслужащих и людей «из бывших» – бывших дворян, царских офицеров, людей, занимавших при старом режиме ответственные государственные должности.

Михаил Хрисанфович жил в это время в Москве по адресу ул. 3-я Тверская-Ямская, д.12, кв. 29. Несмотря на то, что ему уже перевалило за шестьдесят, он в числе 21-го жильца этого дома попал в намеченный партией план. Расстрелян был 9 октября 1937 г. на полигоне НКВД в Бутово, где и захоронен в общей могиле, с прочими врагами своего народа. В 1990 г. в дело, наконец, была подшита справка о реабилитации, которую Михаил Хрисанфович так мечтал иметь в 1919 г.

В качестве эпилога могут послужить цитаты из работ В.И.Ленина. «Экстренные меры войны с контрреволюцией не должны ограничиваться законами»[66]. И  при этом: «Политическое недоверие к представителям буржуазного аппарата законно и необходимо»[67].

 

Просмотров:

Династия астраханских казаков Морозовых. От петровских времён до советской власти.

            Александр Львович Морозов с женой, детьми,                                                                                                                                                                                                                                                                            внуками. Владимир Александрович – студент                                                                                                                                                                                                                                                                              Московского университета.

С момента основания Саратова в числе его жителей были волжские казаки, ряды которых в первое время постоянно пополнялись. В частности, после возвращения Россией в 1711 г. Турции Азова гарнизон крепости был расселён по городам юга России. В ревизских сказках 1743 г. среди жителей Астраханской губернии упомянут 39-летний саратовец — сын «азовского переведенца» Максим Андреевич Морозов[1]. Переведенцами тогда называли, в частности, и стрельцов, которых Пётр I после известного бунта 1698 г. удалил из столицы, отправив их на постоянную службу к дальним рубежам государства, в том числе в только что отбитую у Турции крепость Азов. Поэтому сегодня мы можем с некой долей вероятности предположить, что саратовский род Морозовых мог иметь начало от высланного из столицы стрельца Андрея Морозова.

В сохранившемся списке обывательских семей Саратова на 1769 г. присутствуют сведения о казаке Максиме Морозове, владельце собственного дома[2]. Казаков в то время в городе числилось около двухсот[3]. За службу им полагалось хлебное, фуражное и денежное жалованье «из кабацких сборов», земельные угодья и рыбные ловли, но жили они в большинстве своём совсем небогато[4].

В 1774 г. жизнь для большинства саратовских казаков резко изменилась. Часть из них присягнула Емельяну Пугачёву, рассказавшему на следствии, что «выехали к нему навстречу волжских казаков человек с двадцать» на поклон с хорунжим Александром, которого псевдоимператор Пётр III тут же «назвал полковником». А при захвате Саратова, по словам Пугачёва, «казаки драться не стали и пристали к его толпе»[5]. Пришедшие вскоре правительственные войска жестоко покарали всех изменивших, в том числе и часть казаков[6].

Неизвестно, как повёл себя Максим в те трагические для города дни, но после приезда комиссий, разбиравшихся в проступках горожан при самозванце, из города он выселен не был, и его жизнь в казачьем сословии шла своим чередом.

Когда же в семье Морозова в 1783 г. родился сын Семён, его отцом был записан не рядовой казак, а урядник[I] Максим Морозов. Упоминание о казачьем отряде в Саратове того времени есть в дневниковой записи священника Г.А. Скопина за 3 февраля 1791 г. Герасим Алексеевич в тот день описал торжественный парад по поводу открытия наместничества в Саратове[7], и можно уверенно предположить, что урядник Морозов верхом на своём коне в числе сослуживцев прогарцевал перед собравшейся публикой.

Вскоре повзрослевший сын, как и положено у казаков заменил в службе отца. 20-летний Семён в звании урядника уже возглавлял команду казаков из 12 человек при саратовской полиции, получавших казённое жалование[8]. В 1810 г. он был повышен до капрала и продолжал служить начальником казачьей команды. В это время Семён Морозов проживал в Казачьей слободке, находившейся в первой части города[II]. В делах городового магистрата отражено, что Семён Максимович вносил в губернское правление поземельные деньги[III] не только за своё дворовое место, но и за своих подчинённых (всего 13 руб. 80 коп.)[9]. Весной 1814 г. урядника С. Морозова ненадолго отозвали в саратовский полк только что сформированного астраханского казачества. Но уже в ноябре того же года его вновь вернули в службу в казачьей команде при полиции[10]. В 1817 г. он по-прежнему состоял в этой должности, ежемесячно являясь на заседания городской думы с требованием выдачи жалования своей команде.[11] Характер деятельности его команды прекрасно иллюстрирует запись в дневнике Николая Герасимовича Скопина за 1817 г. В ней присутствует информация о том, что поиском убийц покровского головы соляных возчиков занимались прибывшие на место преступления казаки[12].

Не исключено, что долгое общение с «отцами» города принесло молодому Морозову определённые дивиденды. По долгу службы ему, скорее всего, доводилось общаться и с самим губернатором, который частенько пользовался сопровождением казачьего отряда.

В 1817 г. в астраханском казачестве была сформирована артиллерийская полурота из казаков «сверх положенного тогда комплекта». В связи с этим Семён Максимович перешёл из полицейского подразделения в войсковое. В требованиях, указанных в инструкции к подбору в это новое подразделение, говорится, что в артиллеристы необходимо «направить людей самых зажиточных семейств с тем, чтобы казаки были молодые, видные собой и грамотные[13]». Всего из трёх полков Астраханского казачества было выбрано 15 урядников «способных, по выражению князя Багратиона „составить гордость войска“». Из Саратовской станицы был взят всего один урядник — Семён Морозов[14].

В 1827 г. 44-летний Семен Максимович Морозов был произведён в сотники — первый обер-офицерский чин в казачьих войсках[15]. В 1829 г., уже в должности хорунжего[IV], 46-летний Морозов был выбран атаманом Саратовской казачьей городовой команды, что говорит о его высоком авторитете среди своих сослуживцев[16]. Общение с городскими властями стало для него постоянным делом. В частности, в протоколах заседаний городской думы есть запись о том, как он просил прислать ему копию «высочайше жалованной государем императором Петром I в 1701 году марта 13 дня ружникам и города Саратова жителям окружной грамоты» для отправления в канцелярию Астраханского казачьего войска.[17] К сожалению, документов о деятельности атамана казачьей команды практически не сохранилось, поэтому можно лишь строить догадки об образе жизни этого, очевидно, незаурядного человека.

В 1830 г. из Астрахани в Баку был отправлен отряд казаков из 149 человек, командиром которого поставили хорунжего Семёна Морозова. В 1831 г. его отряд для защиты от персов возвёл земляное укрепление в урочище Акуша под Баку. После подписания Адрианопольского мирного договора с Турцией в 1829 г. Россия ставила такие форпосты на южных границах вновь присоединённых закавказских областей. В бывшем Бакинском ханстве Персии Семён Морозов вместе со своим отрядом провёл три года, после чего был возвращён назад в Саратов. В Астрахань казаки вернулись на судах по Каспийскому морю в 1833 г.[18]

В посемейном списке саратовской команды 1840 г. в разделе «Сословия богатого» даны сведения о семье Семёна Максимовича, записанного в артиллерии в звании приказного[V]: жена 2-го брака Авдотья Григорьевна, 49 лет; две дочери, Аграфена и Александра, и шестеро сыновей[19]. Когда скончался бывший атаман саратовской команды, неизвестно, но в документах Астраханского казачества С.М. Морозов числился до 1851 г.[20]

Сыновья Семёна Максимовича, как и положено, служили в Астраханском казачьем войске. Конечно, дети атамана получили образование, не были рядовыми и занимали не последние должности в структурах войска. Их имущественное положение было весьма неплохим. Русские офицеры в те времена не бедствовали.

Вот короткие справки об их образовании, службе и имущественном положении:

Лев Семёнович 1-й, 1809 г. р., с 1834 г. имел звание урядника, с 1840 г. – хорунжего, а с 1848 по 1864 г. – есаула[VI]. В 1850–1854 гг. он занимал должность асессора войскового правления[21], в 1854–1856 гг. — заседателя и казначея войскового правления[22] и смотрителя лазарета 3-го полка[23]. В 1854 г. его избрали кандидатом в начальники и судьи Саратовского командного правления[24]. Проживал в доме из 11 жилых покоев на улице Вознесенской, 28[25].

Лев Семёнович 2-й[VII], 1812 г. р., вступил в службу в 1833 г. В урядники его произвели в 1839 г.[26], а в 1850 г. — в хорунжие[27]. В 1860 г. он занимал должность адъютанта 3-го Астраханского казачьего полка[28]. В 1861 г. получил звание сотника, а в 1867 г. ушёл в отставку в чине есаула. Его вдова, Елизавета Николаевна, в 1880 г. имела в Покровском наделе 216 десятин 2177 саж. земли[29].

Иван Семёнович, 1815 г. р., стал есаулом уже в 18 лет[30]. В дальнейшем мы видим его в чине сотника. Его вдове, Наталии Федоровне (1822–1883), досталось 99 дес. земли в Покровском наделе[31].

В 1830 году в Астрахани открывается пансион для детей штаб- и обер-офицеров на 30 человек, которые проживали там под наблюдением воспитателей и получали образование в астраханской губернской гимназии. В 1846 по 1852 г. главным надзирателем пансиона для казачьих детей служил Иван Семёнович Морозов[32]

Все дети Морозовых в дальнейшем воспитывались в этом пансионе. Для обучения казачьих детей рядового состава и унтер-офицеров позднее были открыты станичные училища, как для мальчиков, так и для девочек[33].

Иосиф Семёнович, 1818 г. р., поступил в пансион в 1832 г.[34] По его окончании он обучался на юриста в Харьковском университете, получая войсковую стипендию[35]. В 1867 г. ему было присвоено звание войскового старшины[VIII]. Также он служил в должности асессора войскового правления в 1862–1866 гг.[36], а затем, в 1875–1877 гг., — инспектора станичных училищ для казачьих детей[37]. Имел в Покровском наделе 397 дес. 1508 саж. земли[38].

Василий Семёнович, 1822 г. р., поступил в пансион в 1834 г. По окончании заведения пошёл в службу и в 1855 г. был произведён в хорунжие[39]. В 1857–1860 гг. отвечал за конвоирование грузов по Каспийскому морю в качестве помощника начальника команды.[40] В 1884 г. вышел в отставку, имея в 28 верстах от Покровска земельный надел, который сдавал в аренду.[41]

Фёдор Семёнович, 1825 г. р., поступил в пансион в 1836 г. В службе находился с 1840 г. С 1844 по 1851 г. работал в войсковой канцелярии[42] и комнатным надзирателем пансиона[43]. В 1855 г. он был произведён в хорунжие[44], в 1856 г. назначен начальником Баскунчакского поста, которым пробыл два года[45]. Уже в чине сотника в 1860 г.[46] Ф.С. Морозов занимал должность главного надзирателя пансиона, в 1861–1862 гг. — асессора войскового правления[47]. В 1864 г. он был назначен полковым казначеем со штабом в г. Камышине[48]. В 1869 г. Фёдор Семёнович стал есаулом и служил начальником войсковой канцелярии до 1870 г.[49] В 1869–1872 гг. он занимал должность помощника начальника отдела войсковой полиции, а в 1872–1882 гг. — начальника 2-го отдела войска.[50] В 1872 г. он получил звание войскового старшины[51], в 1879 г. — подполковника, а в 1889 г. — полковника. В 1890 г. был уволен в отставку в чине генерал-майора[52]. Имел в Покровском наделе 198 дес. 2074 саж. земли.[53] В 1910 г., после смерти Фёдора Семёновича, его вдове Александре и дочери Людмиле была назначена пенсия из кассы военно-сухопутного ведомства в размере 645 руб. в год[54]. Внук Александра Львовича Морозова – Андрей Петрович Кумаков рассказывал автору о том, как бывал в гостях у Фёдора Семёновича в его имении у подножия Соколовой горы. Мальчик запомнил статного генерала, который до преклонного возраста сохранил страсть к верховой езде и содержал красивых лошадей.

У шестерых сыновей Максима Семёновича было множество внуков, многие из которых после пансиона продолжили своё образование в военных училищах и университетах.

Сыновья Льва 1-го, Александр Львович (1842–1873) и Михаил Львович (ок.1849 р. — 1879), поступили в пансион в 1851[55] и в 1856 гг., соответственно[56]. По окончании оба получили войсковую стипендию на обучение в университетах: Александр — на ветеринара в Харькове[57], Михаил — на врача в Москве[58]. Получив образование, Александр с 1866 г. стал ветеринарным врачом Астраханского войска (чиновник IX класса с окладом 500 руб. в год) с проживанием в Астрахани[59], а Михаил — лекарем 2-го (в 1873–1874 гг.) и 3-го (в 1874–1879 гг.) округов[60]. Михаил Львович умер, выполняя свой долг во время эпидемии чумы в Ветлянке в 1878-1879 гг. Оба имели земли в Покровском наделе: 421 дес. и 206 дес., соответственно[61].

Сын Ивана Семёновича, Григорий, 1844 г. р., после завершения учёбы в пансионе, в 1859 г. был командирован в Санкт-Петербург в Михайловское артиллерийское училище, которое окончил в 1863 г. и, вернувшись на службу, был выбран сотником[62]. В казачьей войсковой артиллерии прослужил до 1867 г.[63]

В 1867 г. сотник Григорий Иванович Морозов был переведён в Кронштадтскую крепостную артиллерию в связи с расформированием его артиллерийской полубатареи[64].

На службе вне казачьего войска он числился с 1880 г. в звании штабс-капитана, а с 1888 г. — полковника. Григорий Иванович имел в Покровском наделе 468 дес. 480 саж. земли[65].

Сын Василия Семёновича, Эраст, 1853 г. р., после окончания пансиона в 1871 г. вступил в службу в 1-ю сотню 3-го полка[66]. В 1873 г. он стал учителем Александровского станичного училища. Уже в 1876 г. Эраст Васильевич ушёл в отставку по болезни в чине младшего урядника[67]. Однако его карьера на этом не завершилась. В 1893–1895 гг. он, будучи отставным урядником, выбирался атаманом Саратовской станицы[68]. Это даёт основание полагать, что Эраст Васильевич был незаурядной личностью и пользовался уважением сослуживцев.

Из трёх сыновей Льва 2-го двое получили военное образование.

Венедикт Львович, 1853 г. р., окончил в 1877 г. Новочеркасское юнкерское училище[69]. С началом Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. он, скорее всего, добровольцем, служил вне казачьего войска в действующей армии в чине портупей-юнкера. Участвовал в штурме Карса, за что получил орден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость»[70]. 12 октября 1886 г. Венедикт Львович был удостоен приглашения в Санкт-Петербург на открытие памятника в память о Русско-турецкой войне[71].

Во время чумы в Ветлянке в 1879 г. он находился на карантинном посту в Царицине[72]. Также Венедикт Львович принимал участие в учебных сборах в 1884–1885 гг. По их окончании он получил звание есаула и с мая 1886 г. занимал должность командира 2-й сотни конного полка[73]. В 1893 г. он стал войсковым старшиной. Об отношении сослуживцев к этому офицеру свидетельствует заметка в «Саратовском листке»:

«Торжественные похороны Венедикта Львовича состоялись 19 апреля 1893 г. В печальной процессии для оказания воинских почестей во главе с наказным атаманом генерал-лейтенантом Н.Н. Тевяшовым[IX], командиром полка, полковником Щербатовым, войсковыми и полковыми офицерами принимала участие конная сотня с оркестром Астраханского казачьего полка впереди»[74].

Его брат, Павел Львович, 1858 г. р., окончил Оренбургское юнкерское училище в 1886 г.[75] В январе 1887 г. он получил звание хорунжего[76]. Участвовал в учебных сборах в 1886–1891 и 1896–1899 гг. Заведовал в 1889 г. льготным обучением молодых казаков в саратовской станице[77]. В 1887–1905 гг. он значился есаулом 1-го полка. 17 января 1909 г. в чине войскового старшины был уволен со службы с пенсией 197 руб. в год.[78] Имел собственный дом на Ильинской улице (№ 32).[79] Дожил до Октябрьского переворота, но дальнейшая судьба его неизвестна.

Подробнее остановлюсь на третьем сыне Льва Семёновича 2-го, Александре, 1845 г. р., который приходится автору прадедом. После окончания пансиона[80] он поступил на службу в 1863 г. и через два года был произведён в младшие урядники, и назначен комнатным надзирателем войскового пансиона в Астрахани. Но с 1867 по 1871 г. он находился в полку в отпуске для обучения в Казанском университете, где получил диплом юриста. Смещен на льготу[X] в 1872 г.[81] Вскоре после возвращения в Саратов он женился на дочери саратовского губернского предводителя дворянства Виктора Антоновича Шомпулева — Вере. По рассказам внука Александра Львовича – Андрея Петровича Кумакова, брак был заключён не без расчёта, поскольку приданое, полученное за невестой, позволило выпускнику университета внести в казну денежный взнос[XI], необходимый для открытия нотариальной конторы. По словам Андрея Петровича сумма этого взноса составила тогда 10000 рублей.

Первые годы после окончания университета до конца 1879 г. Александр Львович служил секретарём съезда мировых судей[82], председателем, которого недавно (до 1875 г.) был его тесть — В.А. Шомпулев. 21 января 1880 г. А.Л. Морозов открыл свою нотариальную контору[83]. Сначала она находилась в доме Калашниковой[XII], напротив катка. Но уже через месяц контора переехала в дом, ранее принадлежавший Коротковым, на углу улиц Московской и Гимназической, где и находилась до прихода советской власти[84]. Нотариусы во все времена были людьми обеспеченными, но и преувеличивать их доходы не стоит. Внук Александра Львовича – А. П. Кумаков рассказывал автору, что самый большой гонорар был получен дедом за оформление купли-продажи типографии, находившейся на улице Немецкой[XIII]. В ГАСО сохранились документы об этой сделке. Согласно этим материалам, нотариус А.Л. Морозов действительно оформил продажу дворового места на улице Немецкой, 23, принадлежавшего товариществу «Печатня С.П. Яковлева», со всеми находящимися на нём каменными жилыми и нежилыми постройками круглянскому купцу Мееру Носановичу Авербаху за 200 000 руб. Сделка состоялась 19 июня 1917 г. и утверждённое для нотариусов вознаграждение в размере 1 % от сделки составило 2000 руб.[85] Как Александр Львович распорядился этими немалыми по тем временам деньгами, неизвестно, поскольку счета в банках были арестованы большевиками уже через 5 месяцев, а хранение наличных дома стало преступлением.

В 1887 г. Александр Львович был избран гласным городской думы[86], каковым он пробыл почти 30 лет, что в 1912 г. было отмечено вручением золотого жетона «по случаю 25-летия службы гласным»[87]. Уже в первый год работы в думе упоминания о выступлениях Александра Львовича на её заседаниях появились в прессе, которая отмечала «живость» его речи[88]. Так, на заседании думы 21 января 1894 г. он столь горячо и стремительно наступал на городского голову А.В. Пескова, что последний «минут пять не имел возможности произнести хоть одно слово в своё оправдание». На том же заседании А.Л. Морозов настаивал на открытии в городе 2-й гимназии даже за счёт займа. В качестве мотивации в пользу кредита он говорил, что «разве образование не капитал, который гораздо более производительный, чем капитал денежный!?»[89]. А 3 марта 1887 г. он выступал за переоценку домовладений для уточнения сумм окладных сборов[90].

В документах Саратовского казачьего полка за 1888 г. Александр Львович числился на службе вне войска классным чиновником[91]. В 1893 г. он получил чин коллежского секретаря[92]. В саратовской станице он занимал пост почётного судьи в 1895–1898[93] и 1910–1913 гг.[94]

Александр Львович являлся попечителем 1-й министерской женской гимназии[95], 3‑го мужского приходского Крестовоздвиженского училища[96], саратовского родильного дома, за повышение жалования в котором он хлопотал на заседании городской думы[97]. В 1883 г. он пожертвовал среди прочих жителей города деньги на возведение памятника М.Ю. Лермонтову в Пятигорске[98]. В 1908 г. его выбрали уполномоченным Общества взаимного кредита[99] Это – лишь часть сведений об общественной деятельности энергичной и образованной личности, каким сегодня виден Александр Львович Морозов.

В 1918 г. вместе с частной собственностью были упразднены и нотариальные конторы. В квартире Александра Львовича, которую он снимал в доме на улице Гимназической, было проведено «уплотнение». Большая квартира наполнилась жильцами так называемого лучшего социального происхождения. Безработный нотариус ушёл из жизни в 1920 г. и был похоронен на Воскресенском кладбище в семейном склепе, который сохранился по сей день. Его супруга, потомственная дворянка Вера Викторовна Шомпулева, прожила в двух маленьких комнатках огромной квартиры, которую они снимали уже более 30 лет, до 1942 г. Вместе с ней проживала её рано овдовевшая дочь, Лидия Александровна Кумакова, с тремя взрослыми детьми, один из которых был дедом автора настоящей статьи. Андрей Петрович Кумаков выехал из своей каморки, которая у Александра Львовича была ванной комнатой, в 1976 г. Тогда здание было снесено для постройки корпуса швейной фабрики «Волжанка» на углу современных улиц Некрасова и Челюскинцев.

У Александра Львовича и Веры Викторовны были пятеро детей. В 1877 г. у них родилась старшая дочь, Мария, которая впоследствии вышла замуж за профессора Саратовского университета, врача С.С. Скворцова. В 1879 г. появилась на свет Лидия, в дальнейшем ставшая женой податного инспектора, надворного советника П.П. Кумакова. В 1889 г. родилась третья дочь – Ксения, которая вышла замуж за инженера Т.М. Хачатрянца. Девочки получили образование в Мариинском институте благородных девиц в Саратове и несомненно были не худшими невестами в городе. Пятый ребёнок – младший сын Максим, умер юношей от туберкулёза, а старший, Владимир 1881 г.р., как положено, числился в полку. Владимир Александрович после окончания Московского университета стал врачом и некоторое время работал в частной клинике с компаньонами С.Н. Аничковым и Е.П. Николаевым[100] на улице Большой Кострижной[XIV] (на углу с Ильинской[XV]). Позже он открыл собственную детскую клинику на углу улиц Александровской[XVI] и Большой Горной, где до сих пор на первом этаже находится аптека. Детская поликлиника существовала и в советское время, Владимир Александрович продолжал там работать врачом[101]. В наследство от умершего в 1912 г. деда, Виктора Антоновича Шомпулева, ему досталось имение Приют в Поповской волости, которое, как стало известно из газетной заметки, пострадало от поджога в 1913 г.[102]

Владимир Александрович был, как и его отец, активным гражданином своего города. В марте 1917 г., когда саратовская станица приняла сторону местного исполнительного комитета в поддержку временного правительства, делегатами для переговоров от казачьего полка были выбраны в том числе два Морозовых: Владимир Александрович и упомянутый выше Павел Львович[103].

Дети Владимира Александровича жили в советское время вместе с ним в Саратове в квартире на улице Большой Казачьей, а его внучка Ольга до самого конца ХХ в. была сотрудницей ГАСО.

Таким образом, мы видим, что представители саратовского рода Морозовых на протяжении более ста лет занимали различные должности в Астраханском казачьем войске. Все они были людьми обеспеченными, имели земельные наделы от казны и собственные дома в Саратове. Уже в первой половине XIX века некоторые из Морозовых получили высшее образование и работали по своим специальностям, формально числясь в составе казачьего войска. Находившиеся в полках Морозовы занимали административные должности, но лишь Венедикт Львович в составе регулярной армии участвовал в боевых действиях. Впрочем, казачьи войска формировались, прежде всего, для внутренней службы, поэтому в период серьёзных боевых действий использовались только в случае крайних ситуаций.

В заключение можно отметить, что офицеры Астраханского казачества Морозовы, как и представители командного состава регулярной армии, безусловно, относились к лучшей части российского общества, имели тягу к образованию и активно участвовали в общественной жизни города.

 

[I] Казачий унтер-офицерский чин.

[II] Находилась недалеко от сегодняшнего Сенного рынка, в гору от Крестовоздвиженской церкви, стоявшей на Большой Горной улице.

[III] имущественный налог.

[IV] Казачий чин, равный корнету кавалерии.

[V] Казачье звание, равное бомбардиру в регулярной армии.

[VI] У казаков — первое штаб-офицерское звание.

[VII] Очевидно, на момент рождения мальчика его старший брат не отличался крепким здоровьем, в связи с чем второй сын получил такое же имя, что и первенец. Впоследствии братья именовались Львом «первым» и «вторым».

[VIII] Казачье звание, равное майору в регулярной армии.

[IX] Николай Николаевич Тевяшов — генерал-лейтенант, астраханский губернатор и наказной атаман Астраханского казачьего войска.

[X] Льгота – обязательный перерыв в службе казачьего офицера сроком на 3–4 года. При этом он должен был находиться в постоянной готовности на случай военных обстоятельств. Обычно на льготу выходили после 3–4 лет службы в первом очередном полку.

[XI] По положению 1866 г. для открытия нотариальной конторы было необходимо внести в городской бюджет крупную сумму денег.

[XII] Дом не сохранился. На его месте сейчас дом №5 по Большой Казачьей улице.

[XIII] Ныне проспект Кирова.

[XIV] Ныне Сакко и Ванцетти.

[XV] Ныне им. В.И. Чапаева.

[XVI] Ныне им М. Горького.

[1] ГААО. Ф. 394. Оп. 1. Д. 910. Л. 117.

[2] ГАСО. Ф. 94. Оп. 1. Д. 1. Л. 96–96 об.

[3] Плешаков И.Н. Саратовские казаки в XVIII – начале XIX вв. // Новый век: история глазами молодых. Вып. 7. Саратов, Изд‑во Саратовского ун‑та. 2008. – 244 с. ‑ С. 25.

[4] Плешаков И.Н., Васильева Е.Н. Казачество в период колонизации и становления административного устройства Саратовского Поволжья во второй половине XVII — начале XVIII века // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. История. Регионоведение. Международные отношения. 2019. Т. 24. № 4. С. 26.

[5] Емельян Пугачёв на следствии: Сборник документов и материалов/Отв. Исполнитель Р.В. Овчинников. –  М. «Языки русской культуры». 1997. С. 205.

[6] Плешаков И.Н. Пугачёвский атаман Саратова Уфимцев и его потомки // Памятные даты отечественной и местной истории и документальное наследие. Материалы научных конференций Саратовского областного отделения РОИА 28. 11. 2008 и 20. 11. 2009 г. Саратов: Полиграфическая кампания «Эль‑Принт» (ИП Яковлев А. А.), 2009. – 316 с. С. 182 – 190

[7] Скопин Г.А. Дневник происшествий // Саратовский исторический сборник. Саратов. Т. 1. 1891. С. 32.

[8] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 725. Л. 237.

[9] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 561. Л. 429.

[10] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 802. Л. 31, 478.

[11] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1039. Л. 13 об., 45 об., 85, 128 об., 195 об., 231, 269, 341 об., 449 об., 479.

[12] Скопин Н.Г. Записки дневные о делах и вещах достопамятных // Саратовский исторический сборник. Саратов. Т. 1. 1891. С. 532.

[13] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 265.

[14] Там же. Т. 3. С. 267.

[15] Там же. Т. 3. С. 229.

[16] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1462. Л. 67.

[17] ГАСО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1446. Л. 248–248 об.

[18] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 688–690.

[19] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1, Д. 1, 2.

[20] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 8. Л. 1.

[21] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 381.

[22] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 10. Л. 13–15.

[23] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 516.

[24] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 7. Л. 14.

[25] ГАСО. Ф. 104. Оп. 1. Д. 59. Л. 69.

[26] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 224.

[27] Там же. Т. 3. С. 230.

[28] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 1386. Л. 13 об.

[29] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 746.

[30] Там же. Т. 3. С. 229.

[31] Там же. Т. 1. С. 746.

[32] Там же. Т. 1. С. 444.

[33] Историко-статистический очерк Астраханского казачьего войска. Сост. В. Скворцов. Саратов. 1890. С. 254

[34] Там же. Т. 1. С. 445.

[35] Там же. Т. 2. С. 463, 470.

[36] Там же. Т. 1. С. 381.

[37] Там же. Т. 2. С. 385.

[38] Там же. Т. 1. С. 745.

[39] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 10. Л. 16–18.

[40] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 675.

[41] Саратовский справочный листок. 1876. 4 сентября.

[42] Там же. Т. 2. С. 327.

[43] Там же. Т. 1. С. 445.

[44] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 10. Л. 22–24.

[45] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 608.

[46] Там же. Т. 1. С. 444.

[47] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 15. Л. 24.

[48] Адрес-Календарь Саратовской губернии//Памятная книжка Саратовской губернии на 1864 год. Саратов. 1864. Часть I. Л. 56.

[49] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 2. С. 327.

[50] Там же. Т. 1. С. 419.

[51] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 222. Л. 4.

[52] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 501. Л. 4.

[53] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 745.

[54] ГААО. Приказы по Астраханскому казачьему войску. Д. 286. 27 августа.

[55] Там же. Т. 1. С. 447.

[56] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 447.

[57] Там же. Т. 2. С. 462–464, 470.

[58] Там же. Т. 1. С. 470.

[59] Там же. Т. 1. С. 501.

[60] Там же. Т. 1. С. 514–515.

[61] Там же. Т. 1. С. 745.

[62] Там же. Т. 3. С. 307.

[63] Там же. Т. 3. С. 310.

[64] Там же. Т. 3. С. 296.

[65] Там же. Т. 1. С. 745.

[66] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 25. Л. 39 об.

[67] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 47. Л. 13–15.

[68] Адрес-Календарь Саратовской губернии на 1895 год. Саратов 1895. С. 274.

[69] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 47. Л. 13–15.

[70] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 778–779.

[71] Там же. Т. 1. С. 457.

[72] Там же. Т. 2. С. 533.

[73] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 222. Л. 4.

[74] Саратовский листок. 1893. 22 апреля.

[75] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 3. С. 372.

[76] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 222. Л. 4.

[77] Там же. Т. 3. С. 430–446.

[78] ГААО. Приказы по Астраханскому казачьему войску. Д. 48. 79 от 29 января и 3 марта.

[79] Весь Саратов. Адрес-Календарь. Саратов. 1911. С. 287.

[80] Бирюков И.А. История Астраханского казачьего войска. Саратов. 1911. Т. 1. С. 450.

[81] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 31. Л. 11; Д. 47. Л. 9–11.

[82] Саратовский дневник. 1880. 6 февраля.

[83] Саратовский дневник. 1880. 7 февраля.

[84] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 1293. Л. 29.

[85] ГАСО. Ф. 428. Оп. 1. Д. 1444. Л. 157–158.

[86] Саратовский листок. 1887. 15 января.

[87] Саратовское утро. 1912. 17 октября.

[88] Саратовский дневник. 1893. 13 марта.

[89] Саратовский дневник. 1893. 21 января.

[90] Саратовский листок. 1887. 5 марта.

[91] ГАСО. Ф. 96. Оп. 1. Д. 224. Л. 18.

[92] ГАСО. Ф. 280. Оп. 1. Д. 298. Л. 213 об.

[93] ГААО. Приказы по Астраханскому казачьему войску. Д. 1. 2 января 1895 г.

[94] ГААО. Приказы по Астраханскому казачьему войску. Д. 465. 30 декабря 1909 г.

[95] Саратовский листок. 1908. 19 ноября.

[96] ГАСО. Ф. 280. Оп. 1. Д. 298. Л. 213 об.

[97] Саратовский листок. 1893. 27 марта.

[98] Саратовский дневник. 1883. 2 февраля.

[99] Саратовский листок. 1908. 23 ноября.

[100] Саратовский листок. 1908. 8 июля.

[101] Весь Саратов. Адресно-справочная книга. Саратов. 1916. С. 113.

[102] Саратовский листок. 1913. 25 октября.

[103] Саратовский листок. 1917. 9 марта.

 

 

Просмотров: