Установление советской власти в Саратове. От переворота до разгона учредительного собрания.

Кумаков А.В. Саратовская губерния в революционную пору: хронология событий. От переворота до разгона учредительного собрания//Россия в 1917 году: институциональный ресурс, социальные риски и цивилизационный коллапс. Саратов: ИЦ «Наука», 2017. С. 570-593

Подробной хронологии событий, происходивших в первый год после октябрьских событий на территории Саратовской губернии, до сих пор не написано. К сожалению, мифологизированное, облагороженное представление о происходивших сто лет назад событиях до сих пор живет на страницах не только публицистики, но и научной литературы. По ряду причин в тематиках научных исследований не только в Саратове, но и России в целом до сих пор отсутствуют задачи, связанные с изучением процессов отчуждения частной собственности, разрушения рыночных механизмов в экономике и созданием командно-административной системы.

В настоящем исследовании сделана попытка закрыть этот пробел. Основное внимание уделено экономическим и политическим преобразованиям в обществе. Созданию авторитарного однопартийного, информационно закрытого государства. Ломке старого аппарата и построению новых взаимоотношений государства и человека. Рассматриваются механизмы изъятия собственности и её перераспределения. Мероприятия по замене рыночных механизмов в экономике регулированием цен и планированием производства и норм потребления. Вооруженные действия на фронтах Гражданской войны оставлены за рамками настоящей работы. Рассматривается только влияние этих событий на экономическую и политическую жизнь региона.

Временные рамки охватывают первый год существования советской власти в Саратовской губернии с момента октябрьского переворота до отзыва в столицу руководителей восстания В.П. Антонова (Саратовского) и М.И. Васильева (Южина) в декабре 1918 года.

Материал разделен на четыре хронологических периода:

1. От переворота до разгона Учредительного собрания (29 октября – начало января). Период, когда население имело надежды на демократическое изменение политической ситуации в стране. Сопротивление новой власти шло в виде забастовок и мирных манифестаций. Начало стихийного изъятия и перераспределения собственности.
2. От разгона Учредительного собрания до первых организованных выступлений против советской власти (январь – апрель). Большевики формируют аппарат подавления сопротивления действий несогласных. Первые шаги в регламентировании конфискаций и реквизиций. Проведение перевыборов в советы и вытеснение из них оппозиционных партий. Возникновение первых очагов вооруженного сопротивления новой власти.
3. От начала формирования фронтов гражданской войны до покушения на Ленина (апрель-август). Изгнание из советов представителей оппозиции. Массовые конфискации, реквизиции и контрибуции у обеспеченных слоев населения. Начало массовых арестов отдельных категорий населения. Усиление давления на крестьян.
4. От покушения на Ленина до отъезда руководителей октябрьского переворота в Москву (сентябрь – декабрь). Красный террор и начало чистки в советских учреждениях. Разделение население на категории с соответствующими социальными последствиями. Наведение порядка в учете и распределении изъятой собственности.

 

– 1 –

 

В годовщину советской власти, лидер саратовских коммунистов В.П. Антонов признал, что в Саратове с более чем 300 тысячным населением крупной буржуазии было не более 20 тысяч, а рабочих и служащих до 60 тысяч. Все остальное население принадлежало к средней и мелкой буржуазии с мелкособственнической психологией. Но лишь незначительная часть фабрично-заводских рабочих, не имевших никакой собственности, представляла пролетариат, преданный революции^[1].

Таким образом, при населении губернии 3,29 млн. человек (в 1913 г.)^[2]. большевики могли уверенно рассчитывать на активную поддержку незначительного процента населения. В самом же перевороте с оружием в руках участвовало не более пяти тысяч человек (чуть более 0,1% населения). Решительность большевиков не может не вызывать уважения, так как в губернии находилось около ста тысяч военных, из которых только в Саратове было более пятидесяти тысяч.

Переворот прошел в Саратове быстро и фактически бескровно. Здание городской думы обороняло пару-тройку сотен человек, которые были окружены солдатами гарнизона и рабочими, которых было раз в десять больше. Со стороны законной власти был убит один юнкер, со стороны восставших было несколько легкораненых[3]. Арестованные гимназисты, защитники думы были освобождены в тот же день, гласные думы через два дня, а юнкера были задержаны до снятия угрозы вмешательства казачьих частей. 22 ноября юнкеров без оружия отправили на фронт с уведомлением, что они воевали против своего народа^[4].

Утро 29 октября Саратов встретил с новым органом власти – Советом рабочих и солдатских депутатов, в котором кроме большевиков были представлены только левые эсеры. Остальные партии накануне покинули совет, протестуя против захвата власти перед выборами в Учредительное собрание, которое должно было объединить все политические силы России. Однако, большевики в числе своих первых декретов (№ 4) кроме обещания земли и мира подтверждали необходимость проведения учредительного собрания[5]

Большевистские советы смогли захватить власть во многих городах России. В Петербурге той же ночью было подавлено антибольшевистское восстание юнкеров. В Москве, как мы знаем, противостояние с юнкерами длились намного дольше, с большей кровью и разрушениями.

В уездах в течение первого месяца после переворота советы взяли власть в свои руки лишь в незначительной части Саратовской губернии, так как в ряде уездов большевики просто не имели своих ячеек.

В Балаково 10 ноября для борьбы с анархией революционный (антибольшевистский) комитет, во главе с городским головой берёт власть в свои руки и направляет все усилия к сохранению порядка и спокойствия в городе.

В Покровске на заседание Думы 11 ноября явился революционный комиссар большевиков Гнездило, который предложил принять в Думу представителя революционного штаба для контроля за действиями городского самоуправления^[6].

В Аткарске к 15 ноября совет объявили властью, но фактически он властью не обладал. Все учреждения работали без контроля. Комиссар временного правительства оставался у власти^[7].

В Петровске на 22 ноября «полная дезорганизованность в гарнизоне надежда установить власть советов малая»^[8]. В конце декабря совет ещё находился на нелегальном положении[9].

В Вольске совет власть не захватил. Комиссар временного правительства не был смещен. Действовал комитет общественной безопасности^[10]. Совет в декабре занимал антибольшевистскую позицию[11].

В Хвалынске совет рабочих и крестьянских депутатов 12 декабря сообщает, что он бессилен, и первый уездный съезд советов состоялся лишь 25 декабря 1917. Съезд обсудил вопрос об организации Советской власти, избрал уездный Исполнительный комитет^[12].

В Саратове три дня после переворота не работали магазины, банки и присутственные места. Из газет выходили только большевистские «Социал-Демократ» да «Известия Совета Рабочих и Солдатских депутатов. Среди населения гуляли чудовищные слухи и нелепые сплетни^[13].

В числе первых актов советской власти был декрет о печати, который положил начало запрета на свободу слова. В нем было обещано, что «как только новый порядок упрочится, для печати будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону»^[14].

Информационный вакуум заполняли митингами, где вожди большевиков указывали на врагов революции и раздавали авансы в решении текущих проблем. Безусловные противники в лице представителей свергнутой власти были понятны. Теперь же врагами стали и бывшие коллеги по советам – меньшевики и эсеры. Среди обещаний главным было гарантированное обеспечение население хлебом и сахаром. Лейтмотивом митингов звучали призывы к «охоте на буржуев», конфискации всех их ценностей, домов, предприятий, магазинов и прочей собственности^[15].

Из центра пришла директива принять самые энергичные меры к недопущению контрреволюционных выступлений, «антиеврейских» и каких бы то ни было погромов^[16].

И меры были приняты. На второй день существования новой власти член исполкома Лебедев возмущается происходящей облавой на офицеров. На что, председатель исполкома В.П. Антонов отвечает, что пока её прекращать нецелесообразно ^[17]. Спустя неделю тот же Лебедев возмущается хаотичностью в производстве арестов и реквизиций. По его словам: «Кому не лень, тот арестовывает и реквизирует»^[18]. Ему возражают, обосновывая целесообразность массовых арестов необходимостью «привести в пассивное состояние всех лиц, действующих против Совета»^[19].

Трудно сегодня оценить, насколько управляема была радикально настроенная «красная гвардия». Под её прицелом оказались люди, попавшие в категорию «буржуев» – все более или менее обеспеченные люди. В дневниках интеллигенции читаем: «какая-то вооружённая банда оборванцев произвела обыск без предъявления ордера»^[20], «обыск производился грубо^[21]».

Ордера выдавались на обыски в квартирах и зданиях^[22], либо поручалось найти нечто, необходимое для нужд новой власти^[23]. Основанием для обысков могли служить доносы^[24], которые подавались, как долг честных граждан^[25]. Искали оружие и «излишки» продуктов или иных товаров. Поскольку отныне продажа товаров требовала письменного разрешения, то при его отсутствии обнаруженные где-либо товары реквизировались^[26].

Крупные магазины предварительно опечатывали и ставили вооруженную охрану, описанные товары увозились на склады Губпродкома^[27]. Коммерческие грузы изымались со складов и транспортных средств^[28]. Исполком на ходу принимал решения, по которым, например, грузы, не востребованные хозяевами в 3-дневный срок, подлежали реквизиции^[29].

Право на обыски и реквизиции ничем не регламентировались и порождали самостоятельность деятелей новой власти разных уровней^[30], что давало почву для разгула преступности.

12 ноября состоялись, назначенные ранее, выборы в учредительное собрание. В голосовании приняло участие около сорока процентов граждан, что говорит о невысокой политической активность населения в сложившейся ситуации^[31].

По г. Саратову, большевики получили менее трети голосов. Треть досталась прочим социалистическим партиям и оставшаяся треть либеральным демократам^[32]. Правда через десять дней результаты «уточнили» и сторонников большевиков стало на 5% больше. Но вот голосование в деревне, в которой проживало 80% населения, оказалось менее выигрышным для большевиков: чуть больше четверти голосов против 56% у эсеров. В результате в учредительное собрание от губернии прошли 11 эсеровских и 4 большевистских кандидата^[33].

Совету предстояло подчинить себе все государственные учреждения, количество которых новой власти даже не было известно[34]. Исполком пригласил 17 ноября работников всех общественных и государственных учреждений на собрание в зал Консерватории для обсуждения планов дальнейшей работы. Однако служащие городской управы решили не ходить. Более того создать фонд для поддержки борьбы с большевиками в размере 1 процента от жалования, с перспективой повышения взноса до однодневного заработка^[35].

Единственным способом подчинить себе существующий государственный аппарат стал вооруженный захват учреждений с арестом руководства и запугиванием служащих. Вооруженная красная гвардия с большевистскими лидерами во главе последовательно приходила в банки, городскую управу, почту, продовольственную управу, редакции газет, управление РУЖД,  земские учреждения и т.д. А поскольку в рядах партии специалистов по хозяйственной деятельности не было, появились должности комиссаров – наблюдателей со стороны власти за деятельностью учреждений. Для управления губернией соответственно был создан совет народных комиссаров.

Экономическая жизнь города за первые две недели советской власти начала быстро замирать. Одной из причин стал банковский кризис. Призыв «грабь награбленное» вызвал паническое изъятие вкладов из банков и выведение денег со счетов. Городской голова констатировал, что из саратовских банков было взято обратно до 15 тысяч вкладов^[36]. Платежная система фактически перестала работать.

16 ноября Исполнительный комитет обратился в Государственный банк с предложением выдать 2000 руб. на удовлетворение служащих Исполнительного Комитета^[37]. Последовал отказ и 18 ноября исполком совета приказал Т. Хвесину и С. Ковылкину ввести контроль над всеми банками города и выяснить запасы наличных денег^[38].

Утром в государственный банк и все коммерческие банки явились отряды вооруженных солдат и красногвардейцев. Был арестован управляющий госбанком Якимов. Захватчики потребовали от служащих сдать все ценности банков «на учет»^[39].

Панические настроения от этого действия только усилились. В результате 20 ноября, впервые за все время существования государственного банка приход составил 4000 руб., а выдача – 1000 000 рублей.^[40]  Выхода у новой власти не было. Последовал приказ об ограничении выдачи денег со вкладов до 150 рублей на одного вкладчика в неделю^[41].

В знак протеста, против захвата банков городские государственные и общественные служащие организовали митинг 21 ноября, прошедший в городском театре. Многочисленную толпу здание театра не смогло вместить, и собрание перенесли на Театральную площадь. Выступали представители оппозиционных демократических партий, а пришедшим представителям большевистского исполкома была устроена обструкция^[42].

19 ноября состоялось собрание врачей г. Саратова, где обсуждались вопросы о выступлении большевиков. В частности, бурно обсуждалось активное участие в событиях двух врачей Гинзберга и Мицкевича, которым было выражено «полное осуждение и порицание», и прозвучал призыв «прервать с ними всякое товарищеское общение»^[43].

Поскольку городскую думу официально никто не распускал, 10 ноября состоялось её очередное заседание. Своей лояльностью к происходившему совет, кроме того, продемонстрировал, подошедшей к окраинам города казачьей дивизии свое уважение демократии. На заседании присутствовали все фракции почти в полном составе, но пришедшим большевикам слова не предоставили^[44].

Но через два дня, убедившиеся в миролюбии большевиков, казаки начали отходить, и отношение к думе тут же изменилось. При этом совет, как и в случае большинства последующих своих политических решений, обосновал свои действия мнением народа. Решение губернского совета прозвучало в следующей формулировке: «Рабочие, солдаты и городская беднота настойчиво потребовали роспуска противонародной думы. Исполнительный комитет, выполняя определенно выраженную волю трудящегося большинства, постановил распустить Саратовскую городскую думу и её исполнительный орган – управу»^[45]. Традиция применения репрессивных решений от имени народа сохранилась на весь советский период. А нетерпимость саратовских большевиков к выборному органу старой власти самой радикальной в регионе. В Самаре и Симбирске думы существовали до января-февраля 1918 года[46].

Формальной причиной стало обращение думы к населению, вызванное захватом банков. Гласные понимали, что контроль, установленный над банками, приведет к отъему денег, как у физических лиц, так и юридических организаций. А введение контроля за их движением вызовет паралич существующей рыночной финансовой системы.

25 ноября в здание управы пришли руководители исполкома в сопровождении красногвардейцев и распустили городскую думу. Ночью того же дня в квартирах многих гласных были проведены обыски и аресты^[47]. Самарская городская дума высказала по этому поводу протест[48]. На обращение прокурора саратовского окружного суда к начальнику тюрьмы освободить гласных, арестованных без постановления уполномоченных на то лиц, последовал ответ, что они должны оставаться в тюрьме впредь до особого распоряжения от Исполнительного Комитета^[49]. Через неделю, однако, 23 гласных саратовской думы были освобождены из губернской тюрьмы[50].

Судьба самой прокуратуры, однако, была предрешена. Орган, созданный при Петре первом для надзора за соблюдением законов, в связи с их временным отсутствием (старые уже были отменены, а новые не приняты), был упразднен. Согласно декрета об упразднении старой судебной системы, вместо прокуратуры был назначен комиссар юстиции[51]. Новый революционный суд был впоследствии назван революционным трибуналом^[52]. Он, по сути, являлся судом присяжных для рассмотрения, как уголовных, так и гражданских дел. Общим собранием судей из числа членов Совета и по жребию назначаются присяжные заседатели, которые назначались на неделю. Присяжные заседатели решали дела по совести большинством голосов. Судья в решении дел участия не принимал^[53]. Члены исполкома были категорически против приглашения «юристов-стариков», считая, что они не смогут адаптироваться к новому праву. Выходом признали привлечение судей из рабочих и крестьян^[54]. Из них предполагалось создать временный суд, который возьмет в основу закон революции^[55]. В исполкоме были и иные мнения. Было высказано, что на суде должны присутствовать лица, получившие юридическое образование для разбора уголовных дел. Однако и здесь совет решил, что в новых судах старому уголовному уложению нечего будет делать. Примером посчитали народные суды у абхазов, где дела разбирались на выборных началах народом^[56].

9 декабря состоялось первое заседание временного революционного суда. Разбиралось дело служащих Крестьянского банка, к которым за их действия был применен новый термин – «враги народа»^[57].

В исполкоме к тому времени возникает дискуссия, кто и как должен производить аресты. Власть признавала наличие недоразумений, потому, что приходилось действовать скоро, следуя моменту. Кандидатов на арест выбирали «на основании указания людей, пользующихся безусловным доверием»^[58]. При этом аресты большей частью совершались без предъявления обвинения, и заключенные совершенно не знали, за что их держат в тюрьме^[59],^[60].

Серьезной проблемой для новой власти стал всплеск преступности связанный, как с разоружением существовавшей милиции, так и с началом массовых обысков и реквизиций. Уже 9 ноября уголовно-розыскной милиции приказывают совместно с красной гвардией задержать лиц известных, как профессиональных воров^[61]. К тому времени около шести тысяч солдат из гарнизона разошлись по домам^[62]. Вооруженная опора большевиков – красногвардейцы знаков отличий не имели. И под видом «красногвардейцев» по городу ходили выпущенные из тюрьмы уголовные преступники, заходили в дома, учиняли обыски, грабили по ночам прохожих^[63].

Исполком вынес решение, в котором говорилось, что воры, грабители, убийцы, будут расстреливаться на месте преступления. Красногвардейцы не церемонились с наиболее наглыми нарушителями революционного порядка^[64]. Задержанных преступников зачастую расстреливали прямо в центре города во дворах служебных зданий^{[65] [66]}, или даже на улицах «при попытке к бегству»^{[67] [68] [69]}.

Уже в первую неделю новой власти в Саратове, защищаясь от грабежей и хулиганства, население создает самоохрану, путем назначения из жильцов домов дежурных по часам в течение всей ночи^[70]. Большевикам пришлось использовать народную инициативу и даже приписать себе её организацию, дабы избежать признания своей недееспособности^[71]. 8-го декабря исполком постановил произвести выборы квартальных старост. Это означало попытку установления контроля над общественной организацией. Официально самоохрана начала функционировать под крылом большевиков с 22 декабря, более, чем через полтора месяца после её фактического появления^[72].

Другой стихийной реакцией населения на разгул преступности и беззакония власти стали самосуды над пойманными преступникам, которых убивала на улицах разъяренная толпа. Бороться с этим не было никакой возможности, кроме чтения лекций-бесед^[73]. Дневники и воспоминания пестрят описаниями таких диких фактов^{[74] [75] [76]}.

1 декабря в знак протеста против незаконного роспуска Городской Думы служащие во всех правительственных и общественных учреждений объявили однодневную забастовку. В городе были произведены обыски во всех бастующих учреждениях, отряды красногвардейцев пытались арестовать организаторов забастовки^[77]. Аресты продолжались два дня^[78]. Исполком выпустил воззвание к бастующим служащим, в котором звучали угрозы, что по отношению к ним будут действовать беспощадно, лишать пенсии и т.д^[79].

18 декабря всем губернским совдепам из центра указали, что они, «как органы власти на местах имеют право увольнять всех чиновников и служащих правительственных учреждений независимо от чина и продолжительности службы, уплачивая, не участвовавшим в саботаже, за месяц вперед»[80]. Губисполком пообещал служащих, которых он найдет необходимым, уволить в интересах дела^[81]. Задачу большевиков в тот период сформулировал В.П. Антонов в своих воспоминаниях: «нужно было выбить из привычных ячеек чиновников и, перетасовав их, взяв в иных соотношениях, построить, увы! — пока из них же, другой, приспособленный к нашим интересам аппарат. … нужно разбить государственную машину на случай поражения, чтобы победители не смогли сразу воспользоваться готовым аппаратом»^[82].

Среди бастовавших служащих особую озабоченность у большевиков вызывала почтово-телеграфные служащие, поскольку под угрозой оказался единственный вид связи – телефон и телеграф. Выяснилось, что перед началом забастовки работники телеграфа разрушили телеграфную связь. В ответ, вечером первого декабря в цен­тральную почтово-телеграфную контору был введен вооруженный отряд. Посланные комиссары имели широкие полномочия — с правом ареста и привода под конвоем нужных служащих^[83]. Кроме того, комиссарам почт была вменена функция цензоров с правом не пропускать корреспонденцию контрреволюционного содержания[84].

К забастовке центральной почты и телеграфа присоединились все городские отделения. Соответственно, 4 ноября были арестованы и заключены в губернскую тюрьму 12 почтово-телеграфных служащих по обвинению в забастовке и отказе признать власть Совета^[85].

Уже 13 декабря было начато формирование нового штата служащих. Были произведены аресты бастующих руководящих работников за отказ выдать ключи и приступить к работе^[86].

На этом противостояние с властью не закончилось. Союз почтово-телеграфных служащих по саратовскому округу, предъявил местному исполнительному комитету совета рабочих и солдатских депутатов ультиматум с требованием прекращения репрессий в отношении почтово-телеграфных служащих. В противном случае, союз принужден будет объявить в ближайшие дни забастовку по всему Саратовскому округу, в который, входил целый ряд губерний^[87].

Ответ власти был жестким: «Всем чиновникам и служащим Управления Саратовского почтово-телеграфного округа предлагается явиться и вступить немедленно, и не позднее 23 декабря с.г., к выполнению всех служебных обязанностей. Не желающие служить, обязаны явиться в Управление и сдать казенное имущество, дела и книги от складов, шкафов и столов заведующему Управлением округа. Не исполнение сего распоряжения повлечет к принятию суровых мер»^[88]. И чуть позже: «Все забастовавшие почтово-телеграфные служащие, уволены от службы 1-го декабря. За получением документов имеют явиться в Управление почтово-телеграфного округа»^[89].

В то же время: «все желающие занять посты в Почтово-Телеграфных учреждениях г. Саратова, приглашаются для этой цели к комиссару почт и телеграфа г. Саратова»^[90].

Служащие, однако, ждали открытия Учредительного собрания, надеясь, что оно положит конец произволу большевиков. Лишь после известия о разгоне «хозяина земли русской» они вновь получили предупреждение: «Всем бастующим чиновникам предложено или вступить на работу или сдать все дела. За последнее время прекратили забастовку на почте около 300 человек^[91]. И лишь через 50 дней после начала забастовки власть смогла констатировать, что она ликвидирована. Обратно было не принято 69 человек, признанных явными врагами советской власти^[92].

Для обеспечения жизнедеятельности губернии было важно подчинить так же и железную дорогу. Губисполком, как и при захвате банков, 2 января направил в управление Рязано-Уральской железной дороги вооруженный отряд красногвардейцев. Часть руководителей Управления дороги, как сообщили в газетах «в целях демократизации», были арестованы и заключены в Губернскую тюрьму[93]. Работников пригласили на собрание в зал консерватории, куда явились представители большевиков[94]. Дорога была объявлена национальной собственностью, а её управление было обещано реорганизовать на началах коллегиальности[95]. В знак протеста 960 сотрудников управления из числа полутора тысяч высказались за забастовку. 5 января на службу в управление железной дороги из 599 высказавшихся против забастовки явились всего около 100 человек; остальные заявили, что, хотя они и против забастовки, но подчиняются решению большинства[96]. Тем не менее, 17 января большинство служащих приступило к работе, подчиняясь комиссару, присланному от большевиков[97].

Вслед за роспуском городской думы был поднят вопрос о закрытии независимых, соответственно «буржуазных» газет. Члены исполкома понимали, что это создаст им много врагов. Но решили, что от свободы буржуазной печати вреда будет больше, со ссылкой на настроение рабочих и солдат^[98].

И 29 ноября впредь до особого распоряжения были закрыты: «Саратовской Вестник», «Саратовский Листок» и «Саратовская Почта»^[99]. Очевидцы замечают, что на следующий день московские газеты продавались по 2 рубля за экземпляр^[100].

Газеты социалистических партий, ставших оппозиционными, были закрыты месяц спустя, причем постановления сопровождались визитами красногвардейцев в редакции и типографии газет^{[101] [102] [103] [104]}. К новому 1918 году оппозиция уже не имела доступа к печати. Нужно отметить, что и в этом вопросе саратовский совет шел впереди всей страны, не оставляя оппозиции шансов на борьбу.

Поскольку 80 процентов населения губернии проживало на селе, в числе первых действий губернского совета был призыв к захвату земель крестьянами. К организованному захвату, и распоряжению захваченной землей вместе с Советами^[105].

Декрет о земле был практически слово в слово списан из программы эсеров, которые среди крестьян имели, безусловно, большую популярность, чем большевики. Эсеры, сразу после переворота старались обратить внимание крестьян о несоответствии лозунга отмены частной собственности, с обещанием отдать землю крестьянам^[106].

В губернии существовал совет крестьянских депутатов с эсеровским большинством, избравший исполнительный комитет на своем съезде в сентябре, на котором присутствовало 680 депутатов от большинства волостей губернии. Съезд назначил кандидатов в Учредительное собрание от партии эсеров, которые собрали более двух третей голосов крестьянства губернии.

22-24 ноября эсерами был созван новый губернский съезд. Исполнительный комитет совета крестьянских депутатов, на котором обратился к совету солдатских и рабочих депутатов с письмом, предлагая назначить время и место для переговоров. Но большевики ответили молчанием – делить власть на селе они не собирались^[107]. Ими был выбран другой путь – создание «своих» альтернативных советов.

Исполком губернского совета рабочих и солдатских депутатов (большевистский) проводит свой губернский крестьянский съезд уже через неделю, 30 ноября, при том, что решение о его созыве было принято 12 ноября. Делегаты были созваны с помощью 300 представителей солдат местного гарнизона^[108], которых снабдили бесплатными земскими лошадьми и выдали по 200 руб. командировочных. Агитаторы смогли привести около 200 делегатов от 70-80 волостей, главным образом Саратовского, Аткарского и Балашовского уездов, от остальных уездов приехали представители одной-двух волостей. Этот бутафорский съезд, тем не менее, был посчитан легитимным^[109].

Съезд выбрал новый Исполнительный комитет, который совместно с Советом солдатских и рабочих депутатов стал управлять губернией^[110]. С этого момента губернский совет стал именоваться как совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, в котором была выделена крестьянская секция.

На следующий день в типографию эсеровских «Известий Совета Крестьянских депутатов»^[111] явился наряд солдат, и газета была закрыта.^[112] А 4 декабря помещение исполнительного комитета совета крестьянских депутатов (эсеровских) было занято красной гвардией[113]. Членам бывшего Губернского исполнительного комитета совета крестьянских депутатов было приказано немедленно явиться в помещение Консерватории для сдачи и отчета перед вновь избранным Исполнительным Комитетом.^[114] Вытеснение эсеров из волостных советов продолжалось ещё довольно длительное время.

Если в эсеровских советах опора была на авторитетных и успешных крестьян, то большевистский совет сразу же декларировал опору на деревенскую бедноту. Впереди предстояло изъятие хлеба по фиксированным, убыточным в условиях инфляции, ценам. В.П. Антонов уже тогда сформулировал цель создания новых советов на селе: «опираясь на голодающих, которые обнаружат хлеб у кулаков, мы достанем хлеб, чтобы разделить его с этими голодающими»^[115].

С первых дней советской власти на селе начался передел земель и разгром имущества зажиточных хозяев. Прокурору Саратовского окружного суда поступали жалобы, которые ярко рисуют картину раздора между крестьянами отрубщиками[1] и сельскими обществами. Крестьяне после объявления 14 ноября о взятии на «учет» частновладельческих земель, производили вместо учета фактически обыкновенные грабежи. Корреспонденты описывают последствия такого «учета имений».

«Дом его стоит без окон, вынуты и унесены полы, печи разломаны, трубы сняты, железо с крыш поднято, тес сорван и унесен, оставшаяся обстановка и имущество расхищены, колодец и погреб завалены, оставшиеся надворные постройки разобраны до основания и унесены … озимые вытоптаны дочерна скотом по приказу сельского комитета. Бежавшие из поселка отрубщики остались буквально нищими, без крова, одежды и хлеба»^[116]. Волостной комиссар села Старого Чирчима совместно с милицией в числе 3 человек и «граждан» того же села в числе 55 человек отобрали у крестьянина Скорлупкина весь хлеб, скот, все корма, дрова, лес, сеялки, бороны, тележки, и все другие хозяйственные вещи. Часть имущества увезли на подводах, а часть растащили. Взята была даже одежда и белье. Все это было поделено между участниками погрома^[117]. В Аткарском уезде крестьяне во главе с местным сельским старостой, без всякого извещения крестьянина д. Щербиновка А.С. Попова приступили к «учету» принадлежащего ему имения. Служащие имения были разогнаны и частью арестованы, у приказчиков были отобраны ключи от всех амбаров и помещений. Лошади же, рогатый скот, инвентарь и др. вещи были распроданы^[118].

Остановить грабежи на селе было некому. Очевидно, новой власти было выгодно, чтобы крестьяне не без выгоды для себя почувствовали наступление нового времени. В.П. Антонов пишет в своих воспоминаниях: «Мужики после расправы возвращались довольные, глубоко убежденные, что «ежели помещик одолеет, как в пятом году, то все одно – ничего не получит». Массовому разгрому подверглись дома земских начальников, камеры судей, избы урядников и прочей полицейской охраны»^[119].

Позднее, часть разграбленных крестьян пыталась обратиться к новой власти с просьбой о привлечении обидчиков к законной ответственности. Власть попала в двусмысленное положение, поскольку их опорой на селе и были бедняки, осуществлявшие эти грабежи. Приведем резолюцию нового правосудия на одном из таких дел: «означенное деяние произошло в революционный период и его следует рассматривать как происшедшее на почве земельных отношений. Дело производством прекратить».^[120]

Ежедневно, день и ночь в городах шли повальные обыски. Оцеплялись целые кварталы, и у перепуганных граждан отбирали не только все более или менее ценное, но и случайный куль картошки или пуд муки^[121]. Искали «излишки» продуктов и товаров, размер и номенклатура которых постоянно менялись^[122]. Целью обысков было равномерное распределение продуктов по всему населению.

Предлагалось производить обыски при дневном свете, с 8 часов утра до 5 часов вечера[123]. Зачастую ордера давались с формулировкой «командируется во все места города для проведения обысков и реквизиции найденного»^[124]. Основаниями для обысков зачастую служили слухи^[125]. Были и целевые облавы – например, на спекулянтов, продававших калоши, поскольку все получаемые в Саратове калоши распределялись централизовано^[126].

В декабре дефицит хлеба стал ощущаться все сильней. Жители вставали в очередь в 5 утра, чтобы в 7.30 получить булку хлеба^[127]. Сокращать паёк в канун нового года большевики не хотели. 22 декабря было принято ряд мер по реорганизации продовольственного дела. Губернский совет воззвал о помощи к уездным советам[128]. А 30 декабря право реквизиции продуктов питания было передано от продовольственной управы реквизиционному отделу при совете[129], а все дела по продовольствию были переданы совету народных комиссаров по продовольствию[130].

Решили начать повальные обыски с 31 декабря^[131]. Муки жителям разрешили оставляться по 5 пудов на человека, а остальную реквизировать по твердым ценам. Свыше тысячи солдат гарнизона, вся красная гвардия и почти все члены Совета приняли в этом участие в этом обыске. Результаты по словам В.П. Антонова оказались неплохими, но не настолько, чтобы прокормить город в течение хотя бы месячного промежутка. В предновогодний вечер 1918 года саратовцы получили памятный подарок от новой власти – визиты людей в шинелях, которые хозяйничали в их кладовках и шкафах.

После этого ничего уже не оставалось делать, как снаряжать вооруженные экспедиции в деревню за хлебом^[132]. Многочисленные ходоки от бедноты советовали именно этот путь изъятия хлеба у кулаков. Причем, они обещали помощь со стороны бедняков деревни, если тем перепадет известная толика из обнаруженных у кулаков запасов^[133].

Отряды солдат поехали в село в поисках запасов зерна^[134]. Где-то бедноте самой удавалось «при помощи более решительных мер» отобрать хлеб у кулаков^[135]. А где-то обращались в губисполком за помощью^[136].

Толпы «мешочников» поехали в заготовительные губернии для покупки хлеба по «договорным» ценам[137]. Крестьяне производящих губерний, естественно, предпочитали продавать хлеб таким покупателям, чем сдавать его продовольственным органам по твердой цене. Тем более, что при тогдашнем политическом положении вольная продажа хлеба фактически была не наказуема^[138].

Почувствовав свободу от законов старого правительства, население некоторых городов «отменило» для себя, действовавший с 1914 года сухой закон. По всей стране пронеслись винные погромы с участием солдат[139] ^[140]. Повальное пьянство распространилось и по всей Саратовской губернии, а на этой почве участились грабежи.^[141]

В Камышине 10 ноября был разгромлен винный склад, вследствие чего выборы в учредительное собрание отменены^[142]. Большевики взяли власть только после приезда из Саратова 15 ноября отряда, вооруженного пулеметами^[143].

В Балашове в городе пьянствовали казаки, солдат всех обезоружили. Балашовцы попросили у Саратова помощи^[144].

В Кузнецке на 23 ноября совета не было. Был разгромлен винный склад, что вызвало образование пьяных банд, приступивших к разгрому торгово-промышленных предприятий. В городе царила паника, и восстановить порядок было некому^[145].

В Хвалынске исполнительный комитет совета Р.С и К.Д. 5-го декабря обсуждал «тревожное состояние всех граждан города вследствие появления толп на улицах, по причине неосторожного уничтожения запасов спирта из местного склада». Постановили организовать военно-революционный комитет из представителей организованных рабочих и войсковых частей[146].

В Петровске гарнизон разгромил склад, где находилось 87 тыс. ведер спирта и 17 тыс. ведер вина, и начал распределять алкоголь между солдатами и продавать его населению.^[147] Посланный губернским исполкомом из Саратова отряд для наведения порядка перепился. Власть в городе фактически принадлежала городской думе. Думцы искали большевиков, часть которых уехала, другая работала подпольно^[148]. 24 ноября в Петровске и его окрестностях на 40 верст было введено военное положение[149]. Туда был отправлен ещё один отряд с проверенным командиром коммунистом, которому удалось навести в городе порядок^[150].

Хранение спирта стало проблемой^[151], что заставило власть в некоторых случаях выливать спирт в Волгу^[152].

До октябрьских событий правительство приняло решение поднять цену на сахар в четыре раза и, соответственно, акциз на него. Городская управа уплатила акциз за поставленный на ноябрь сахарный песок и начала продажу по новой цене. Среди жителей начались протесты^[153]. Новой власти в начале своей экономической деятельности это было невыгодно, и с 16 ноября «в интересах трудящихся масс» цена на сахар была возвращена к дооктябрьской^[154]. В результате продовольственная управа понесла убыток в 70 тыс. руб.^[155] Очевидно, это было первым действием большевиков, в котором политические соображения доминировали над экономической целесообразностью.

Отсутствие надлежащих поступлений наличных денег в банки вызвало необходимость у новой власти начать поиски источников своего существования. Пыла предпринята попытка поискать деньги в банковских сейфах^{[156] [157]}. Но владельцы не спешили явиться на их осмотр. Контроль над банковскими операциями с наличностью был поручен комиссарам, согласно циркуляру из столицы от 27 ноября^[158].

30 ноября представители исполкома и банков решили в связи с критическим положением городского самоуправления допустить заимствование из местного отделения Государственного банка до семисот пятидесяти тысяч руб. Исполнительный комитет при этом пообещал принять немедленно меры к истребованию декрета центральной власти, позволяющего вернуть эти деньги банку^[159]. Вновь назначенный комиссар госбанка взял ответственность на изъятие денег на себя^[160].

8 декабря исполнительный комитет в интересах улучшения финансового дела в Саратовской губернии решил произвести серьёзное фактическое обследование банков, податной инспекции и городского продовольственного дела. Для этого попросил саратовскую контрольную палату командировать своих служащих, имеющих многолетний опыт для обследования этих учреждений^[161].

При исполнительном комитете 13 декабря была создана финансовая комиссия, которой поручили «выработать проект организации, определить количество нужных людей для этого и представить на рассмотрение в исполнительный комитет»^[162]. Большевикам предстояло разобраться из чего складывается государственный бюджет.

2-го декабря в контрольную палату был отправлен контролёр от исполкома, которому поручили подыскать специалистов, способных разобраться в финансовых вопросах^[163]. Однако, сотрудники палаты на фоне общей забастовки государственных служащих встретили его недружелюбно^[164].

Перед рождеством, когда по старой традиции выдавалось жалование государственным служащим, дефицит наличных денег в саратовских банках достиг критического уровня. Денежные знаки были исчерпаны, а новые вклады не поступали из-за потери доверия к банкам^[165]. В местной кассе Государственного банка на 20 декабря оставалось в наличии 65 000 рублей.

Комиссару финансов в столицу отправляется депеша о том, что «имеется острая необходимость подкрепления в размере 30-40 миллионов. Подкрепление должно быть выслано с экстренным поездом, иначе грозит кризис и забастовка железнодорожников, которым немедленно нужно платить до семи миллионов рублей»^[166].

В столицу с чемоданчиком поехал член исполкома Агеев, который привез 1,3 млн. рублей из просимых 10 млн. 8,7 млн. центр выслал почтовым вагоном. Однако, поскольку почта бастовала, баул с этими деньгами был переправлен в Тамбов, где почтовые отделения продолжали работать^[167]. Деньги с небольшим опозданием нашлись, но на голову почтовых служащих посыпались проклятия^[168].

Было постановлено, что впредь все суммы предприятий, как приходные, так и расходные, должны проходить через контроль рабочей руки[169].

Построить новую налоговую систему в условиях спада экономики и общего обнищания было непросто. Поэтому первыми налогами, введенными большевиками стали налоги на расходы, не касающиеся бюджета семей простых труженика: рестораны, театры, кинотеатры и гостиницы[170]. По свидетельствам современников «денег на руках у публики масса. Театры по-прежнему делают бешеные сборы – какие бы цены ни назначались. Даже у мальчиков масса денег. Процветает и карточная игра, причём деньги бросают как сор…»[171]. По городу расклеивались листовки: «Принимая во внимание, что спекуляция, мародёрство, хищничество, азартные денежные игры достигли нетерпимых размеров, Исполнительный комитет постановил, что лица, виновные в этих преступлениях, будут немедленно арестовываться и препровождаться в тюрьму впредь до предания Военно-Революционному суду»[172].

Понимая, что у населения на руках есть значительные средства, исполком вызвал к себе видных представителей промышленного класса, которым предложил подготовить совещание биржевого комитета по вопросу о быстрейшей и удобнейшей реализации единовременного прогрессивного налога с валового дохода^[173].

22 декабря состоялось экстренное общее собрание биржевиков в зале консерватории, для обсуждения предложения саратовского исполнительного комитета совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов об уплате налога, устанавливаемого с имущих лиц^[174]. Собрание постановило: дать требуемую сумму, но при условии: газеты должны быть открыты, городская дума – восстановлена в своих правах, арестованные – освобождены, контроль с банков – снят^[175]. Кроме того, расходование собранных сумм по их требованию должно было подлежать публичной отчетности^[176].

В связи с фактическим отказом дать исполкому денег исполком решил арестовать крупных капиталистов. В первых числах января по ночам шли аресты промышленников и купцов, большинство из которых, однако, успело скрыться^{[177] [178] [179]}.

Рабочий контроль отныне принимал решения обязательные для владельцев предприятий. Коммерческая тайна отменялась, владельцы стали обязаны предъявлять рабочему контролю все книги и отчеты за текущий год, а также и за прошлые отчетные годы ^[180]. Благодаря участию в финансах предприятий, среди сторонников большевиков уже на этом этапе революции начинают выявляться корыстные и нечистоплотные деятели, занимавшие должности на различных уровнях власти^{[181] [182] [183] [184]}.

В декабре был открыт новый комиссариат – жилищный, который начал руководить учетом и распределением квартир между всеми нуждающимися гражданами города^[185]. С 1 января 1918 года были отменены права частной собственности на все домовладения, расположенные в пределах города Саратова. Когда вводился декрет об отмене частной собственности на городские домовладения, возникли споры о том, с какой стоимости отчуждать дома. Оказалось, что под отчуждение попали дома бедноты. Постановили повысить нижнюю стоимость отчуждаемых домов^[186].

За бывшими собственником домов оставляется право пользования занимаемыми ими в их домах квартирами. При этом они стали обязаны уплачивать за занимаемую ими квартиру наемную плату, если ее размер был больше установленных норм. Нанимателям всякого рода помещений воспрещается с 1 января 1918 года вносить плату домовладельцам. Теперь платить нужно было большевикам^[187].

Сторонники Учредительного собрания решили провести 17 декабря на Театральной площади демонстрацию^[188]. Исполнительный комитет в ответ решил назначить в тот же день вооруженную демонстрацию солдат и рабочих. «Пускай знают враги народа, что власть Совета сильна и едина, и пусть они увидят стройные ряды солдат и рабочих»^[189].

Следующая демонстрация сторонников учредительного собрания была назначена на 31 декабря в 12 час. дня, на Театральной площади. Листовки были выпущены меньшевиками^[190]. На площади собрались представители различных политических и профессиональных организаций и просто публика. Красные знамёна. С балкона театра – речи. Вскоре к манифестантам двинулась толпа солдат и прочего люда, человек около ста, с криком, гиком, с очевидной целью сорвать манифестацию. Демонстранты во избежание эксцессов двинулись по Московской в сторону почтамта, подойдя к которому, манифестанты увидели стоявших поперёк улицы вооружённых солдат. Подпустив манифестантов шагов на сто, они дали залп. Потом ещё и ещё…^[191].

Число жертв расстрела мирной демонстрации точно неизвестно. Девять гробов с жертвами событий 31 декабря были похоронены публично. Но некоторых ранее похоронили родные^[192].

Во вновь избранном совете, в который уже вошли меньшевики был поднят вопрос о поиске и наказании убийц демонстрантов. Была создана следственная комиссия, которая призвала всех товарищей и граждан, могущих по этому делу дать какие-либо показания, явиться по указанному адресу^[193]. Как и многие комиссии, созданные позднее большевиками для поисков истины, эта комиссия так и не смогла установить виновников трагедии.

Состав совета 3 созыва, продолжившего работу после переворота, был избран ещё при временном правительстве. Покинувшие его накануне переворота меньшевики и правые эсеры де юро оставались в составе выборного органа и могли претендовать на участие в политической жизни. Для очищения губернского совета от отколовшихся депутатов было решено провести 20-го декабря внеочередные выборы. Меньшевики, однако, приняли решение участвовать в этих выборах с целью вхождения своей фракции в органы власти[194]. Эсеры так же включились в борьбу за места в новом совете[195]. Но на первом заседании совета 4 созыва народным избранникам было прямо высказано нежелание большевиков видеть рядом с собой политических конкурентов. «Партиям контрреволюционного заговора не должно быть места ни в нашем президиуме, ни в Исполнительном Комитете, ни, в Совете Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов»[196].

9 января в саратовских газетах было сообщено об открытии Учредительного Собрания[197]. Подробности обещали написать завтра, и 10-го в городе узнали как матрос Железняк распустил депутатов, не желавших признать власть советов.[2]  Большевики ясно указали, что делить власть ни с кем не намерены.

Таким образом, победы большевиков первых месяцев после октябрьских событий основывались исключительно на насилии. Появление лидеров восстания в сопровождении вооруженных отрядов в том или ином учреждении приводило к замене руководства и подчинении сотрудников угрозами материальных потерь. Население и оппозиция надеялись, что учредительное собрание остановит ущемления демократических ценностей новой властью. Поэтому протесты носили исключительно мирные формы: забастовки и демонстрации.

Но нужно признать, что и у взявшего власть совета положение было крайне непростым. Финансовый кризис, спровоцированный их действиями и политическими заявлениями вынудил их от слов перейти к делу. Платить налоги самозванцам никто не спешил. Соответственно, средств на создание и содержание советских структур почти не было. Забастовки государственных служащих вели к дезорганизации общества. Естественное желание крестьян придержать продукты, при ограничении цен на них вели к дефициту продовольствия. А активизация всех уголовных элементов, неизбежная при ослаблении власти, привносила ощущение хаоса. Население  лишали имущества и представители власти и нахлынувшие на волне революционного хаоса преступники. Завоевать симпатии населения можно было только решительными действиями. Не взирая ни на что. нужно было изъять материальные ценности у богатых слоев населения и за этот счет улучшить положение бедных. Задача не легкая, но, как мы увидим посильная.

– 2 –

Разгон учредительного собрания показал, всем питавшим надежду на демократический путь развития страны, что новая власть не собирается учитывать чье-то мнение или учитывать чьи-то интересы, отличные от интересов правящей партии. Интересы партии же отождествлялись с интересами трудящихся, то есть людей не имевших собственности. С первых дней после III съезда Советов, прошедшего вместо учредительного собрания в том же Таврическом дворце, большевики начали построение новой государственной системы. Соответственно, недовольные происходящим начали думать о путях и способах сопротивления.

В начале февраля из центра всем совдепам вышла срочная телеграмма: «Принять строгие меры наблюдения за контрреволюционерами, все попытки сопротивляться советской власти беспощадно подавлять»[198]. На заседании исполкома последовало объяснение: «у нас нет «политических» противников, а есть контрреволюционеры, посягающие на завоеванные трудовым народом свободы». Следствие по делам о контрреволюции должно быть быстрым и протекать непосредственно на месте совершившегося преступления[199].

Постановили создать отдел по борьбе с контрреволюцией. Красная гвардия, милиция и специальные боевые социалистические дружины находятся в непосредственном и безусловном распоряжении этого отдела. В виду остроты переживаемого момента, отделу предоставляются неограниченные полномочия по борьбе с врагами народа и революции[200].

Комиссарами отдела были утверждены Марк Абелиевич Дейч, Иосиф Борисович Генкин и Моисей Соломонович Венгеров[201]. Так начала свою жизнь саратовская ЧК. Она быстро разрослась и скоро заняла целый двухэтажный дом на Крапивной[202] улице[203].

В мае отдел по борьбе с контрреволюцией губернского совета был переименован в чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем[204]. Она обратилась к уездам: «Организуйте, товарищи, при всех уездных советах свои чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, входите в теснейший контакт с саратовской (губернской) чрезвычайной комиссией, а через ее посредство и с всероссийской. В тесном контакте друг с  другом мы не дадим врагам революции ни на минуту поднять свою голову»[205].

Для предотвращения эксцессов были запрещены любые уличные собрания с угрозой, что таковые будут рассеиваться силой оружия. А за хранение оружия, имеющегося без соответствующего разрешения,  было введено тюремное заключение на три месяца[206].

6 марта Исполнительный комитет повторил эти требования[207], которые сохранили свою силу на 75 лет вперед. Впрочем, собрания в закрытых помещениях разрешили, но только с разрешения Исполнительного комитета.

Кроме того, предприятия, ведающие расклейкой и распространением воззваний и объявлений в г. Саратове (самое действенное в то время средство массовой информации), обязали «представлять на предварительный просмотр» все объявления и воззвания комиссару по делам печати[208].

Критика и неподчинение действиям властей карались революционным трибуналом. Его задача была четко сформулирована: раньше вы запекали нас в каторгу за борьбу с вами, а теперь мы будем вас запекать до тех пор, пока вы не откажетесь бороться с нами и не признаете нашего нового суверена[209].

В январе решили привлечь к работе в судебных органах «граждан, имеющих юридическую или практическую подготовку» при наличии у последних рекомендаций какой-либо общественной организации или общественного деятеля[210].

Первоначально предлагалось, что защиту подсудимого может взять на себя всякий гражданин, заявивший об этом не позднее, чем за час до разбора дела[211]. Позже была учреждена коллегия лиц, посвящающих себя правозаступничеству, путем свободной записи всех лиц, желающих оказать помощь революционному правосудию и представивших рекомендации местного совета[212].

Уже к концу марта суды оказались перегружены делами, и было предложено ускорить судопроизводство и заменить меры пресечения уклонения от суда и следствия – залогом[213].

Обвинения, предъявляемые гражданам Революционным трибуналом, звучали так: распространение ложных слухов, наносящих вред революции[214]; неподчинение власти Совета, агитация среди гарнизона[215];  распространение ложных слухов, наносящих вред революции и оскорбление Совета[216]. Помимо, конечно, многочисленных дел о спекуляции, которая оценивалась так же, как государственное преступление[217] [218].

В совете народных комиссаров был и комиссар юстиции, который пытался вмешаться в произвол блюстителей порядка. Но иногда ему просто вежливо отвечали, что сообщать о своих действиях не сочли необходимым. Например, о расстреле в тюрьме своих подследственных без суда. Более того в совете в тот день высказывались за полную свободу уголовной милиции в уничтожении грабителей, так как преступники не щадили милицию[219].

На этом фоне, следует отметить, что самосуды на улицах продолжались по-прежнему[220].

Советы в новом 1918 году к маю взяли власть по всей губернии, но попытки их свержения не прекращались ещё долго, о чем говорят события того времени.

В Петровске  5 января была демонстрация меньшевиков в защиту Учредительного собрания. Солдаты вышли с винтовками и криком: «Вся власть Советам» и начали разгонять их. Провокаторский выстрел ранил солдата. Толпа бросилась рвать знамена. Манифестанты выхватили револьверы и открыли стрельбу, солдаты начали отвечать. С трудом удалось внести успокоение. Манифестация не удалась[221]. А 1 марта из Петровска командируют члена совета с ходатайством о присылке отряда в распоряжение совета для установления порядка, а так же два пулемёта с патронами, которые должны остаться в собственность[222]. Вскоре просьба повторяется, но вооруженный отряд требуется уже с 10 пулеметами для водворения порядка. Громят склады с продуктами, обмундированием[223].

В Балашове 5 января совет был разогнан. Все документы и бумаги порвали, а председателя арестовали. Крестьянская беднота, батраки, и рабочие Балашова, в количестве 80 человек собрались на экстренный съезд советов. Была вооружена красная гвардия, которая атаковала земство. В дальнейшем были  произведены обыски, в результате которых было отобрано много оружия наганов и браунингов[224].

26 февраля в Аткарске была сделана неудачная попытка свержения советской власти. В 2 часа дня с соборного колокола ударили в набат, собирая противников советов. Но толпа была разогнана красной гвардией. Был пущен в ход пулемет. Среди контрреволюционеров произведены аресты. В городе полный порядок[225].

В Вольске только в феврале образовался совет. Эсеры и меньшевики «были сняты при помощи простого ареста на несколько часов». Этим и закончилась власть соглашателей[226]. 30 марта Городская дума и уездная земская управа были ликвидированы. Городской голова и другие руководители городского и земского самоуправления арестованы[227].

В начале января в Хвалынске союз охотников и юнкера военно-топографического училища[3] напали на Совет и начали его обстрел[228]. Поскольку членам совета донесли о белогвардейском заговоре, они организовали оборону, расставив пулеметы так, чтобы можно было обстреливать во всех направлениях. Ровно в 1 час ночи юнкера и контрреволюционеры, переодевшись в штатское платье и полушубки, стали вести наступление на здание совета. Началась перестрелка. Разрыв гранаты, брошенной из окна напугал нападавших, и они сразу рассеялись[229].

2 марта в Базарном Карабулаке большинство жителей села покушалось разогнать совет[230]. Губисполком отправил местным большевикам письмо: «Доведите до сведения кулаков вашего села, что если они будут посягать на совет бедноты, то будет прислана артиллерия и аэроплан с четырьмя пудовыми бомбами, которыми и будет совет бедноты снова восстановлен, а все виновные подвергнутся суровому наказанию»[231]. Угроза не подействовала, и 1 апреля карабулакский совет был разогнан, оружие и патроны растащены[232]. Восстание было подавлено с помощью отряда, прибывшего из Саратова[233].

В Сердобске только в начале мая были упразднены уездное земство и городская дума[234].

В начале апреля Кузнецкая городская дума признала власть Советов и, работала в полном согласии с исполнительным комитетом. Решили признать союз фронтовиков распущенным, так как таковые союзы не стоят на точке зрения трудового народа и советской республики[235].

В Балаково в феврале 1918 года вооруженный отряд противников советской власти захватил здание городского комиссариата и арестовал группу комиссаров. На следующий день в Балаково прибыл В. И. Чапаев с отрядами красногвардейцев, которые разыскивали и арестовывали активных участников мятежа[236]. Местная буржуазия поплатилась за мятеж контрибуцией в полтора миллиона рублей[237]. Были арестованы до сотни лиц из местной буржуазии[238].

В Баронске у власти стояли буржуи, и местные пролетарии не в силах были бороться с ними. «Совет не могли организовать потому, что не было Красной гвардии»: оружия у  бедняков не было, а у зажиточных людей его было достаточно[239].

В Николаевском уезде Липовская волость с 1 марта, впредь до особого распоряжения, была объявлена на военном положении. Для подавления контрреволюционного восстания была мобилизована Красная гвардия Липовского района. Вся власть в этом районе была возложена на военного комиссара Чапаева, командированного Советом для подавления восстания. В течение десяти суток Чапаев восстановил революционные завоевания на территории всей Липовской волости. В виде контрибуции с кулаков Липовской волости чапаевский отряд взял, кроме денег, 100 тысяч пудов хлеба[240].

Весной, организованные по всей губернии советы начали свою работу. Документы повествуют о бесконечных насилиях и вооруженных стычках представителей новой власти и населения. Причем зачастую действия власти вызывают недоумение.

В начале апреля в Хвалынск выехали члены губернского совета, чтобы разобраться с причинами нападения на местный совет[241]. Оказалось, что нападал на совет пьяный помощник начальника милиции потому, что кто-то сказал ему, что «из совета члены бегут и тащат деньги». На допросе ответчик не смог вспомнить, как избил члена совета, так как «делал это бессознательно». На себя милиционер ответственность за содеянное не брал, так действовал он якобы по требованию толпы, и арест исполнительного комитета не предлагал. На вопрос: «Состоя на ответственном посту, считали ли трёхдневное пьянство сознательным?» ответил – «Я не знаю чем объяснить, что никак не смею отказаться от водки»[242].

            Но в Хвалынском совете, действительно, собрались не совсем те люди, на которых рассчитывала центральная власть. События в уезде красноречиво говорят об этом.

В селе Ивановка Хвалынского района представители уездной власти расследовали беспорядки, учиненные отрядами красногвардейцев местного совета, представлявшего из себя «кучку каких-то темных элементов, которые захватили власть, и терроризировали местное население». Жители подвергались насилиям, отбирался скот, продукты питания и кроме того возлагается большая контрибуция. За малейший протест, а также и за невзнос контрибуции крестьяне подвергаются порке.

После отъезда уездной власти председатель ивановского совета совместно с отрядом красногвардейцев начал по очереди призывать в Совет всех жалобщиков и каждый из них там избивался. Иные избивались до такой степени, что теряли сознание. Били за то, что они жаловались председателю Совнаркома, причем, каждому грозили, что если теперь расскажет об избиении, то будет расстрелян. Так перепороли почти всё село. Побоям подвергались даже женщины и дети. От населения отобрали все, что имеет ценность. Отбирают кур, лошадей, которых загоняют, режут коров, а также забирают молоко, масло и яйца. Население стало разбегаться, оставляя полевые работы; у многих остались незасеянными поля[243].

Сохранились телеграммы в Саратов, в которых население Хвалынского уезда просит защиты от телесных истязаний, чрезмерных поборов и  контрибуции деньгами чинимые хвалынскими красногвардейцами, которые озлобляя население внесли полный террор[244].

В свою очередь красногвардейцы докладывают в Саратов, что контрреволюция подавлена. «Белая гвардия погибла в бою, некоторых расстреляли». Производим тщательный учёт в уезде и собираем контрибуцию. В волостях уезда всё спокойно, все кулацкие советы сменены[245].

В то же время представитель губернского совета докладывал, что в сёлах редкие советы сидят на защите пролетариев. Уездному совету рекомендует собрать контрибуции не один миллион, а более[246].

На губернском крестьянском съезде делегат из Хвалынска докладывал, что среди красной гвардии к нам присланной оказались нехорошие люди. Грабилось имущество и тайно и явно, брали взятки и прикарманивали имущество, как то: брюки, часы, сапоги. И комиссары, которые стояли во главе  отрядов красной гвардии, допускали большие несправедливости. В уезде среди бедноты доверие подорвано к красной армии, и, когда она проезжает по уезду, население бежит в леса, в овраги[247].

В Вольске совету народных комиссаров досталось городское хозяйство без денег и запасов продовольствия. Незначительные суммы денежных средств изыскали путём наложения контрибуции на буржуазию. По согласовании с Балаковским совнаркомом, вольский совнарком командировал своих представителей с отрядом красногвардейцев в числе 50 человек для закупки продовольствия в находящиеся на противоположной стороне Волги немецкие колонии. Между представителями вольского совнаркома, прибывшими для закупки продовольствия, и жителями колоний произошло вооружённое столкновение, в результате которого вольский отряд был обезоружен и часть его убита[248]. В ответ отряд красногвардейцев уже в 3000 чел. отправился выручать товарищей. «В первую очередь начались мирные переговоры с немцами (но до начала переговоров был произведён обстрел немецкой колонии). В результате мирных переговоров немцы изъявили согласие на выдачу излишков хлеба, а так же выдачу захваченного ими оружия и убитых красногвардейцев. 11-го апреля вечером немцами были выданы 19 трупов из числа перебитых красногвардейцев»[249].

В конце апреля Хвалынский совдеп сообщил кузнецкому совдепу, что он по распоряжению из Саратова послал в Кузнецкий уезд отряд для организации здесь «настоящей» советской власти. По пути отряд навел порядок в селе Неверкино, где по словам жителей «своими действиями покрыл мраком позора советскую власть». Были ограблены и расстреляны мирные жители. Убито 12 человек кузнецких красноармейцев во главе с военным комиссаром[250].

Посланным отрядом красной армии из голодных крестьян Хвалынского уезда руководил Пудовочкин. В городе он без всякого плана начал производить конфискацию имущества буржуазии, чем разжег аппетиты голодных солдат. Население взволновалось. Дело кончилось тем, что накануне пасхи население зверски перебило большую часть отряда, остальные разбежались. Приехавшему из Пензы отряду латышей еле-еле удалось восстановить порядок и удержать население города от определенно контрреволюционных выступлений[251]. После хозяйничанья отряда Пудовочкина подняла голову контрреволюция. Был срочно созван чрезвычайный съезд советов, на который попросили прислать из Саратова ответственного авторитетного представителя губернского совдепа,  поскольку положение в уезде было критическое[252].

В Хвалынске не хватало верных революции красногвардейцев, способных найти излишки хлеба в уезде, и местный совет вызвал помощь 200 человек из соседнего Николаевска.[253]  Вскоре действия николаевской красной гвардии по учёту и реквизиции хлеба, и взысканию контрибуции возмутили пригласивших.[254] Опомнившийся совет потребовал немедленно отозвать николаевцев из уезда и решил окончить в уезде означенный учёт собственными силами.[255]

Особенно упорное неприятие новой власти шло на селе, где большинство жителей имели собственность и привыкли распоряжаться результатами своего труда сами. Зажиточные крестьяне боролись за участие в советах, пытаясь спасти своё имущество от дележа. Но в помощь беднякам, желавшим получить долю чужого имущества, присылались вооруженные отряды, и повсеместно лилась кровь.

В апреле вокруг слободы Орлов-Гай развязались бои между местными зажиточными крестьянами и отрядами бедняков из соседних деревень. В докладной записке с места событий узнаем, что советы в слободе менялись в неделю по 2-3 раза. Совет за собой никакой реальной силы не имел. Бедняки решили обратиться с просьбой к соседям с более сильными советами. Отряды из соседних сел захватили Орлов Гай и после боя произвели массовые аресты. Арестованным предложили внести возложенную контрибуцию. В противном случае конфисковать всё их имущество, включая дома с надворными постройками. Их семейства перевести в худшие дома и оставить только такое имущество, которое необходимо для обыденной жизни. Возместить расходы по содержанию красной армии, принимавших участие в подавлении контрреволюционного восстания слободы Орловом Гае в сумме пятнадцати тысяч рублей, и за расстрелянные патроны в количестве 5000 штук по 5 рублей за каждый в сумме двадцать пять тысяч рублей. Итого сорок тысяч рублей[256].

В начале мая в Саратовском уезде произошло восстание в Широкинской волости[257].

В середине мая в с. Оркино из Саратова для подавления восстания прибыл отряд в составе 26 человек. Виновные были арестованы и отправлены в Саратов. После чего отряд приступило к взысканию наложенной контрибуции[258].

В Николаевском уезде в нескольких селах вспыхнули мятежи. 2 мая только в селе Семёновке от рук кулаков погибло 114 только со стороны местного совета[259].

В середине января резко возросла политическая активность вернувшихся с фронта солдат, которые находили прежние места своей работы занятыми другими, а новой работы не было[260]. Нашлись активисты, которые организовали Союз солдат фронтовиков. Изначально они признавали власть Советов и всемерно обещали ее поддерживать[261]. Совет соответственно решил предоставить им помещение^[262] и рассмотреть их устав[263].

Склонность к популизму подвела руководителей исполкома. Они пообещали снабдить обмундированием распускаемые части Саратовского гарнизона, который насчитывал более ста тысяч солдат. Естественно выполнить это было невозможно[264]. В Саратове организация фронтовиков насчитывала до 10.000 человек. Правление союза стало предъявлять требования о выдаче сапог, белья, шинелей и денег[265]

В результате, возмущенных фронтовиков обвинили в том, что они не желают считаться с тем, что в Саратове имеется около 12,5 тысяч безработных[266]. Исполнительный Комитет, посчитал нецелесообразным существование отдельного «профессионального» союза фронтовиков и постановил его распустить[267]. Так же назначить комиссию для обследования нужд безработных фронтовиков и помочь разгрузить союз от безработных. Им было сказано, что получать работу они могут только через посредство профессиональных союзов, для чего необходимо зарегистрироваться на бирже труда[268].

Но фронтовики, почуяв силу, готовы были идти на конфликт. Власть с помощью газет и речей на собраниях пыталась дискредитировать Союз фронтовиков, как скопище разнородных лиц, пытались разделить на два лагеря и этим обессилить[269] [270].

Восемнадцатого февраля конфликт между фронтовиками и Исполкомом обострился. Два дня красногвардейцы рыскали по городу с ружьями и пулеметами[271]. 21 февраля в пять часов вечера по тревожному гудку железнодорожного депо была их полная мобилизация. На улицах открыли стрельбу. Было убито и ранено несколько обывателей, виновных только в том, что проходили в это время по улице. Много красногвардейцев было пьяных[272].

4 марта ночью президиум союза был арестован, причём большевики забрали кассу объединения – 4 000 руб. Утром фронтовики созвали экстренное собрание. Настроение было боевое. У здания губернского совета солдаты, пушки… Фронтовики требуют: освобождения президиума и возвращения денег[273]. В Пассаже фронтовиком был насмерть застрелен красноармеец, который пролежал на улице несколько часов, и никто не отважился убрать тело. Вечером была перестрелка[274]. Улица Вольская (возле здания Совета) простреливалась, и было невозможно перейти ее без риска для жизни[275]. По улицам усиленная стрельба, особенно на Московской и Константиновской. Стреляют залпами из винтовок и из пулемётов. Всю ночь редкие выстрелы. На улицах зарево[276]. Красная гвардия охраняла Совет всю ночь[277]. 6-го снова стрельба из пулемётов, убитые и раненые. Вечером большевики заняли губернскую управу[278], контрреволюционное выступление было ликвидировано[279]. Но и 10 марта ночью были слышны пулеметные и ружейные. Около 3 часов утра у фронтовиков изъяли и передали в Военный комитет восемь пулеметов[280].

Разоружать фронтовиков, впоследствии приходилось и в уездах губернии. В Кузнецке постановили считать союз фронтовиков распущенным, так как таковые союзы не стоят на точке зрения трудового народа и Советской республики[281]. В Вольске желающим фронтовикам предложили перейти в красноармейский гарнизон. Оставшимся в союзе фронтовикам  предложили сдать оружие[282]. Совнарком 20-го мая приказал отобрать у союза фронтовиков всё находящееся в их распоряжении оружие. 41 человек был арестован и отправлен в тюрьму. Лиц, происходивших из пролетарской среды, освободили (34 человека), 7 человек офицеров оставили в заложники[283].

Альтернативой для фронтовиков могла стать служба в новой рабоче-крестьянской армии, которая неплохо оплачивалась. Красноармейцам платили суточные, которые составляли поначалу 5 рублей[284].  Когда саратовский совет 15 января объявил войну казачьему астраханскому кругу, сотни фронтовиков смогли получить кусок хлеба[285]. А в начале апреля после того, когда саратовский совет объявил войну и восставшему уральскому казачеству набор в армию стал ещё более интенсивным.[286]

Партийному руководству признавать рабоче-крестьянскую армию наёмной не хотелось. «Если случайно в нашу армию попадают элементы, которые самым святым ставят для себя ту или другую сумму денег, то пусть скорей они уходят, ибо им не место в нашей среде, в нашей армии». При этом признавали, что «новая наша армия не приобрела достаточно крепкой и глубокой дисциплины революционного духа, начались разлагающие думы о пайках»[287].

Немало хлопот доставили саратовскому совету союзники по революционной борьбе – анархисты, как местные, так и эвакуированные с оккупированной немцами Украины. В первых числах января анархисты «конфисковали» часть помещения биржи[4] под свой клуб [288]. По городу распространялись летучки «анархистов» с призывом «искоренять буржуазию и интеллигенцию».[289]

На одном из заседаний исполкома их представитель вел себя достаточно дерзко. «Если вы смотрите на нас как на контрреволюционеров, мы будем действовать самостоятельно. Если как на революционеров, то мы, прежде, чем идти на дела, будем сообщать об этом Исполнительному комитету»[290]. Если наши сторонники хотят быть анархистами, то они должны быть анархистами не на словах, а на деле. Никакой власти и санкций они не признают[291]. При этом саратовская ассоциация анархистов (анархисты не являлись партией, поскольку отрицали всякую организованность) извещала рабочих Саратова о том, что она ничего общего не имеет с людьми производящими от имени анархистов нападения на магазины и т.п.[292].

В своих листовках они призывали примыкать к Саратовской федерации вольных революционных отрядов «Черной гвардии». Мы вступаем в новый фазис русской революции – в фазис самодеятельности. И только своими руками мы добьемся полной свободы личности – не только на труд, но и на потребление[293].

Свободному обществу людей не нужна постоянная армия, ни полиция, ни суды, ни тюрьмы, ни парламенты, а нужна только центральная статистическая организация, которая учитывала бы количество необходимых продуктов и планомерно руководила бы производством и распределением.

Анархисты настаивали, что при социализации в пользу государства рабочие останутся наемными рабами, и весь доход от их работы пойдет в бездонный мешок государства на содержание армии сыщиков и чиновников в комиссиях, подкомиссиях, комиссариатах, министерствах и пр. Анархисты предлагали социализацию непосредственно в пользу граждан, чтобы весь доход они получали сами. Чтобы ни от кого в заводе или ему подобном учреждении, граждане не зависели[294].

По воспоминаниям очевидцев это были небольшие, но крикливые группки молодых людей – парней и девчат, метавшихся по городу с чёрными знамёнами, на которых большими белыми буквами было начертано: «Анархия – мать порядка», «Долой частную собственность» и прочие подобные лозунги[295].

В конце января, когда был опубликован декрет об отделении церкви от государства, именно анархисты привлекли к себе возмущение толпы, которая окружила здание биржи и требовала расправы над эксцентричными революционерами[296]. Пришлось привлечь для их освобождения красную гвардию, которая выстрелами в воздух рассеяла толпу. Клуб, однако, был разгромлен, и позже, с меньшим шумом, они заняли помещение в другой части города[297].

Организованную борьбу с анархистами в конце апреля начали в Москве[5]. Саратовские анархисты выразили самый отчаянный протест против действий, почувствовавших опору «твёрдой власти» большевиков, претендующих на истинное звание «социалистов»[298].

Они по-прежнему призывали идти к царству света путем беспощадной борьбы, путём крови и насилия, но полные любви и страсти. «Пусть тернист наш путь, но он ведёт к великой радости. Таковы мы анархисты. Будем сеять страх и ужас во дворцах торжествующих, будем будить гнев, возмущение в сердцах угнетённых. Огонь и пожары осветят нам путь к заре будущего»[299].

На черных знамёнах анархистов были и такие лозунги: «Долой буржуазные предрассудки», «Долой стыд», «Да здравствует свободная любовь». В городе начали появляться «парочки влюблённых» голышом, в чём мать родила. Идёт, бывало, такая парочка по улице, и по их адресу несётся мужской мат, бабы плюют им вдогонку, мальчишки свистят[300].

Очевидно, поэтому под именем анархистов в Саратове был сфабрикован «Декрет о социализации женщин»[301], который в копиях разошелся по всей стране.

В апреле из оккупированной Украины пришли эшелоны с беженцами и имуществом советов. Член эвакуированного Харьковского совета сообщил, что у нас 80 процентов беженцев – анархисты, которые настаивают передать им имущество партии[302]. Саратовский исполком был против, что не смутило анархистов, которые начали самостоятельно растаскивать имущество.

Комиссару городской военной охраны было поручено отобрать у анархистов забранное ими имущество и сделать организационные выводы. Через некоторое время т. Дейч сообщил, что награбленное отобрано и кого надо арестовали. Многие из анархистов оказались типичные бандиты[303].

14 мая чрезвычайная комиссия решила от мирной политики в отношении к анархистам (как они сами себя называли террористами) перейти к активным действиям – разоружению их. Один отряд, состоящий из Латышского полка и 300 товарищей сербов под командой т. Дейч был направлен в военный городок – месту стоянки отряда террористов, который был застигнут врасплох, разоружен и доставлен в тюрьму в количестве 150 человек.

Второй Советский отряд, состоял из боевой дружины коммунаров и киевского отряда. Он окружил гостиницу «Россия» и арестовал проживающих там главарей шайки. Этот отряд обыскал номера «России» и обезоружил застигнутых врасплох бандитов. Были отобраны бомбы, револьверы и прочее оружие.[304].

В начале июня исполнительного комитет, стремясь избавиться от задержанных анархистов, выделил 6000 руб. и белье для скорейшей отправки их за пределы губернии[305].

21 января был опубликован декрет об отделении церкви от государства. «Рабоче-крестьянское правительство решило, с одной стороны, предоставить каждому веровать, во что ему угодно или вовсе ни во что не верить, а с другой – накраденные церковью капиталы вернуть народу. Свобода совести, а особенно лишение колоссальных богатств, пришлось не по душе князьям церкви, и ныне они делают все от них зависящее для сохранения за собой всего того, что до сих пор ими было награблено»[306]. 24 января в Саратове и Покровске состоялся Крестный ход, в знак протеста против декрета об отделении церкви от государства, который прошел без эксцессов[307].

Представители всех вероисповеданий для обсуждения вопроса о воскресной религиозной демонстрации собрались в православной семинарии. На это собрание явились красногвардейцы – задержали всех участников до утра и произвели в их квартирах обыски[308]. Служителям культа показали, что церемониться с ними не будут.

В начале марта в исполкоме был создан отдел искусств. В нем образовали секции: драматическую, музыкально-оперную, художественную и кинематографическую. Решили, прежде всего, взять на учет все зрелищные и художественные предприятия, а затем установить контроль за их репертуаром[309]. Вскоре были национализированы все сады, кинотеатры, кинематографы и все виды художественных искусств[310].

Что касается репертуара, то появились художественные советы, которые за ним внимательно следили: «Никакие фарсы не допускаются к представлению. Пьесы, ставящиеся для рабочих в рабочих театрах, должны иметь воспитательное значение»[311]. «Из всех миниатюр вычеркнуто слово «любовник»… Во время танцев воспрещается приподнимать юбку, дабы не соблазнять зрителя видом женских ног». Для музыкантов пришлось организовать изучение революционных и народных песен[312].

Искусство хотелось обновить. «Деревня уже творит. Сбросив оковы, она смело приступила к смелому гордому творчеству. Прочь худосочную убогую нашу «интеллигенцию»! Смело к творчеству![313] И наоборот: «продовольственные органы получили право реквизировать труд учащихся высших учебных заведений и интеллигентных работников других категорий для работ в продовольственной организации»[314]. Крестьяне вышли на сцену, а артисты поехали на картошку.

После захвата государственных структур (банк, железная дорога, почта, губернские управы) новая власть начала планомерно конфисковывать и частные предприятия. 19-го января в руки города было передано трамвайное предприятие Бельгийского анонимного общества[315].

18 февраля было решено отстранить предпринимателей от управления аптеками, и поручить его представителям профессионального союза фармацевтов и аптечной секции[316]. Все аптеки, аптечные магазины и склады со всеми капиталами объявили всенародным достоянием и передали их в ведение особого комиссариата[317].

11 марта исполнительный комитет предоставил совету городских комиссаров право муниципализировать гостиницы: «Астория», «Европа», «Россия» и номера Тюрина[6] на Немецкой со всеми доходами, оборотами и капиталами[318].

В Баронске постановили конфисковать все механические мельницы, лесопильные заводы и лесные пристани на полном ходу, со всеми приспособлениями, службами и материалами[319].

На некоторых предприятиях рабочие обращались в отдел производства совета с просьбой передать им производства в коллективное пользование[320] [321]. Зачастую хозяева отвечали: «можете поработать сами, тогда вы узнаете, как можно без хозяев вести дело»[322]. Национализация предприятий создало исполкому проблемы. Приток денег и сырья уменьшался, уменьшалась и заработная плата[323]. Пришлось организовать фонд, который мог бы финансировать эти предприятия[324].

В первых числах апреля в Уральске казаками был арестован местный совет. В ответ саратовский совет объявил уральскому казачеству войну. Армии у большевиков ещё толком не было. Нужно было спешно создавать новые части. И без того скудному бюджету губернии это было не под силу. Срочно нужны были деньги. Исполком предпринял решительные действовия.

7 апреля вечером около двадцати ювелиров пригласили в провинциальную аудиторскую  контору  для обсуждения некоторых профессиональных вопросов. Вскоре их по одному перевезли в ювелирные магазины, где прошли обыски и конфискация без каких-либо расписок всего золота и серебра[325]. На заседании исполкома было сделано внеочередное заявление, о взятии всех ювелирных магазинов. Для оценки золота, серебра и бриллиантовых вещей создана комиссия из представителей от ювелирных рабочих, от контроля и т.д. [326]

9 апреля национализировали самое доходное производство в регионе – мукомольное дело. Все текущие счета отдельных предпринимателей-мукомолов объединили в один национализированный счет фонда мукомольного производства[327].

7 апреля с целью вымогания контрибуции было арестовано в заложники 33 человека из числа саратовской финансовой элиты. С них потребовали наличными 10 миллионов рублей. Под угрозой дальнейших арестов местные промышленники создали комиссию для распределения контрибуции[328].16 апреля в зале Консерватории прошло общее собрание представителей имущих классов по вопросу уплаты контрибуции[329]. Какую сумму смогут собрать биржевики на собрании, сказать так и не смогли. Но попросили освободить заложников так, как например, Гримм[7], мог быть полезен в раскладке повинности. Он мог указать на капиталы и таких лиц, которые имеют тысячи, но не имеют предприятий[330]. Заложников отпустили только к пасхе 5 мая, не собрав при этом даже одного миллиона[331]. Комиссия по сбору этой контрибуции существовала еще несколько месяцев. Её угрозы постоянно появлялись в советских газетах[332].

В центре к наложению контрибуций тогда относились неоднозначно. Даже запрещали и их, но потом поясняли, что этот запрет должен «рассматриваться как пожелание, намечающее путь дальнейшей работы советов в финансовой области, а не как категорическое распоряжение»[333].

В уездах губернии пожелание учли. После ареста городской думы «руки вольскому совету были развязаны, и он приступил к более активной работе. Началась экспроприация вольской буржуазии с проведением чрезвычайного налога»[334].

В Хвалынске местный совет, окрепнув, решил немедленно приступить к взысканию контрибуции таким образом: «приводить капиталистов лично к комиссару и предъявлять ультиматум, в крайнем случае, употреблять в дело плеть»[335].

Уездный Балашовский совет народных комиссаров постановил наложить контрибуцию на местных капиталистов в сумме 1 миллиона рублей. Лиц, отказывающихся выплачивать наложенную на них контрибуцию, постановили заключать в тюрьму[336].

Собрать деньги в бюджет пытались и введением особых налогов на предметы роскоши. 15 марта обсуждалось повышение налога на лошадей и экипажи частных лиц, причем сбор с лошади в размере 100 рублей был увеличен до 200 рублей и 50 рублей с экипажа до 100 рублей. А вот относительно обложения сборами моторных лодок, велосипедов и простых лодок, было высказано мнение о нежелательности увеличения таких сборов, ибо лица, которые владеют велосипедами и лодками, относятся к разряду малосостоятельных[337]. 15 апреля был опубликовали проект обложения особым налогом мягкой мебели, пианино, «полированных стульев», ванн и прочих «предметов роскоши». Существовали налоги на телефоны: основной, дополнительный, единовременный, городской, как на «предмет роскоши» – в общем, около 500 руб. В результате целый ряд абонентов отказался от телефона[338]. А 1-го мая был повышен налог на собак от 1 до 3 рублей. За несвоевременный взнос налога начисляли пеню 50 проц. С 1 июля с. г.[339]

Отмена частной собственности на жилые помещения породила атаку на домовладельцев. «Слишком свободное расселение в квартирах является недопустимой роскошью. У нас имеется немало перенаселенных подвалов, Для этого необходимо, граждане, сдавать свободные комнаты, из расчета 1 ½ – 2 кв. сажени (9 кв. м.) на человека (эта норма сохранилась при выделении государственных квартир до падения социалистической системы в стране). Сдавайте комнаты добровольно, иначе в незамещенные комнаты центральный жилищный совет будет направлять жильцов по своему усмотрению»[340]. Дополнительные помещения в самых ограниченных размерах могут быть лишь для врачей, юристов и для других профессий, в зависимости от рода их занятий.[341].

Бывшим домовладельцам было запрещено принимать плату за жильё. Нарушившим это постановление предлагали внести полученные деньги в жилищный совет в трехдневный срок. А при невзносе выселить из занимаемых квартир, и конфисковать имущество в уплату долга. В газетах публиковались пространные списки таких домовладельцев [342].

Домовладельцы и владельцы обширных квартир всячески старались обойти постановление о расселении в их свободные комнаты, не имеющих никакого жилья лиц. В дома стали являться особые комиссии, организованные жилищным отделом[343].

«В виду того, что при уплотнении населения особо уполномоченные члены центрального жилищного отдела встречали недопустимое к ним отношение со стороны квартиронанимателей,  за указанное недопустимое отношение  к членам по уплотнению, центральным жилищным отделом были обещаны самые строгие меры воздействия»[344]. Такую сцену хорошо изобразил М.А. Булгаков в своей повести «Собачье сердце».

Ректор саратовского университета Зернов вспоминал. «К нам па квартиру на Константиновской улице явилась какая-то вооружённая компания людей в солдатских шинелях, и новые господа заявили нам, что они реквизируют всю нашу движимость и занимают квартиру. Нам они оставляли по одной тарелке, по одной чашке, по одной ложке на человека. Мы должны были выселяться куда угодно. Когда они опять явились туда и обнаружили совершенно пус­тое помещение, поселяться в ней отказались, так как у ниx своего ничего не было, и они рассчитывали спать на наших кроватях и есть из нашей посуды»[345].

Помимо конфискации предприятий, недвижимости и банковских счетов у состоятельных граждан изымались «излишки» всего, что казалось избыточным, включая продукты питания и наличные деньги.

В ночь с 1 на 2 марта (нового стиля), к гостинице «Россия», подъехал автомобиль с вооружёнными солдатами; солдаты произвели обыски у лиц, живших в гостинице, и конфисковали 500 тыс. руб. – в том числе 300 тыс. у шведского консула и 17 тыс. у арендатора гостиницы Кюба, австрийского подданного[346].

Широкий резонанс вызвало сообщение «Известий»: «Ввиду неисполнения гражданином Ратнером приказа исполнительного комитета о сдаче денег в банк, ввиду явного желания скрыть имеющуюся у него сумму, отдел по борьбе с контрреволюцией постановил, найденную при обыске сумму в 55 000 рублей конфисковать»[347].

В дневниках современников есть записи: «Был обыск у И.А. Малышева. Забрали 30 серебряных рублей. У А.Г. Привитовой (жены Мевес) нашли в кружевах, в гардеробе 4000 руб. и забрали. И 9 тыс. руб. у некоего Цейтлина, театрального пианиста, только что приехавшего в Саратов и нашедшего приют на ночь у Мевеса. У проф. университета Вормса при обыске взяли последнюю 1000 рублёвку, у Б.А. Архипова – 700 руб.[348]. При аресте Т. И. Акоренко искали денег. Взрезали мебель. Забрали всё найденное, оставив семье 150 руб.»[349].

Еще одним источником поступления в банки наличных денег могло стать установлении полного контроля государства над денежными потоками предприятий. Фабрично-заводской комитет табачной фабрики И.З. Левковича довел до сведения всех городских, банковских и др. учреждений, что все расчеты и получения должны быть выдаваемы или получаемы только за подписью членов заводских  комитетов.[350] Все торговые заведения обязали иметь кассовые книги для записи ежедневного прихода и расхода, а кассовые остатки вносить ежедневно в банк на текущий счет.[351] Жалование служащим могло быть выдано по отдельной ведомости, засвидетельствованной комитетом служащих. Личные расходы списывались из выручки, руководствуясь прожиточным максимумом, остальные же расходы производились с санкции торгового отдела губернского советского контроля.[352]

Советский контроль получил широкий фронт работы. Газеты пестрели о больших штрафах за нарушения в ведении кассовой книги[353] [354]; за самостоятельную оплату счетов сверх разрешенной суммы, за сумму, взятую на расход, не имея на то разрешения[355]; за самостоятельную уплату контрибуции[356].

Государство взяло на себя контроль и за личным имуществом. Богатых нужно было обобрать, но и новых богачей больше уже не должно было быть. Дарение и всякое безвозмездное предоставление (передача, переуступка и т.п.) имущества на суммы свыше десяти тысяч рублей было признано недействительным[357]. Имущество умершего сверх десяти тысяч рублей переходило в казну. Декрет имел обратную силу по всем наследствам, а потому все дела об утверждении в правах наследства приостановились[358]. Ну а поскольку частную собственность отменили, то и регистрировать стало нечего. Поэтому взамен упраздненных нотариальных контор открывает свои действия народный нотариат в помещении бывшего нотариального архива[359].

Не все товары нужно было покупать. Члены контрольно-реквизиционной комиссии командируются в учреждения и к частным лицам в поисках необходимых излишков. Например: в духовную семинарию для реквизиции 1000 одеял, 200 наволочек, 200 простыней и 100 кроватей, потребных для нужд военной секции[360]; на Жандармскую улицу в дом Мысовской для обыска и реквизиции всего найденного[361]; на Часовенную улицу для производства обысков и реквизиции найденного[362]; на главную почтово-телеграфную контору для реквизиции там посылок.[363] На почте задерживали посылки, в которых находилась мука, табак, мануфактура, кожа[8]. Реквизировали до 1000 посылок. Рквизированные товары распределялись между всем трудовым населением, никто не мог вне общего распределения товаров получать излишек[364].

Товар владельцев, не имеющих права на торговлю, препровождался в контрольно-реквизиционный отдел для реквизиции[365].

Председателю комиссии предоставлялось право обысков, реквизиций, запечатываний и вообще всех полномочий, связанных с реквизициями, а также требовать наряды милиции и красной гвардии в нужный для него момент и по его усмотрению[366].

В конце марта власть решила, наконец, навести порядок в происходившем последние 5 месяцев процессе изъятия избыточной собственности. Взамен упраздненной контрольно-реквизиционной комиссии при саратовском губернском продовольственном комиссариате был образован контрольно-реквизиционный отдел. В его функцию вошло: осматривать и брать на учет все товары, находящиеся в банковских, пароходных, транспортных, железнодорожных и вообще всяких складах торгово-промышленных предприятий;  производить обыски в частных домах и квартирах; опечатывать склады; арестовывать, реквизировать и конфисковывать товары.

Агентам решено было выдать мандаты с фотографической карточкой. При выполнении своих обязанностей агенты имели право требовать содействия организаций и частных лиц, привлекать членов красной гвардии, а в случаях надобности – военные наряды.

Все реквизируемые товары принимались на склады губернского совета комиссаров по продовольствию по квитанционным книжкам. Причем на корешке расписывался владелец товара, а на квитанции – агент контрольно-реквизиционного отдела.

Реквизиции подлежали все без исключения товары и предметы, как первой необходимости, так и роскоши. Денежные расчеты с владельцами реквизируемых товаров производятся главной кассой совета губернских комиссаров по продовольствию[367].

Кроме того было отдельно указано, что право реквизиции принадлежит исключительно комиссии, состоящей при Совете губернских комиссаров по продовольствию. А руководители учреждений в случае создания иных реквизиционных комиссий будут предаваться революционному суду.[368] Была утверждена общая инструкция по производству обысков, выемок, осмотров, дознаний и арестов и содержания под стражей в г. Саратове[369].

Но не все граждане это знали. В дневнике очевидца читаем: Четверо или  пятеро вооруженных мужчин приехали на автомобиле в магазин и приказали хозяину либо уплатить указанную сумму, либо  отправиться в тюрьму[370]. Были это бандиты или красногвардейцы хозяину было по сути неважно. Деньги пришлось отдать.

С началом Гражданской войны всех лиц, не занимающихся извозным промыслом, обязали доставить имеющихся у них лошадей на пересыльный пункт[371]. Мобилизационное отделение Военного отдела сообщало, что по городу шатаются лица, одетые в солдатскую форму, которые, не имея права на реквизицию лошадей, отбирают их у населения, прикрываясь именем «Мобилизационного отделения»[372].

Помимо постоянных продовольственных обысков у граждан зачастую проводились ночью облавы в окрестных лесах и на дорогах[373]. И даже для заготовки сырья привлекались вооруженные отряды[374].

Отсутствие средств подогревало мечты саратовских большевиков об обществе, независимого от власти денег. «Скоро, должно быть, наступит время, когда придётся прекратить выплату жалования и питаться в общественных столовых. Необходимо будет урегулировать распределение продуктов, а это и будет установление так называемого социалистического строя»[375]. В светлом будущем хотелось «перейти к натуральному хозяйству, к обмену труда на продукты, без посредства денежных знаков. Работающий будет иметь книжку, в которую как ценность, будут записываться его работа, и эта запись будет обмениваться на необходимые продукты. Важно, чтобы лентяи, привыкшие жить чужим трудом, вынуждены были сами трудиться. Бумажки, деньги, как известно – зло, должно быть рано или поздно уйти. Организация общественных столовых и переход к натуральной заработной плате есть один шаг к уничтожению денежных знаков»[376].

«Хлеб, рыба, сырье, нефть – вот та экономическая сила, которая составляет базу нашей области и является залогом дальнейшего успеха. Возникает вопрос об уничтожении денежной системы, и намечаются первые зачатки продуктообмена. Торговля гибнет: и возникает необходимость не продавать, а распределять; это первичные ростки социалистического строя»[377].

Товарообмен продуктов на предметы промышленного производства вовсю внедрялся в губернии. При саратовском совете губернских комиссаров по продовольствию специальный отдел своей задачей поставил организацию сети пунктов товарообмена[378]. 26 марта декрет об организации товарообмена для усиления хлебных заготовок обеспечил поддержку из Центра[379]. За товары, впрочем, можно было не платить, а реквизировать и пустить для обменена на хлеб[380].

Товарообмен пытались внедрить и предприимчивые граждане. Например, в с. Мачкас было закуплено 26 ведер спирта, с которым крестьяне направились в Самарскую губернию. Но около г. Покровска спиртовозов остановила вооруженная стража, которая приказала крестьянам ехать в с. Шумейку. Здесь на собрании граждане с. Шумейка постановили спирт отобрать и распределить его между населением. Спиртовозы возвратились в с. Мачкас без хлеба и без спирта[381].

Тем временем проблема дефицита продовольствия только нарастала. В январе дважды сокращали дневной хлебный паёк, дойдя до ¾ фунта для рабочих и ½ фунта для «паразитических элементов»[382] [383].

Одной из причин дефицита продовольствия было отсутствие в городском бюджете денег. Заготовители сетовали, что «обещание давать вместо хлеба товар не действует. Заготовлено 130 тыс. пудов мяса, но деньги за них не заплачены»[384].

В.И. Ленин напутствовал руководителя саратовских большевиков В.П. Антонова: «Организуйте бедноту, крепче свяжитесь с середняком. Добывайте хлеб, и везите его в Питер и в Москву, не останавливайтесь ни перед чем»[385].

В марте было поручено фабрично-заводским комитетам и профессиональным союзам организация продовольственных отрядов в распоряжение совета губернских продовольственных комиссаров для реквизиции хлеба у кулаков[386].

Газеты обращались и к питерским рабочим: «Товарищи рабочие, если нельзя взять хлеб у деревенской буржуазии обычными средствами, то надо взять его силой. Записывайтесь в ряды продовольственных отрядов, организуемых комиссаром продовольствия! Оружие и необходимые средства будут даны вам»[387].

Губернский совет отдавал распоряжения: «Производить в Новоузенском уезде реквизицию хлеба, оставляя на местах 25% всей наличности хлеба для нужд населения. Товарообмен будет производиться по мере возможности. Отряд должен способствовать всем революционным мероприятиям Новоузенского совета[388]. Отправить вооруженный отряд в село Норки за хлебом и возложить расходы на содержание прежде посланного отряда на счет общества села Норки[389].

Как себя порою вели члены продовольственных отрядов, показывают документы о событиях в селении Шенталь[390]. Конфликт начался, когда крестьяне села Михайловки попытались отнять муку принадлежавшую крестьянам-немцам с. Шенталь, которые оказали вооруженное сопротивление бессовестному грабежу. Были собраны «дружины» из Покровска, Дергачей, Михайловки и Новоузенска, которые повели осаду деревни. Немцы в составе 150 штыков отвечали ружейным огнем. На следующий день, к вечеру, крестьяне-немцы под давлением превосходящего по количеству штыков противника (дружинников было 223 чел.) сдались. Победители – дружинники подвергли селение Шенталь повальному обыску и наложили контрибуцию в размере 501 400 рублей. Дружинники этим не ограничились и приступили к разгрому и грабежу деревни. Контрибуция была поделена следующим образом: семьям убитых и тяжело раненных по 30 000 руб. каждой, легко раненным по 15 000 руб. и проч. Суточное довольствие по 200 руб. (за три дня по 600 руб.), которым пришлось удовлетворить 150 человек. Таким образом, пришлось уплатить около 90 000 рублей за трехдневную работу. Даже после ухода особенно бесчинствовавших дружин (покровских) грабежи не прекратились[391].

Отбирался беспощадно хлеб и у заготовителей из голодающих губерний, поскольку они нарушали монополию государства на торговлю хлебом[392].

В Хвалынском уезде участились смертельные случаи от голода, развивалась цинга и тиф на почве недоедания. Местный совет просил совет народных комиссаров Николаевского уезда, не дожидаясь окончания точного учета хлеба, разрешить немедленно отпускать все излишки хлеба, проса, картофеля для населения Хвалынского уезда. Поскольку хвалынцы были готовы покупать продукты по любым ценам, николаевские большевики оказались против приезда на их территорию таких закупщиков.  Мы узнаем из документов хвалынского крестьянского съезда, что они «протестуют против отобрания хлеба, денег, одежды, а также товаров у жителей Хвалынского уезда, являвшихся в Николаевский уезд. Особенно горячо протестовали против зверского избиения граждан Хвалынского уезда, ездивших за хлебом к Николаевцам». Они требовали у николаевского совета возвращения хлеба, денег, товаров, и одежды, отобранных у Хвалынцев. А так же протестовали против взяточничества со стороны красногвардейцев, занимавших кордоны на границе Хвалынского уезда[393].

В преддверии нового урожая, когда запасы прошлогоднего зерна начинают иссекать, в губернии были ужесточены правила заготовки хлеба. Право хлебных заготовок Комиссариат по продовольствию закрепил исключительно за собой. Всякие хлебные грузы, заготовленные не для Саратовского Губернского Комиссариата по продовольствию, будут конфискованы (отобраны без всякой оплаты). Всякое сопротивление будет подавлено самыми беспощадными способами[394].

Комиссариат производил заготовку хлебных продуктов, оплачивая владельцам наличными деньгами по установленным им расценкам[395]. Выяснилось, что в центре с этими ценами не согласились. В июле объяснений потребовала Следственная комиссия Революционного трибунала при всероссийском ЦИК, которая предложила лицам, принимавшим постановление 16 мая сего года предоставить свои письменные объяснения[396].

Но и за деньги по установленным ценам хлеб крестьяне не хотели продавать. Упускать прибыль они не хотели и не понимали, почему это желание преступно. Исполкому пришлось в срочном порядке организовать три реквизиционных отряда, в количестве по 100 человек в каждом отряде[397]. Нужно было лишить крестьян всякой возможности продавать хлеб дороже, чем установило государство. Поэтому все привозимые мешочниками продовольственные грузы подлежали конфискации, исключая личные продовольственные запасы, которые не должны превышать 20 фунтов в целом. Мука конфисковалась во всяком количестве[398].

В результате в свободной продаже хлеб непрерывно дорожал. Под угрозой высокого штрафа и тюремного заключения торговля хлебом все же продолжалась. Газеты писали, что «в этом виновато равнодушие со стороны граждан, молча созерцающих, как у них на глазах проявляются подобные безобразия»[399]. Не все граждане были равнодушны. Некоторые писали в те же газеты: «На улицах продается открыто белый хлеб по вольной цене. Как известно, Совет губернских комиссаров по продовольствию издал приказ о строжайшем преследовании спекулятивной продажи хлеба по вольной цене. Что же смотрит милиция?»[400]. А угрозы власти были все жестче: «Всякий задержанный в такой бессовестной продаже печёного хлеба будет посажен в тюрьму на срок от 3 до 6-ти месяцев, а задержанный хлеб реквизирован»[401].

Сдержать рост цен могло и сдерживание роста зарплаты, и ограничение доходов. Было решено, что «В пределах Саратовской советской республики никто не имеет право получать заработную плату выше 400 руб. в месяц. В пределах Саратовской советской республики никто не имеет право получать заработную плату ниже 250 руб. в месяц. Годовая прибыль хозяев некоммунизированных предприятий не должна превышать годового максимума работника (то есть 4800 руб.)»[402].

Товары по фиксированным ценам требовали справедливого распределения. Вслед за хлебом начали распределять ткани[403] и обувь. «С минимальной надбавкой на себестоимость, обувь продавалась гражданам по особым ордерам. Каждая выданная пара обуви отмечалась в паспорте купившего, однако такая отметка не лишала его права приобрести для своей семьи и другую пару в ближайшую очередь, если действительно будет доказана необходимость в приобретении таковой»[404].

Для того, чтобы управлять производством и распределять продукцию нужно было создать большое число учреждений. А социалистическое государство должно было контролировать все и управлять всем. Из центра были попытки регламентировать число советских служащих. Для советов: губисполком – не свыше 25 человек, уездный исполком – 15, волостной – 10. Средства из Центра  отпускались только на это число[405].

Руководству всех уровней нужны были автомобили. Их пришлось реквизировать, в городе у разных владельцев[406], в торговых домах «Рейнеке» и «Шмидт»[407]и в гараже Иванова[408]. Вскоре выяснилось, что содержать их недешево. Пришлось навести порядок[409].

Депутаты советов «работали» на общественных началах. 16 января на общее собрание рабочей секции совета из 300 членов пришло 63 человека[410].

Поскольку зарплаты были у всех одинаковые, советских служащих сразу начали стимулировать льготами. Члены профессионального союза низших служителей правительственных, городских и частных учреждений могли пользоваться зубоврачебной помощью за уменьшенную плату в зубоврачебной школе доктора Богосского и Именитого[411]. Или вне очереди купить галоши[412].

При обнаружении вышестоящими лицами самостоятельность в получении льгот наказывалась. Так всем тем комиссарам, которые получили повышенное жалование вынесли строгое порицание. И они должны были и вернуть разницу в кассу того учреждения, в котором они работали[413].

Было предложено всем лицам, проживающим в реквизированных номерах, перейти в недельный срок на частные квартиры или платить за занимаемые номера по установленной цене. Постановление это не распространялось на членов Исполнительного Комитета[414].

Руководство губернии постоянно твердило, что «нужно вести беспощадную борьбу со всеми, кто примазался к нам. Кто бы ни был, член ли исполнительного комитета или комиссар, если он замешан во взяточничестве или мародерстве, нужно его ставить к стенке и беспощадно расстреливать. Нужно также производить обыски у лиц, занимающих общественное положение, предварительно проверив основательность обвинения, и довести о том до сведения президиума»[415].

Выяснилось, что комиссары из рабочей среды не могли устоять перед взятками, которые им предлагали за отмену тех или иных ограничений в рамках их полномочий[416] [417].

Центр издал декрет о взятках. Лица, состоящие на государственной или общественной службе, виновные в принятии взятки за выполнение действия, входящего вокруг их обязанностей наказываются лишением свободы на срок не менее пяти лет. Тому же наказанию подвергаются лица: а) виновные в даче взятки и б) подогреватели, пособники и все прикосновенные к даче взятки служащим. Покушение на получение или дачу взятки наказывается как оконченное преступление[418].

Но набрать быстро аппарат из порядочных и бескорыстных людей невозможно. Результат спешного набора служащих в совдепы не заставил себя ждать.

По доносу на тов. Старостина за растрату народных средств и пьянство последний уволен от занимаемой должности члена крестьянской секции, а дело его передано следственной комиссии[419].

Из газет узнаем, что дезертировали бывшие члены Аткарского совета, захватив с собой 50.000 советских денег[420].

Образ Корейко, вероятно взят из Саратовской жизни. Обнаружилось, что с приемного пункта Астраханского губернского продовольственного комиссариата в Увеке грузы отправлялись в адрес частных лиц[421]. В результате Астраханский продовольственный комиссариат не досчитался нескольких миллионов рублей[422].

Хвалынский уездный комиссар Стёпин на заседании совета народных комиссаров заявил, что он сотрёт с лица земли крестьянскую секцию и расстреляет членов крестьянской секции. Коллеги приписали это его горячности и нервности[423]. В протоколе заседания местного совета записано: Напоминаем рабочей секции о неприкосновенности личности отдельных членов совета как народных представителей. Требуем немедленно отменить телесное наказание, практически применяемое в городе и уезде[424]. Крестьянская секция заявила о выходе из общего совета, ввиду вредной для крестьян уезда политики некоторых товарищей рабочих (имелось в виду рукоприкладство т. Степина)[425].

            Советы пора было очистить. Но не от мерзавцев, подобных Стёпину, а от политических конкурентов, которые не хотели сдаваться.

На 20 апреля были назначены очередные выборы в Совет, о чем избирателей известили объявлениями, вывешенными на видных местах во всех фабриках, и публикациями в советских «Известиях» не позднее, чем за два дня до выборов. При этом в свободе агитации политическим врагам было отказано. Мотивация была простая: «мы вынуждены иногда прибегать к насилию, но для того, чтобы избежать самого ужасного насилия над нами»[426]. Более того, избирателям прямо подсказывали за кого нужно голосовать: «Ни одного голоса меньшевикам и правым социалистам-революционерам! Все голосуйте за коммунистов-большевиков, за власть Советов. Только партия коммунистов-большевиков твердо выполняет волю рабочих и крестьянской бедноты»[427].

Тем не менее, на общем собрании рабочих и служащих завода «Сотрудник» был принят наказ, предложенный правыми эсерами и меньшевиками.  Наказ прошел незначительным большинством – 100 против 80 голосов. Большевики недовольные таким положением покинули зал Собрания[428].

Это стало тактикой в борьбе за политическую монополию. «В случае большинства в Совете представителей правых, не советских партий, члены коммунистической партии не должны входить в исполнительный Комитет и, предоставив им работать одним, обратится всецело на работу в массы. В случае большинства представителей советских партий – не допускать в Исполнительный Комитет меньшевиков и прочих социалистов-революционеров»[429].

Результаты перевыборов Совета не продемонстрировали, однако, единодушия населения.  Большевиков – 194 (ок. 50%), левых эсеров – 28, анархистов – 2, интернационалистов – 10, беспартийных – 109, меньшевиков – 41, правых эсеров – 7, независимых социалистов – 1, Поалей Цион – 5[430]. В члены Исполнительного Комитета были избраны: 32 большевика, 7 эсэров, один максималист и 5 мест было предоставлено саратовскому гарнизону[431].

Саратовский совет в отличие от центра постановил, что  партиям убийц и предателей рабочих не место в рабоче-крестьянском органе власти[432]. Нужно понять, что преступно посылать в советы правых социал-революционеров и меньшевиков. Преступникам в Совете не место![433].

В Петровске о произведенном в комитете правых эсеров обыске, во время которого обнаружены документы, компрометирующие эту организацию, подготовлявшую выступление против Совета. На  основании найденных материалов произведены аресты некоторых членов партии[434].

Вчера в бюро партии с.д. меньшевиков явился вооружённый отряд, произвёл обыск, запечатал бюро, а всех бывших там в это время – арестовал[435].

Весна 1918 года ознаменовалась существенным укреплением советского строя. Провинциальные города перешли под власть советов. На селе в состав волостных и поселковых советов все более внедряли бедноту. Была создана ЧК и начала формироваться наемная армия. Контроль над производством и торговлей стал повсеместным. Шла интенсивная национализация предприятий. Но финансовый кризис не ослабевал. Денег у новой власти так и не было. Центр помогал в исключительных случаях. В январе по личному указанию Ленина Саратов получил 5 000 000 руб. на создание армии. В апреле появились расходы на объявленную уральским казакам войну. Пришлось национализировано наиболее доходное и действующее мукомольное производство, ограбить ювелирные магазины, посадить заложников с целью получения контрибуции.

Параллельно усилилась борьба с политическими противниками. Сложная экономическая ситуация делала власть уязвимой для критики. Социалистические партии стали опасными. Их выдавливание из советов не могло не вызвать ответной реакции. Поэтому, когда в середине мая произошло восстание саратовского гарнизона, правые партии его единодушно поддержали. А после провала восстания конфронтация с властью неизбежно перешла в вооруженную фазу – Гражданскую войну.

 

– 3 –

 

Восстание саратовского гарнизона красной армии, попросившего предоплаты за свои будущие услуги в борьбе с уральским казачеством, провело некую черту в политической истории Саратова. Поддержка оппозиционными партиями попытки гарнизона свергнуть власть совета подписала им смертный приговор. На митингах зазвучали угрозы: «Народ терпит до поры до времени, но этому терпению может наступить конец и кровавый призрак парижских зверств, пиршества злобы, крови, смерти может наступить и горе тогда всем, кто вызвал этот страшный пир»[436]. И этот пир скоро начался.

Правда врагами были названы не капиталисты и помещики, а политические конкуренты: меньшевики и правые эсеры – социалистические партии, которые предлагали демократические пути развития общества на основе рыночной экономики.

На очередном заседании Исполнительный комитет решил «снестись с центральной властью с тем, чтобы в широком масштабе начать вести борьбу с контрреволюционными выступлениями партии меньшевиков и правых социалистов-революционеров». На том же заседании постановили: «предписать Революционному трибуналу в срочном порядке привлечь комитет партии меньшевиков к ответственности, и дело назначить на ближайшие дни»[437]. Поводом для суда была перепечатка ими в Саратове «Наказа питерских рабочих своим делегатам», в котором содержалась критика действиям большевиков: «…Голодным вместо хлеба дают пули, и всех, кто говорит об этом, называют врагами народа. Свободное слово задушено. Мы не можем больше не говорить, ни писать свободно. Наши организаторы преследуются. Нам запретили стачки. У нас нет суда. Нами правят бесконтрольно люди, которым мы давно не верим, которых мы не выбирали, которые над нами издеваются, которые не знают закона, права, чести, которые любят только власть и за неё нас предали».[438]

И через четыре дня (!) состоялось заседание Саратовского Революционного Трибунала по делу о привлечении к ответственности комитета партии меньшевиков за пропаганду против советской власти. Вход был только по билетам, которые выдавались в канцелярии Трибунала, естественно только сторонникам большевиков[439]. Так началась практика по сути закрытых политических процессов. Суд вынес приговор: изгнать партию меньшевиков из рабочей среды. На вопрос, что это означает – один из судей ответил: – Меньшевики – люди умные и сами поймут, что это значит…[440] На практике же это означало запрет на любую работу партии среди населения[441].

Не прошло и недели, как ВЦИК опубликовал постановление об исключении из состава ВЦИК и местных Советов представителей контрреволюционных партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков[442]. Другие соратники большевиков – анархисты в это время, либо ушли из Саратова в Самару, где большевики были свергнуты, либо перешли в состав правящей партии.[443] Так была практически окончательно утверждена однопартийная система представительства в органах власти.

Отныне всякая агитация против советской власти, в каком бы виде она ни выражалась, каралась по всей строгости революционного времени. А все лица, выступавшие против советской власти, распространявшие провокационные слухи, объявлялись вне закона и подлежали беспощадному уничтожению[444] [445].

Урок майского восстания заставил власть создать силовые структуры для защиты от своих оппонентов, которых по мере усиления натиска на частную собственность становилось все больше.

Для охраны порядка и спокойствия в городе при чрезвычайной комиссии был учрежден «штаб революционной охраны», которому подчинили все вооруженные силы. Обыски и аресты стали проводиться только по ордерам или приказам чрезвычайной комиссии, штабов революционной охраны города и уголовно-розыскной милиции[446]. А солдатам красной армии повысили жалованье на 100 рублей в месяц (одинокие с 15 июня получали 150 руб. в месяц, а семейные – 250 рублей)[447].

И силовики почувствовали себя хозяевами положения. 6 июня из Губернской каторжной тюрьмы, обезоружив стражу, бежало 7 человек арестантов-каторжан[448]. В завязавшейся перестрелке между охраной, подоспевшими отрядами из революционных штабов и беглецами, со стороны дружинников убито двое и ранено трое. Арестантов уничтожено 52 человека[449]. Исполнительный комитет задним числом постановил: считать действия чрезвычайной комиссии правильными[450]. За что были расстреляны 45 человек, потом пояснили. Вместо суда.

А 18 июня в 11 часов вечера, городской сад «Липки» был оцеплен конными советскими войсками. Из сада выпускали только тех, кто доказал свою непричастность к контрреволюции. В саду до утра было продержано большое количество арестованных.  Как писали газеты, найденное доказало, «что в город прибыли контрреволюционеры с целью поднять мятеж и создать анархию для грабежа… к делу организации в городе белогвардейских сил имеют самое близкое касательство правые социал-революционеры»[451].

Через месяц подобное повторилось на Верхнем базаре, который с налета оцепили конные и пешие красногвардейцы. Народ кинулся в разные стороны, но вскоре паника улеглась. Люди выстроились в длинные хвосты и двинулись покорно к месту обыска. На следующий день, все лавки и прилавки на Верхнем базаре были опечатаны и в них начали производить тщательный обыск. Главное внимание обращалось на деньги, так как по декрету новой власти наибольшая сумма, которая могла находиться в кассе, составляла пятьсот рублей[452]. Результаты обысков оказались неплохими: «много взято мануфактуры, а также «несколько десятков тысяч рублей разменных «николаевских» денег. Так, у Яковлева отобрано 17750 руб., у Образцова – 24500 руб., у Егорова – 9000 руб., у Шумилина – 8350 руб., и др. Медной и серебряной монеты отобрано несколько пудов».[453] Комиссар юстиции на следующий день отметил, что он опять находится в неведении, как и весь исполком, зачем совершены эти облавы на Верхнем базаре и вокзале.[454]

Чека чуть ли не ежедневно проверяла всех приезжих. Спрашивали по пунктам: кто вы такой, чем занимались до войны, во время войны, с февраля до октября и так далее^[455].

В июле на Митрофаньевской площади красноармейцы устроили стрельбу по безоружным жителям. Там происходило многочисленное (до 800 чел.) собрание извозчиков, в связи с объявленной мобилизацией лошадей. С разъяснением о мобилизации выступил было представитель революционной охраны, но он был окружен группой из 8 лиц, которые, набросившись на него, стали наносить удары кулаками. Неожиданно из толпы раздался выстрел и красноармейцы, кинулись было к своему товарищу, чтобы освободить его. Для устрашения толпы они произвели несколько выстрелов в воздух, в результате которой погибли студент и молодой человек в форме реалиста[456].

Укрепив свою власть, большевики стали увереннее проводить национализации, конфискации и реквизиции. Гражданская война уже разгоралась по всей стране. Пути назад уже не было.

28 июня вышел декрет о национализации предприятий ряда отраслей промышленности. В целях решительной борьбы с хозяйственной и продовольственной разрухой и для упрочения диктатуры рабочего класса и деревенской бедноты Совет Народных Комиссаров постановил: Объявить собственностью Российской Социалистической Федеративной Советской Республики нижеуказанные, расположенные в пределах Советской Республики промышленные и торгово-промышленные предприятия со всеми их капиталами и имуществами, в чем бы таковые не заключались.[457] Местная власть признавалась, что сожалению, еще не располагает данными о способах и формах проведения этого декрета в жизнь, но есть понимание, что проведение в жизнь этого декрета вызовет большие затруднения.[458]

И на следующий день: Впредь, до издания нового положения о порядке открытия, перехода и преобразования торговых и торгово-промышленных предприятий – воспрещается: 1) Продажа и покупка, сдача в аренду, либо в залог, переход, передача и переуступка, полностью или частично, торговых и торгово-промышленных предприятий. 2) Образование и открытие новых предприятий[459]. Дело больше нельзя было продать. Можно было только подарить государству, что, кстати говоря, многие и сделали.

Но и на местном уровне периодически принимались решения о национализации некоторых предприятий. Такая судьба сложилась у типографии П. Н. Сибрина и книжного склада т-ва Сытина[460]. Где-то коллектив рабочих при согласовании с исполкомом принимал в свое ведение частное предприятие, как это случилось с гостиницей «Россия»[461].

Поскольку частные предприятия ещё работали, нужно было взять их под полный контроль, и не дать предпринимателям зарабатывать больше, чем положено (см. выше). Понятно, что последние шли на это «неохотно». Через три месяца после первого предупреждения комиссар губернского советского контроля предложил всем торгово-промышленным предприятиям гор. Саратова в течение трех дней со дня опубликования настоящего распоряжения ввести кассовые книги общеустановленного образца. Виновные в неисполнении настоящего распоряжения подлежали штрафу до 5000 рублей»[462]. И ещё через две недели: «объявляю, что с теми владельцами торговых предприятий, которые будут замечены в незаписывании в контрольную кассовую книгу на приход поступающих сумм, полученных от продажи товаров, будут поступать по всей строгости рабоче-крестьянского закона, вплоть до конфискации имущества»[463].

Обналичить деньги, попавшие в банк, стало проблемой. На уплату жалования служащим и рабочим деньги стали выдавать лишь по представлении сведений об общем количестве служащих и ежемесячной сумме жалования, заверенных комиссариатом промышленности[464].

Ощущение за собой силы делало только что никому не известных людей похожими на настоящих рэкетиров. Комиссар по сбору контрибуции Либис-Верет через газету сообщал: «В виду того, что многие из плательщиков, обложенных контрибуцией, оттягивают уплату, ожидая, пока я приду на дом, обременяя этим и меня, и комиссию по раскладке контрибуции, настоящим уведомляю всех плательщиков, что впредь за каждый мой приезд будут причитать с плательщика 10 процентов с той суммы, каковую он должен»[465].

За два месяца, вместо десяти требуемых, было собрано около двух миллионов рублей контрибуции. Вымогателям стало очевидно, что денежных знаков у «буржуев» сравнительно немного. Никогда не имевшие собственности комиссары поняли, что капиталы не лежат в мешках в чуланах эксплуататоров, а заключаются, главным образом, в займах, заводах, сырье. Однако, «путь советской власти к добыванию средств один – прижимать и выколачивать бывший командный класс. Конечно, такая мера является недостаточно обоснованной. Гораздо лучше и оправданнее добиваться того же посредством налоговой системы. Но результаты должны быть одни и те же: высосать из них все, и превратить в таких же пролетариев, как и мы»[466]. Нужно отдать должное честности этого заявления. Но введение налогов и их сбор потребовали бы времени. Его у большевиков не было. Шла война, которая требовала средств.

Красная армия существовала на средства, получаемые от конфискаций и контрибуций. Другого выхода не было. В Саратове понимали, что в губернии по деревням и селам идёт обложение населения «контрибуцией», проверить справедливость которой и её законность возможности не было[467].

Комиссия по распределению контрибуций чесала всех под одну гребенку. Она обложила, в числе прочих, инженеров и врачей. Например, Лаговского, который состоял на городской службе и вел борьбу с холерой, за что получал прибавку в 750 руб. в год[468]. Обложенные контрибуцией и уплатившие её облагались вновь на довольно большие суммы – в 10, 25 и до 50 тыс. руб.[469] Высосать нужно было всё.

А чтобы не сомневались в твердости большевиков, по распоряжению комиссара финансов был арестован В.А. Шишкин один из членов комиссии по раскладке контрибуции за невзнос 3000 руб.[470]

Советы признавали, что «буржуазных профессионалов нужно покупать за различную, хотя бы и солидную плату, в зависимости от способностей. Они понимали, что «Уменьшение ставок для буржуазных профессионалов, как-то врачей, пагубно отразится на медицинской помощи на эпидемиях, ибо врачи не пойдут на эпидемию за 400 рублей, когда в других учреждениях дают 700-800 рублей»[471]. Но из газет узнаем, что не всегда в деньгах дело. «Рабочие на водопроводе отказались чистить фильтры. Организуется для этой цели артель из инженеров»[472]. Гнилая интеллигенция и гордый пролетариат?

Конечно, власти пытались собирать разные новые налоги. Например, предложили гостиницы, рестораны, кофейни, шашлычные, столовые, номера, заезжие дворы и пр. обложить специальным временным ежемесячным налогом в пользу Совета в размере 5-10 % с валового дохода, а также со всех не национализированных торговых предприятий в размере 5 % с их ежедневной выручки[473].

В.П. Антонов (Саратовский) предлагал, в том числе, налог на развод. И даже обосновал идеологически: «Как социалисты, мы не можем хотя бы косвенно, сохранять половое рабство. Это с одной стороны, а с другой – мы все равно не сохраним того института семьи, который создан капиталистическими отношениями, и быстрыми темпами разваливается, открывая широкую дорогу для новой семейной формы»[474].

Теснили «буржуев» и в собственных домах. Для планомерной работы по уплотнению населения с 1 июня при каждом жилищном районе назначается по два члена по разбору конфликтов. За неправильное предоставление сведений о свободных квартирах, комнатах и магазинах, заведующие домами и дворники отвечали вплоть до увольнения со службы[475].

Отныне хозяева домов распоряжаться «излишками» своей жилплощади уже не могли. Для этого был центральный жилищный отдел, который постановил: «Владельцы не социализированных домов со дня опубликования сего постановления не имеют права без разрешения Центрального жилищного отдела сдавать гражданам имеющиеся у них помещения»[476].

Обман и провокация были излюбленными инструментами новой власти. Один из примеров – история банковских сейфов. Со страниц «Известий»: «В связи со всевозможными слухами и толками по поводу происходящего теперь учета вещей в сейфах, считаю необходимым сделать ряд следующих разъяснений: комиссариат финансов приступил лишь к учету и принятию от клиентов на хранение, а отнюдь не конфискации ценных вещей».[477] Но проходит полгода, и содержимое сейфов объявлено национальной собственностью.[478] Понятно, что изменилась обстановка и отношение к кровопийцам – буржуям. Но могли ли люди доверять такой власти?

Кто же олицетворял в то время власть? Рядовые члены советов с самого начала нужны были для массовки, чтобы поднять руки при голосовании. Соответственно, у них сложилось и отношение к своему участию в этой демократии. В протоколах заседаний читаем: «в целях поднятия процента посещаемости заседаний Исполкома, предлагаем принять срочные меры по отношению тт., систематически не посещающих заседания»[479].  Или: «некоторые члены исполкома, главным образом из крестьян, взяв отпуск на неделю, остались на местах и не возвращаются до сих пор. Такие товарищи должны быть исключены из состава членов исполкома»[480]. Рабочий день у слуг народа был щадящий, но и эти 6 часов, очевидно, не все отрабатывали: «Все сотрудники советских организаций и учреждений обязаны являться на место службы точно в назначенное для этого время и не уходить со службы раньше назначенного времени без особого разрешения заведующих отделами или учреждениями. Работа в советских организациях и учреждениях продолжается с 10 часов утра до 4 часов пополудни»[481].

Некоторые личности новой власти заслуживают отдельного внимания. Например, председатель балашовского уездного исполкома Солонин, «один вид которого внушал страх мирным жителям, а манера общения и распоряжений просто терроризировала население. Его свита напоминала бандитов. Постоянные самочинные обыски, аресты, как граждан города, так и среди ж.-д. рабочих, сопровождавшиеся грабежами, были обычным явлением. Вечно пьяные они были господами положения. Солонин налагал на буржуазию частенько контрибуции. Так образом собирались значительные суммы, а куда шли эти деньги, было неизвестно, можно было только догадываться. Решено было потребовать финансового отчета от него».[482]

На очередном крестьянском съезде Солонина не утвердили в должности, предварительно «поставив пулемет на колокольню». Он был арестован и отправлен в Саратов, где после небольшого заключения вернулся на партийную работу.

Руководство все понимало, но где найти в один миг преданных революции сотрудников? Приходилось бороться за чистоту кадров. Публично предупреждать, осуждать и наказывать.

Когда выяснилось, что представители всевозможных организаций бесплатно проживали целые месяцы в гостиницах, эксплуатируя не только содержателей, но и служащих гостиниц[483], последовали выводы. «Никто из членов исполнительного комитета, а также комиссары и другие сотрудники советских учреждений не имеют права пользоваться бесплатными помещениями, как в домах, так и в гостиницах. Исполнение настоящего постановления возлагается на чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией»[484].

Служащие государственного банка чувствовали свою исключительность и поэтому, вопреки декрета совета народных комиссаров к празднику Пасхи получили 10 процентное от оклада вознаграждение. Выяснилось, что и оклады у некоторых из них превышали установленный максимум. Пришлось обязать их разницу, превышающую максимум заработной платы и пасхальную добавку вернуть в кассу. Да ещё плюсом прекратить завтракать за счет народной казны[485].

Было замечено, что из обстановки домов, отданных под советские учреждения загадочно исчезают предметы. Поэтому решили: «обойти базары, лавки старьёвщиков и проверить, не имеется ли там вещей, похищенных из учреждений и домов, которые были реквизированы и принадлежат Советским учреждениям»[486].

О борьбе с плутами, разгильдяями и мошенниками граждане узнавали из газет. «4-го июля представитель Никоновской продовольственной управы С. Д. Денисов встретил на улице своего знакомого, фамилии которого не знает, с двумя неизвестными девицами, которых он пригласил в номера Беловой. Проснувшись утром, Денисов обнаружил кражу денег на сумму 2774 рубля, причем неизвестных девиц в номере уже не оказалось»[487]. «Уволен от должности с привлечением к уголовной ответственности сторож 160 версты Филипп Киселев. Он участвовал в ограблении мешочника, везшего муку»[488]. «В отделе распределения сельскохозяйственного инвентаря обнаружены незаконные действия комиссаров, выразившиеся в неаккуратном ведении учетных книг, инвентаря и денег.  Кроме того, свидетельскими показаниями удостоверяется, что названные комиссары часто пьянствовали»[489]. «Из полтавского вещевого склада военного ведомства совершаются массовые хищения имущества. Вследствие этого, уголовной милицией были задержаны 2 рабочих склада»[490]. «Революционной охране города предложено в срочном порядке ввести охрану на городской фабрике обуви, охране вменено в обязанность следить за ввозом и вывозом материалов и вещей»[491].

Рядовые коммунисты писали о том, что их возмущает в тех или иных служащих. «Даже при допросе коммуниста следователь обратился с ним, как со скотом. А жену обвиняемого принял, как и полагается при самодержавии. Ещё много забралось таких типов в партию, которые тормозят дело, и пролезли чуть ли не во все учреждения – волки в овечьей шкуре»[492]. «Некоторые дружинники изо дня в день весь свой разговор переплетают «крылатыми словами». Все дружинники прозябают духовно»[493].

В народе же обсуждались привилегии новых бюрократов. Приходилось защищать образ советского служащего. Комиссариат губернского советского контроля доводил до общего сведения, что никто из его служащих никакими скидками нигде и никогда не пользовались и не пользуются. И предлагает владельцам и служащим магазинов лиц, требующих скидки задерживать для привлечения к суду революционного трибунала[494].

Ничто человеческое не было чуждо советским работникам. Только исполком заикнулся о пересмотре ставок, как в среде служащих началась сумятица. Пошли собрания за собраниями о пересмотре ставок. Одного слуха о том, что в таком-то учреждении предполагаются повышенные оклады, было достаточно, чтобы начался туда приток служащих из других учреждений[495].

У авангарда общества – коммунистов существовал свой клуб, который устраивал мероприятия. Например, прогулку на пароходе вниз по Волге[496].

Руководство не забывало преданных слуг. Так шоферу Люстику Францу, пострадавшему при исполнении своих обязанностей во время майского мятежа в Саратове, выдали пенсию в размере годового заработка. Его излечение в России приняли за счет Совета. В случае же, если он захочет выехать за границу, решили выдать не более 10 тыс. рублей в счет пенсии[497].

Из всех последствий государственного регулирования цен одним из самых опасных для новой власти была угроза голода. Отдавать свою продукцию не по рыночной цене крестьянин не хотел. За что стал врагом для строителей коммунизма на несколько лет вперёд. Ленин оценивал ситуацию так: «Революция в опасности. Спасти её может только массовый поход питерских рабочих. Оружия и денег мы им дадим сколько угодно»[498].

Денег не хватало, и купить на них можно было не всё. Посылаемые в распоряжение продовольственных комитетов предметы первой необходимости в обмен на хлеб, распределялись между крестьянством, поставляющим хлеб по норме 1 четверть товарами и 3 четверти деньгами[499].

Перед началом уборки нового урожая было принято решение об организации волостных и сельских комитетов бедноты. Организацию их поручили местными продовольственными органами при содействии Совдепов. Членами этих комитетов бедноты могли быть малоземельные крестьяне и лица, не пользующиеся наемным трудом. Комбедам доверили распределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий между деревенской беднотой[500].

Появились инструкции, как организовывать комбеды. «Политический комиссар, явившись с отрядом в деревню, собирает сход деревенской бедноты, объявляет им сущность декрета об организации беднейших слоёв деревни, предлагает бедноте избрать комитет для сбора хлеба от кулаков и для заведывания распределением хлеба, сельскохозяйственных орудий и др. предметов первой необходимости нуждающимся»[501].

Кроме того, решили привлечь к заготовке хлеба рабочие организации голодающих губерний. Там предоставили право организовывать продовольственные отряды из рабочих и беднейших крестьян для поездок в хлебные губернии, в целях приобретения по твердым ценам или реквизиции хлеба у кулаков. Половина заготовленного хлеба получала пославшая отряд губерния. Другая половина заготовленного хлеба оставлялась в местах заготовки и передавалась в распоряжение комиссариат продовольствия[502].

Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем предписывала всем уездным, волостным и сельским советам и комитетам принять экстренные меры к собранию всех сведений об излишках хлеба в своих уездах волостях и селах. Укрывателей излишков хлеба обещали преследовать, как контрреволюционеров, предать революционному суду, хлеб их конфисковать[503].

Видя все это, крестьяне бросали посевы не убранными. В ответ было решено создать уборочно-реквизиционные отряды. Им поручили уборку хлебов с полей кулаков и богатеев. Члены уборочно-реквизиционных отрядов вознаграждались: продовольственной натурой; денежным вознаграждением; особой премией за успешное и быстрое окончание работ по уборке и ссыпке хлеба[504].

Местные совдепы тоже прикладывали усилия в этом направлении. Так Николаевский уездный исполком ввел обязательную трудовую повинность для всех граждан Николаевска и уезда на время уборки хлеба и обработки полей. Уклонившихся от трудовой повинности лишали хлебного пайка[505].

В Хвалынске решили «немедленно приступить к организации добровольной крестьянской Красной гвардии для посылки на обмолот имеющегося в копнах хлеба, в каковую назначить энергичного комиссара, который мог бы на правильных основаниях расправиться с кулаками и обмолотить хлеб»[506].

В Петровске приказали немедленно начать свирепейшую реквизицию всех продовольственных продуктов, оставляя необходимую норму. Комиссариат продовольствия, милиция и комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией были объявлены на военном положении[507].

Ввиду невозможности отправления хлеба в города крестьянин распоряжался им по-своему усмотрению, кормил им свою скотину и перегонял на самогон[508].

Хлеба в этот тяжелый период понемногу хватило всем и по доступной цене. Большевики смогли защитить беднейшие слои населения от голода. Но сельское хозяйство в результате стало низко производительным и убыточным более чем на полвека вперед.

Из Саратовской губернии, которая была тогда богата дефицитными продовольственными товарами – мукой, зерном, поваренной солью, рыбой, печёным хлебом, в центральные районы страны, и в первую очередь – в Москву, стремились тысячи спекулянтов, везя всё это в мешках и ящиках в переполненных пассажирских поездах и пароходах. Пришлось создать специальную железнодорожную милицию, на которую была возложена обязанность, обыскивать все поезда, вылавливать спекулянтов и конфисковать везомые продовольственные и другие товары. В этих условиях расцвело пышным цветом новое беззаконие, уже со стороны железнодорожной милиции: взяточничество, присвоение конфискованного, насилие, особенно над спекулянтками[509].

Продовольственному комиссариату поручили вести беспощадную борьбу с мешочниками и реквизировать весь излишек хлеба у кулаков, не останавливаясь ни перед чем, хотя бы пришлось взять хлеб силой оружия, дабы спасти положение[510].

ЧК предупреждала: «лица, скрывающие запасы каких-либо товаров на квартирах или в других местах, но не в надлежащих торговых помещениях, хотя бы и имели промысловые свидетельства, признаются злостными спекулянтами и предаются суду революционного трибунала. Найденные в таких случаях товары конфискуются»[511].

Вскоре появился термин заградительный реквизиционный продовольственный отряда. Эти отряды обеспечивали осмотр грузов и ручного багажа пассажиров.  В интересах полноты ревизии, поезда и пароходы они могли задерживать на один час, но не более[512].

Губернский комиссариат по продовольствию объявил, что с 27 августа покупка и провоз муки категорически воспрещены. Никаких разрешений на провоз муки никому не дается, а потому мука, покупаемая помимо городских продовольственных лавок, должна отбираться.[513] А в целях усиления контроля над провозом частными лицами муки постановил иметь отряды: подвижной, для переброски в разные места, в составе 25 человек; на ст. Саратов I в составе 20 человек; на Увеке – 30 человек; в Шахматовке – 15 человек и два парохода с командой в 30 человек; при чем один пароход будет курсировать ниже Саратова, а другой – выше[514].

За хлеб шли настоящие бои. Об этом рассказывает следующий эпизод. На станцию Юрьево из села пришло 10 вооруженных лиц для реквизиции хлеба у мешочников, которых было около 400 человек. Последние обезоружили, прибывших из села. В селе ударили в набат, собрали крестьян, вызвали вооруженный отряд с пулеметами из другого села и прибыли на станцию. Мешочники тем временем заставили служащих станции отправить поезд до прибытия на станцию толпы. Не заставшая поезд толпа явилась в контору и потребовала остановить его на следующем разъезде. Толпа с вооруженным отрядом отправилась догонять поезд.[515]

В результате некоторые села оказались в ужасном положении. Иногда люди по 3-4 дня голодали, не имея возможности приобрести даже пуда муки, потому что ее из одного села в другое не пропускали[516].

Стратегическим продуктом являлся и картофель. Поэтому в виду начавшегося местами преждевременного рытья молодого картофеля (что грозило сокращением нормального сбора созревшего картофеля) рытье запретили производить не раньше 20 сего августа[517]. Несмотря на это, на базарах Саратова появлялся молодой картофель по высоким ценам. Чрезвычайный штаб предписал следить за исполнением приказа и картофель, как у продавцов, так и у покупателей конфисковать, причем, продавцы должны подвергаться строгому наказанию, вплоть до предания революционному суду[518].

Потеряв возможность распоряжаться результатами своего труда, крестьяне обратились к оружию. Повсеместно вспыхивали восстания. Ленин настаивал, что интерес всей революции требует дать везде «последний решительный бой» с кулачьем. Нужно «повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийцев. Опубликовать их имена. Отнять у них весь хлеб. Назначить заложников. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков»[519].

В разгар уборки урожая восстания вспыхивали в губернии то тут, то там. Наиболее серьезным было выступление в нескольких волостях Саратовского уезда. Восставшие заняли пригородные станции: Татищево, Курдюм, Разбойщину. Вину пытались свалить на посланных продовольственным комиссариатом для учета продовольствия в деревню студентов и интеллигенцию (около 700 человек). Для ликвидации мятежа были приняты самые решительные меры[520]. Через несколько дней газеты сообщали, что ликвидация бунта в Саратовском уезде близится к концу, «крестьяне сами возвращают оружие».[521] Восстание кулаков в Татищеве подавлено[522]. А очевидцы заметили: «И снова известия о кровавых расправах. Подгородних мужиков утихомирили винтовками в Каменке, что в тридцати верстах от Саратова… расстреляли восемь человек торговцев в Саратове… расстреляли также начальника станции в Татищеве».[523] Обеспокоенный случившимся исполком предписал отделу по борьбе с контрреволюцией немедленно выслать в уезд комиссию для расследования контрреволюционного мятежа[524].

Вооружённая реквизиция хлеба вызывала кровавые столкновения в деревне. В селе Бакуры, где мужики убили несколько человек из реквизиционных отрядов, был послан карательный отряд с пулемётами[525]. В Оркино крестьянскому отряду пришлось столкнуться с превосходящими его силами кулаков, и только после прибытия отряда саратовской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, удалось собрать все силы. Восстание было ликвидировано, главари были арестованы и препровождены в Саратов[526].

В село Базарный Карабулак отправлен советский отряд для подавления кулацкого мятежа. Отрядом реквизировано 70 000 пудов хлеба. Несколько человек арестовано. На кулаков наложена контрибуция в 2 миллиона рублей. В селе организован комитет деревенской бедноты. Из окрестных сел поступили многочисленные просьбы – направить к ним революционные отряды[527].

Исполком резюмировал: «частичные мятежи кулаков в губернии продолжаются, к ликвидации их принимаются меры. Имеются сведения, что в немецких колониях также неспокойно»[528].

Какие меры принимались видно из докладной записки Аткарского уездного военного руководителя, который был выслан для подавления восстания в волостях. Вот её фрагменты: «С сильным оружейным и пулеметным огнем село Б.-Копены было взято. В Копенах были взяты пленные, а также повозки, запряженные и готовые к отъезду. На телефонной связи нами был захвачен контролер, которому мною было задано несколько вопросов, после чего он был заколот. Утром расстреляли всех контрреволюционеров, активно выступивших с оружием в руках. Точно сколько было расстреляно, затрудняюсь сказать. Приблизительно более 30 человек.

В Песковатке мною были задержаны зачинщики и организаторы восстания: У них мы нашли одну винтовку, револьвер и много патронов. Оба были расстреляны, а лошади с повозками конфискованы. На прошедшем совещании решили взять контрибуцию и собрать муки не менее 1000 пудов. … Решили потребовать с Крестов 50 000 рублей контрибуции и 500 пудов муки. … Военный отряд стал требовать, чтобы его удовлетворили по 50 руб. в сутки. … Кроме того с кулаков отдельно в пользу бедноты было собрано 6000 руб.

В русской Песковатке я собрал 3500 руб. В Невежкине я не получил, так как когда стали приносить деньги, к нам подъехали товарищи из Аткарска, и я получил только 1000 руб. В селе Белое Озеро я получил 15 000 руб. А всего взыскано 24 000 рублей. 9000 руб. я вручил комитету бедноты, а также одну лошадь, отобранную у кулака, который, со слов, вредил ходу революции. В селе Белое Озеро был арестован тов. Семидевкин, которого волостной Совет обложил налогом в 3000 рублей. По приезду в Аткарск собранные мною деньги в сумме 33 500 рублей я передал в исполком»[529].

Важной задачей новой власти стало приучение обывателя получать продукты в государственных магазинах. Вместе с этим организовывалось преследование продажи тех же продуктов на работавших нелегальным образом базарах. Результатом стало то, что городское население стало голодать, в то время как в деревнях хлеб ещё изобиловал.[530]

Продажа по рыночным ценам стала уголовным преступлением на весь советский период. Летом 1918 года «виновный в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта, в виде промысла, продуктов питания, монополизированных Республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенного с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества»[531].

Монополизированных продуктов на всех не хватало. Поэтому было необходимо распределять их в установленных нормах. Для этого нужен был точный учет населения. Он совершался путем личного посещения каждого домовладения и квартир, и записи ответов на целый ряд вопросов, так называемой регистрационной карточки[532],

Монополизировать приходилось всё, чего не хватало. Так государству пришлось закупить «весь наличный запас тканей и всю выработку июля месяца»[533].  Или узнаем из газеты, что шпулечные нитки можно будет купить по одной катушке на каждую июньскую карточку, «купон № 1»[534].

Ограничение цены на молоко быстро отменили. В городе образовались огромные очереди за молоком, так как ввоз молока по «твердой цене» сократился[535]. Организовать монополию на скоропортящийся продукт летом технически было невозможно.

Напуганных обысками и реквизициями крестьян пришлось убеждать, что ввоз и продажа молока, масла, яиц, ягод, фруктов и овощей в пределах всей губернии свободны, и они не подлежат реквизиции и конфискации.[536] Продовольственный комиссариат объявлял, что торговля этими продуктами крестьянами может проходить на базаре, но торговцы не имеют право скупать означенные продукты до 10 часов утра.[537]

Перенос острия классовой борьбы в деревню, где проживало 80% населения страны, дал эсерам шанс включиться в противостояние с властью. В начале июля в Москве произошло вооруженное восстание эсеров, которое было подавлено.  В Саратовской губернии на фронтах Гражданской войны[538] и в тылу[539] агенты эсеров пытались мешать большевикам строить социализм.

Из центра, пользуясь мандатами советских учреждений, чуть ли не ежедневно эсеры направляли агентов в Саратов, где у них имелись конспиративные квартиры^[540]. Центр военной работы этой демократической партии тогда был перенесён в Саратов. Главной их задачей в Саратове была дезорганизация советского 4-го Уральского фронта, который стоял против казаков. Сюда же была переброшена часть Броневого дивизиона[9], который решил организовать из петроградских боевиков партизанский военный отряд для переброски на ту сторону Восточного фронта. У эсеров были отношения почти со всеми командирами красноармейских частей, которые по настроению были белогвардейцами и обещали поддержку в случае антисоветского выступления или в случае подхода к Саратову Народной армии[10] ^[541]. Кроме того эсеры занималась переотправкой людей в Самару, где власть советов была свергнута и добровольцы съезжались в ряды Народной армии^[542].

Но чекисты не дремали, и штаб правых эсеров в Саратове был арестован.[543]  В Москве на съезде эсэров был арестован Бейлин, один из лидеров партии[544], в Саратове П.С. Гусева. У арестовывавших были подписанные ордера, в которые вписывали фамилии арестованных[545]. Массовые аресты (например, почти всех жителей в доме Рейнеке на Никольской ул.) уже не удивляла обывателя[546].

Работа ЧК давала работу судам. Кадров не хватало. Приглашались на должности судей, членов следственных комиссий, правозаступников, нотариусов, судебных исполнителей и пр. Необходимым условием было признание Советской власти, теоретическая или практическая подготовка и наличие рекомендаций.[547]

Судили по-новому. Так, уволенная прислуга, обокравшая своего нанимателя, была оправдана, поскольку она явилась жертвой обмана, обольщения и насмеятельства, а проступок ее объяснялся естественным мщением сожителю за ее увольнение[548].

Дела революционного трибунала содержали обвинения в следующих формулировках: в промотании казенной винтовки; в систематической спекуляции мукой и др. предметами первой необходимости; в распитии спиртных напитков и даче взятки с целью укрыться от ответственности; в растрате народных денег, будучи на ответственном посту; в злостном использовании с корыстными целями своих революционных прав и растрате народных денег; в недостойном поведении, состоявшего на службе у советской власти[549]; в клевете на исполнителей советской власти, проводивших обыск; в распространении воззваний, призывающих к свержению советской власти, в агитации против советской власти;[550] в даче взяток; в мародерстве, совершенном при исполнении служебных обязанностей;  в самовольном оставлении поста, в убийстве и в присвоении 500 руб., отобранных у делегации казаков[551]; за распитие спиртных напитков и производство самочинных обысков[552]; в оскорблении рабоче-крестьянской власти и в призыве к свержению таковой; в присвоении не принадлежащего звания комиссара по борьбе с контрреволюцией и дискредитировании своими действиями советской власти.[553]

Что же стояло за этими строгими обвинениями? Председатель Союза банковских служащих, А. И. Игнатов был обвинен «в агитации против советской власти». В общественном транспорте он рассказал анекдот: «Какая разница между фокстерьером и Троцким?» – «Фокстерьер обрезан сзади, а Троцкий – спереди». Трибунал «признал, что гр. Игнатов виновен в недостойном поведении в публичном месте, и приговорил подвергнуть его тюремному заключению сроком на двадцать дней»[554].

Меньшевик Сиозберг на процессе меньшевиков заявил о том, что обвинитель Рывкин «торгует спиртом и оружием». Это было определено, как попытка сорвать процесс и дискредитировать революционный трибунал. За что Сиозберга заключили в тюрьму на 1 год[555]. А вот Мовша Хлавнович, обвинялся в даче взятки с целью укрыться от ответственности. Защитник, не отрицая этого обстоятельства, указывал на укоренившуюся в обществе привычку давать взятки полицейским и прочим чиновникам. Поскольку это был до такой степени распространенный обычай, что отвыкнуть от него не так-то легко. Хлавновичу присудили к штрафу 1000 рублей в пользу детских приютов[556]. Врач Л. Аветисов за антисоветскую агитацию на собрании служащих Александровской больницы был приговорён к «общественному порицанию» с лишением права занимать выборную должность в течение шести месяцев[557].

Помимо суда для граждан был учрежден и партийный суд, где строгости было на порядок больше. Вот одно из дел. Комиссар трамвая преследовал свою служащую ухаживаниями. Постоянно говорил глупости, и «несколько раз в своем кабинет брал ее за грудь, и лишь только на угрозу, что она заявит в комитет, комиссар оставил свои домогательства». После этого он постоянно грозил подчиненной увольнением[558]. Вскоре он поплатился партбилетом.

Разгорание Гражданской войны окончательно избавило новую власть от жалости к своим оппонентам. Буржуазии и «лица примыкающих к ней», как то: журналисты, адвокаты, духовенство всех религий, свободные художники, офицеры и учащиеся военных школ и лица, живущие на нетрудовой доход (проценты с капиталов, поступления с имущества и проч.) мобилизовались для формирования тылового ополчения для различных работ[559].

В Балаково оставшиеся в городе буржуи привлекались к принудительным работам. Они чистили и возили с улиц навоз и мусор под издевательское улюлюканье толпы.[560]

Наиболее опасных решили просто арестовать до лучших времен. В середине августа было арестовано 370 офицеров[561]. В «Известиях» по поводу их ареста было сказано: «Для тех же случаев, когда – вопреки всему – заговор мятежников временно достигает успеха, советская власть должна иметь заложников из враждебного лагеря и за каждого убитого рабочего или крестьянина – расстреливать десяток буржуев и их приспешников. Концентрационные лагеря для офицеров изолируют последних от общения со всеми прочими гражданами, и облегчает надзор за их деятельностью. Необходимо создание таких же лагерей для наиболее активных буржуев»[562].

Следом были произведены аресты среди священников за проповедь об арестованных офицерах. Они так обрисовали положение арестованных, что в церквях стояло рыдание, а затем к тюрьме, у Красного Креста, где содержатся офицеры, потянулись вереницы жертвователей с приношениями. Говорят, у ворот была такая толпа, что пришлось разгонять выстрелами в воздух[563].

Контрреволюционеры в виду серьезности положения расстреливались на месте, и об этом писалось в газетах. Такая участь постигла железнодорожного служащего, который сообщал белым сведения о силах и расположении советских войск, оставлял службу, когда дорога была объявлена на военном положении[564]. В Петровске против совета готовился заговор офицерами, занимавшими высшие ответственные посты в рядах молодой красной армии. К ним примкнуло несколько реалистов, гимназистов и студентов. «Известия» сообщили: они обманули и за это расстреляны[565].

Формирование новой армии, так же как и формировании всех государственных структур проходило непросто. Легендарный Чапаев делал мобилизации в занятых им деревнях, не особо спрашивая  у жителей согласия на это.[566] Вновь сформированные части в смысле снабжения оружием, снаряжением и обмундированием находились в плачевном состоянии[567]. При этом демобилизованные в Саратове части оружие практически не сдавали, особенно в первое время[568]. Дисциплина и сознательность красных бойцов с трудом позволяли считать их армией. В центре негодовали: «борющиеся стороны несли потери убитыми не столько во время боёв, сколько из мести друг другу, основываясь на взаимных жестокостях. В результате чего смертная казнь над пленными по суду и без суда обратилась в кровожадное убийство и издевательство. Ссоры и драки из-за обмундирования и другого имущества пленных стали происходить всё чаще и чаще. Приказываю дикие самосуды прекратить навсегда: мы люди, а не звери, как ни стараюсь изобразить те, которые ненавидят самое слово красноармеец. В корне пресечь глумление, издевательство над пленными и делёжку их имущество: необходимо помнить, что лежачих не бьют. С обезоруженными пленными, сдавшихся на милость победителя обращаться так, как это практикуется во всех культурных странах»[569].

В центре понимали, что на местах проявлять жесткость при наведении порядка в советских органах местным руководителям не так просто. Приезжим, не знавшим никого, это сделать было проще. В конце августа в Саратов прибыла Чрезвычайная следственная комиссия[570]. Всероссийский центральный исполнительный комитет поручил ей ознакомиться с работой всех местных советов и наладить продовольственное дело. Комиссии было предоставлено право принимать самостоятельные решения, производить аресты, предавать суду, отстранять от работы и вести следствие и дознание. Всем учреждениям и лицам предписывалось беспрекословное исполнение решений особой следственной комиссии. Советские организации и учреждения следовало очистить от всех тех прохвостов и негодяев, которые примазались к советской власти. Комиссия обещала не останавливаться ни перед какими средствами, вплоть до расстрела, против всех тех, кто будет уличен в казнокрадстве, взяточничестве, спекуляции, злоупотреблении своими полномочиями и своим положением[571].

Один из членов комиссии объяснил в исполкоме, что «приехал не для разговора, а для дела. До сих пор мы были мягки сердцем, полагая, что все эти правые эсеры, меньшевики и саботирующие интеллигенты одумаются. Теперь стало ясно – они хотят раздавить рабочий класс и восстановить буржуазию. Довольно церемоний, нужно дело!»[572]

Для «оживления» ЧК из Москвы «был прислан новый председатель, отличавшийся своей жестокостью и злобой. До него, во главе ЧК стоял Дейч, отличавшийся от других чекистов сравни­тельной человечностью и безусловно выделявшийся своим умом».[573]

Начали с того, что предложили всем советским учреждениям представить в недельный срок списки на всех служащих со сведениями: Имя. Отчество и фамилия. Бывшее сословие.  Принадлежит ли или принадлежал, к какой политической партии (к какой, и с какого времени). Подвергался ли преследованиям царского или временного правительства. Руководителям данного учреждения сообщить, в каком порядке сотрудники принимаются и принимались на службу[574].

Неподчинение советской власти угрожало отныне лишению свободы от 3 месяцев до 5 лет или же денежному штрафу от 300 руб. до 10 тыс. руб. В особо важных случаях меры наказания могли быть увеличены и свыше 5 лет[575].

Во время работы комиссии не раз случались конфликты с местными большевиками. Так арест члена следственной комиссии саратовского революционного трибунала, Кармаза К.А. был остановлен чекистом Дейчем.  Следственная Комиссия пыталась выяснить «от кого последовало распоряжение об аресте вышеупомянутого Кармаза, а также тех лиц, которые арестовывали его и того лица, которое вырвало трубку у Кармаза при разговоре по телефону с секретарём трибунала».[576]

Контрольно-реквизиционный отдел работал над поисками «излишков» планомерно и публиковал в газетах результаты своей успешной работы в натуральном и рублевом выражении.[577]

Периодически жители узнавали об очередной реквизиции. Всем живущим в гостинице «Европа»  объявили, чтобы они искали себе квартиры в связи с её реквизицией. Вскоре объявили о реквизиции и дома Ананьина. Всем жильцам предложили освободить свои квартиры[578].

Комиссариат финансов запросил разрешения отпустить в его распоряжение обстановку, описанную у гр. Шерстобитова[579].

При обыске в гостинице у известного бывшего миллионера, живущего в «Европе» Паисия Мальцева было взято бельё и книги. На просьбу: – Оставьте мои книги – это единственное моё утешение, – последовал ответ: – Вам, буржуям, это не надо. Это – народное добро[580].

Соблазн безнаказанного грабежа не покидал красногвардейцев. На ст. Ртищево почти ежедневно являются красноармейцы Ртищевского Совдепа, производят самовольные обыски, реквизируют у пассажиров без ведома штаба охраны, без членов реквизиционной комиссии.[581] По распоряжению Штаба Восточного фронта в Урбахе арестована вся команда от Новоузенского Совдепа, в числе 12 человек, которая грабила проезжих пассажиров и служащих. При обыске у ни были отобраны 300 п. муки, 2 мешка сахару, чай, мануфактура, кожа, кофе, цикорий, дрожжи, другие товары и 11 тысяч деньгами[582].

Права и имущество церкви постепенно отбирало государство. Право регистрации населения отошло в ЗАГСы. Метрические выписи и свидетельства на события после 1 апреля 1918 года от религиозных учреждений приниматься, как доказательство, в судебные и другие учреждения не будут.^[583] А расторгшие свой брак помимо гражданской власти, и после этого повенчавшиеся церковным браком, будут привлекаться к суду за двоеженство, как и повенчавший их.[584] Узнаем, что «Волгомет» повез из Царицына в Саратов деревянную баржу, полную церковных колоколов, «эва­куированных» с Дона и Украины.[585].

Новой власти очень хотелось вырастить свою пролетарскую интеллигенцию. Порядок приема в высшую школу был изменен[11] на ходу и без всяких оснований.[586] Старых же специалистов на предприятиях могли убрать на общем собрания рабочих и служащих[587]. Теперь артистам указывали репертуар. Всем советским оркестрам в недельный срок предписали разучить и играть без нот: «Интернационал», «Марсельезу», «Смело товарищи в ногу», «Красное знамя», «Варшавянку», «Вы жертвою пали»[588].

Установили контроль за всем, что они творят. С тех пор и на весь советский период типографии обязаны были доставлять для Книжной палаты по 8 экземпляров каждого вновь выпускаемого печатного произведения[589]. А возможность жить за счет своих произведений ставилась под сомнение. Режиссеры желали национализировать авторское право, и им позволили пока использовать все напечатанные пьесы до принятия решения по авторскому праву[590].

Нужно понимать, что рассматриваемые события происходили на фоне вооруженной борьбы с восставшими сначала уральскими казаками, потом саратовским гарнизоном, позже чешским корпусом и народной армией Комитета учредительного собрания. Бои шли на территории губернии и приближались к Саратову почти на сотню километров. Советской власти пришлось проявить максимум собранности и максимум жесткости. Для ведения войны нужно было подчинение населения, деньги, продукты, боеприпасы, одежда, лошади и многое другое. Церемониться уже не было возможности.

Обеспечивать порядок должны были ЧК и революционная охрана, которые действовали фактически по своему усмотрению. В губернии появились концлагеря для заложников. Если расстрел демонстрации 31 декабря 1917 года вызвал шок у большинства населения, то летом 1918 года расстрелы непокорных уже воспринимались, как неизбежность.

Частная собственность на предприятия фактически перестала быть таковой. По деревням в поисках хлеба рыскали отряды вооруженных рабочих, лишая крестьян права не только на свой урожай, но и на личное имущество.

Тем не менее, большевики создали сильную власть, которую начали уважать за умение решать такие вопросы, как обеспечение жильем и продовольствием. Они смогли показать себя и в борьбе с преступностью и с недовольными.

Н.М. Архангельский написал в своем дневнике: «Чем дальше, тем определённее становиться политическая ситуация. Определяются только две силы: с одной стороны – коммунисты, советские власти, а другой – буржуазия. Борьба будет продолжаться между этими двумя силами. Все остальные – меньшевики, правые эс-эры, разнесчастные кадеты и т.п. – будут смолоты между двумя этими жерновами. Никакие учредительные собрания и его микрокосмы на местах, городские думы, не помогут. Мы вступаем в фазу кровавой борьбы – социализма и капитализма, и середины тут быть не может. То, что казалось, неясным ещё два-три месяца тому назад, – теперь получило определённые контуры[591].

– 4 –

30 августа 1918 года стало новым рубежом в отношении большевиков к своим противникам. За покушение на Ленина «буржуазии» был объявлен красный террор. Это означало начало массовых казней представителей неугодных слоев населения, сопровождавшихся публикацией в прессе списков казненных; создание института заложников, а поскольку тюрем не хватало, то создание концлагерей. И, наконец, окончательное ограбление всех имущих людей до уровня пролетариев, что открыто было объявлено текущей задачей партии.

Исполком пытался укрепить свое участие в делах ЧК, превратив её в подотдел при своём отделе управления^[592]. Чрезвычайная комиссия была усилена вооруженными подразделениями. Число их в ноябре дошло до 1,5 тысяч человек. Имелись шесть рот, взвод артиллерии, пулеметная команда, кавалерия, нестроевая рота и т.д. Содержать такой аппарат за счет конфискованных средств уже не получалось. Деньги стали поступить из центра от комиссариата по внутренним делам.^[593]

Комиссии предстояла большая работа. Сразу после выстрела в вождя мирового пролетариата начались массовые расстрелы. 1 сентября в № армии – 16 человек^[594]; 4 сентября в Аткарске – 19 человек^[595]; 12 сентября в Балаково – 8 человек^[596]; 14 сентября в Саратове – 22 человека^[597]; 14 сентября в Сердобске – 22 человека^[598]; 25 сентября в Саратове – 62 человека^{[599] [600]} и т.д..

Расстрел стал рассматриваться как мера воздействия на сознание граждан в целях укрепления правопорядка и повышения ответственности служащих за свои действия. Страх стал внедряться в сознание людей, как ограничитель свободы действий в служебных отношениях и общественной жизни. Расстреливали стрелочника и начальника станции за крушение поезда,^[601] кулаков Новорепинской волости (без указания числа) за агитацию против Советской власти.^[602] В Покровском районе за месяц по приговорам чрезвычайной комиссии при штабе № армии расстреляны 36 изменников и 7 контрреволюционеров.^[603] По постановлению особого отдела Реввоенсовета Южного фронта расстреляны за выдачи за взятки разрешений на вывоз продуктов три человека^[604]. По постановлению губернской чрезвычайной комиссии, как враги рабоче-крестьянской власти расстреляны 4 человека, причастных к белогвардейцам^[605]

Б.А. Шахматов, был задержан после покушения на Ленина, и поскольку являлся состоятельным землевладельцем, был немедленно приговорен к смертной казни. В Москве у него было много друзей, которые могли бы за него заступиться. В итоге из Москвы пришла телеграмма с приказом отпустить заключенного. Но телеграмму утаили и расстреляли его в срочном порядке, объяснив казнь задержкой сообщения с приказом^[606].

Большая часть заключенных Саратова были арестованы ЧК (в губернской тюрьме 1012 человек, плюс заключённые в бывшей пересыльной тюрьме и 135 – на барже^[607]), за судебным ведомством числилось всего около 400-500 арестованных,

По постановлению чрезвычайной комиссии при политическом отделе штаба V армии было расстреляно 49 контрреволюционеров и изменников. Всего же с 9 по 23 октября разрешено чрезвычайной комиссией 529 дел^[608].

В отчёте о деятельности саратовского Губчека за 1918 г. указано, что расстреляно: 224 человека. Из них за шпионско-монархический заговор – 43, за участие в вооружённом восстании – 8, за преступление по должности – 14, контрреволюции – 27, за взяточничество – 6, за бандитизм – 53, за подделку документов и печатей – 18, применение красного Террора – 39.^[609] Нужно, однако, понимать, что это отчет Губчека, находившейся в Саратове. Эта цифра совершенно не отражает количество репрессированных в губернии. Помимо Губчека существовали уездные чрезвычайные комиссии. Право расстреливать присвоили себе и воинские начальники разных уровней, о чем говорят многочисленные документы об их деятельности.

Террор заключался так же и в использовании «паразитических» элементов в тяжелом физическом и грязном труде, который пролетарии отказывались выполнять даже за деньги[610]. В Саратове для работ «по военным надобностям» привлекались лица, принадлежащим к буржуазным классам, мужского пола живущим на нетрудовой доход (бывшие присяжные поверенные, их помощники, частные поверенные, прочие ходатаи по делам, нотариусы, биржевые маклеры, сотрудники быв. буржуазной печати, монахи, монахини и т.д.)^[611]. В Покровске все буржуа от 18–50 лет, живущие на нетрудовые доходы должны были участвовать в общественных работах в распоряжении коменданта города^[612].

Губчека был организован лагерь принудительных работ, в котором работало до 500 буржуев^[613]. По воспоминаниям очевидцев «буржуев» группами «гнали под конвоем на базары, к общественным уборным убирать грязь и отбросы. Некоторые особо ретивые командиры отрядов навешивали этим людям на шеи картонные плакаты, на которых крупными буквами было начертано «Я – буржуй». Или того хуже – давали им в руки жестяные тазы или вёдра, в которые эти несчастные, под конвоем, били деревянными колотушками и должны были громко кричать: «Я – буржуй, я – буржуй»^[614].

Чрезвычайная комиссия приступила к очистке Саратова к наступающему празднику годовщины переворота. К работам привлекли 120 буржуев, приговоренных к общественным работам. Работы производились под контролем вооруженных отрядов^[615]. В качестве наказания были направлены без сохранения содержания в распоряжение губернского военкома для произведения очистительных работ бывший управляющий гостиницей «Астория» и бухгалтер склада^[616]. У Екатериненштадской пристани, замерзли две барки, груженые лесом, предназначенным для Покровска. Для выгрузки леса были привлечены Екатериненштадские буржуи, которые частью сами работали, частью поставили вместо себя других.^[617] В немецких колониях мобилизовали 300 буржуев на принудительные работы.^[618] Исполком постановил для порубки леса привлечь буржуазию, сняв таковую с должностей, если окажутся «на местах»^[619]. Исполком постановил так же предложить дорожно-строительному отделу мобилизовать буржуазию и начать подготовительную работу по замощению улиц.^[620] В Петровске милицией были зарегистрированы на трудовую повинность 838 человек^[621].

«В связи с производством арестов среди буржуазии и прочей контрреволюционной своры, выселением, объявлением заложников и расстрелов, большое количество лиц разбежалось и укрывается по селам, деревням и т.п.» Указано было «сделать тщательную проверку вновь прибывших за последнее время лиц вверенных вам районов, причем обратить самое серьезное внимание на деревни, села, монастыри и вообще на такие места, где может найти себе приют весь преступный для советской власти элемент, и в случае обнаружения таковых немедленно арестовывать. Все имущество скрывшейся из-за ареста буржуазии, в чем бы оно не заключалось конфисковать».^[622]

Бойко торгует магазин комиссариата социального обеспечения, где продаются конфискованные у бежавшей буржуазии товары. Вещей очень много, а продают их дешево, поэтому у магазина постоянно видишь «хвост» приехавших за товаром крестьян из окрестных деревень^[623].

Никто не живет без ошибок, в том числе и чрезвычайная комиссия. Был ряд примеров ошибочно сидящих. Арестованные сидят по 5–6 месяцев, ни одного допроса, никто не знает, за что они сидят. В Вольске арестовали доктора Богданова. Комиссия не нашла его виновным, но он сидел, потому что бумага затерялась.^[624]

В начавшем выходить «Еженедельнике ЧК» поместили статью, в которой говорилось: «Революция показала нам, что во время бешеной гражданской войны нельзя миндальничать. И мы объявили нашим массовым врагам террор, а после убийства товарища Урицкого и ранения нашего дорогого вождя тов. Ленина мы решили сделать этот террор не бумажным, а действительным. Во многих городах произошли после этого массовые расстрелы заложников. В таком деле половинчатость хуже всего, она озлобляет врага, не ослабив его. … Скажите, почему вы не подвергли его, этого самого Локкарта, самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения и адреса, которых такой гусь должен иметь очень много? Довольно миндальничать; бросьте недостойную игру в «дипломатию» и «представительство». Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет».^[625] Президиум Центрального Исполнительного Комитета самым резким образом осудил как авторов статьи, так и редакторов «Еженедельника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», поместивших эту статью[626], но настроение писавших наверняка отражало настроение многих.

Саратовский революционный трибунал работал со всей энергией. Чем крепче была советская власть, тем строже каралось её неприятие. Формулировки обвинений звучали так: оскорбление рабоче-крестьянской власти^[627], распространение слухов, подрывающих авторитет Советской власти и призыв к захвату государственных учреждений; небрежное отношении к службе; неподчинение распоряжениям Советской власти и нанесение оскорбления представителю советского учреждения; злоумышленное затруднение распоряжений рабоче-крестьянской власти и злоупотребление своими служебными обязанностями; угрозы разделаться с беднейшими крестьянами по восстановлении старого строя^[628]; пьянство, самовольные отлучки, оправка товаров без документов; хранение самогонки в количестве 1 бутылки и принадлежностей для выделки самогонки; изобретение поддельных штемпелей и печатей, хранение золотых вещей, не оплаченных государственным налогом, хранение николаевских кредиток, подделка удостоверения, при помощи которого получили квартиру, продажа мануфактуры сверх нормы^[629]; растрата народных денег; непризнание рабоче-крестьянской власти, призыв к свержению таковой; злоумышленное нарушение и затруднении рабоче-крестьянской власти^[630].

В газетных отчетах о делах трибунала пестрели истории подобного типа: «Председатель технического совета явился с соответствующими документами к В.Н. Добролюбову и потребовал, чтобы тот очистил свой дом для надобностей советских учреждений; по прочтении бумаги, Добролюбов позволил себе засмеяться, а потом начал топать ногами, кричать и даже искал холодное оружие. Добролюбов привлечен к ответственности и обвиняется в неподчинении распоряжениям советской власти и нанесении оскорбления представителю советского учреждения»^[631]. Ещё хуже было красть народное добро: «Чрезвычайная комиссия приговорила красноармейца Шляхова за систематическую кражу сала с кухни к 6 месяцам тюрьмы»^[632].

17 сентября в Саратов приехал Троцкий, который остался недоволен приемом, оказанным ему местными властями. Кроме того, исполком отказался выполнить его приказ об освобождении заложников из плавучей тюрьмы. Троцкий, чтобы показать местным работникам силу своей власти, отдал приказ о введении в губернии и городе военного положения. Местная организация выполнила приказ, однако обратилась напрямую к Ленину с пояснением бессмысленности этого приказа.

После приезда в Саратов особой следственной комиссии и конфликта руководителей с Троцким отношения саратовских властей с центром серьезно обострились^[633]. В городе стали появляться всё новые комиссии. Исполком не знал точно, сколько в городе находится таких комиссий, присланных из центра, которые, оседая в Саратове, не сообщали о себе местной власти. Президиум горисполкома решил произвести учет всех центрколлегий, потребовать отчеты об их деятельности, составе и получаемом содержании^[634]. Каждую комиссию просили дать: наименование; кого обслуживает, город или и губернию; каким делом ведает; кем избрана или выделена; сколько членов работает, их фамилии и фамилия председателя; адрес и № телефона^[635].

Комиссии арестовывали местных большевиков, не уведомляя Исполнительный комитет. Люди с «великими мандатами» не подчинялись местным исполнительным органам и казались последним сомнительными. При этом в мандатах с чрезвычайными полномочиями указывалось, что представители из центра должны работать в тесном контакте с местными органами власти. Исполком потребовал от центра устранения творящихся безобразий, поскольку «арестовывали лучших товарищей, почему, за что – не известно»^[636].

Лидер саратовских большевиков В.П. Антонов считал, что претензии возникли из-за самостоятельности губисполкома в принятии мер, вызванных необходимостью. Что привело к чисто формальным нарушениям. Раздражало центр и то, что саратовцы своевременно не информировали высшую власть о своих действиях. В результате возникли обвинения в сепаратизме и неподчинении Центру. Что и привело к приезду «гостей» со сверхчрезвычайными полномочиями и появлению ряда особых комиссий, которые еще больше запутали положение^[637].

            В конечном итоге кадры, присланные из центра и других регионов, стали заполнять саратовские учреждения. А в середине декабря лидеры саратовских большевиков М.И. Васильев и В.П. Антонов были отозваны в Москву[638]. С местничеством и «сепаратизмом» в губернии было покончено. Вертикаль власти становилась прочнее и надёжней.

Саратовский регион был крайне важен для центра. Основные хлебные житницы были отрезаны от столицы линиями фронтов. Голод угрожал существованию новой власти. Сюда в Поволжье со всей России устремились вооруженные отряды пролетариев добывать хлеб. Без оружия купить зерно по убыточной цене не получалось.

Организация этих продовольственных отрядов была возложена на профсоюзы. Возглавлять их должны были руководители, которые должны были отвечать за действия отряда^[639]. Запись производили по заводам и фабрикам на общем собрании рабочих с обсуждением каждой личности^[640].

Саратовские власти тоже создали продовольственный отряд. Каждому члену этого отряда на время отсутствия предприятиями выплачивалась заработная плата. Проезд и 10 рублей суточных уплачивал губернский продовольственный комиссариат. Совет профессиональных союзов взялся организовать отряд в 200 человек, из которых 140 должны были хорошо уметь владеть оружием^[641]. Через полтора месяца в целях более интенсивной заготовки хлеба, Губпродотдел решил приступить к формированию уже целого продовольственного полка. Штаты полка разработал военный комиссариат, включивший в его состав конную команду^[642].

Отряды разбивали на группы по 25 человек, которым выдавали 15 винтовок. Перед выходом из Саратова отряды снабжались чаем, табаком и по возможности сахаром и другими продуктами^[643].

О работе приезжих отрядов рассказывали газеты. «22 сентября Кронштадтский отряд прибыл в Вольск. В ночь на 25-е сентября по предписанию Революционного комитета отрядом был сделан обыск по всему городу Вольску с целью разоружения белой гвардии. 26-го сентября состоялась отправка отрядов на ссыпные пункты. За время своего пребывания в 12 волостях этим отрядом собрано 18 тысяч пудов хлеба. В общем, отряды организовали на местах несколько комитетов бедноты, ввели агитацию и способствовали ссыпке хлеба»^[644].

В саратовском Поволжье побывала чрезвычайная продовольственная экспедиция С.В. Малышева[12]. Он привез на баржах-лавках товары, конфискованные большевиками в промышленных регионах, и обменивал их на хлеб. Обмен шел сразу на нескольких пристанях. Ленин лично поздравил предприимчивого коммуниста с успехом идеи^[645].

Но приезжими рабочими охватить сотни населённых пунктов было нереально. Центр решил опереться на бедноту. То есть на тех, кто жил на селе и сам себя прокормить не мог. Так на селе параллельно советам, в которых оказались авторитетные и хозяйственные крестьяне, появились комитеты бедноты.

Финансирование и организацию комбедов возложили на губернский продовольственный комиссариат, которому из центра было выслано 200000 рублей^[646]. Так же из центра пришла и инструкция к действиям. «Первая и самая главная задача – правильная организация революционной власти, беспощадная борьба с кулаками и богатеями. При наличии кулацкого совета комбед должен брать власть в свои руки. И затем: распределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий; оказание содействия на местах продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев; равномерное распределении всех товаров, получаемых для деревни от органов снабжения между беднейшими и средними слоями крестьянства»^[647]. Для того, чтобы «спасти революцию, необходимо все то, что нажито кулаками чужим потом и кровью, у них отобрать, и отдать беднякам»^[648], «реквизировать все земледельческие орудия от земледельцев, сделав их общим достоянием и нанеся таким образом удар частной собственности»^[649].

Состав советов на селе не мог устраивать большевиков. Во-первых, советы на селе изначально создавались эсерами. Во-вторых, туда попали авторитетные крестьяне, умевшие вести хозяйство. Теперь они попали в категорию кулаков. После октябрьского переворота началось «очищение» советов от зажиточных крестьян. Этот процесс ускорился по мере укрепления позиций большевиков в уездах. Советы заполнила беднота, которая до этого не могла управлять и собственным хозяйством. В волостном сосновском совете Сердобского уезда постановили уплачивать членам исполкома за присутствие на заседаниях по 5 рублей и штрафовать за отсутствие по 10 руб. Деньги на своем общем собрании беднота постановила собрать с бывших владельцев и арендаторов земли^[650].

Губернские власти журили уездные в слабых темпах организации комбедов^[651]. Не везде процесс шел одинаково. Если в селе Кикино Вольского уезда обитали «исключительно одни лишь бедняки, даже среднего крестьянства во всем селе найдется не более как домохозяев пять». Соответственно «кикинцы с самого начала революции стали самыми ярыми защитниками партии большевиков-коммунистов»^[652]. А вот в селе Удовка Аткарского уезда крестьяне были все зажиточные, бедноты там почти не было. Здесь волостному комитету бедноты приходилось натыкаться на препятствия при проведении в жизнь декретов правительства. На собрании один из оппонентов комбеда угрожал: «Избить вас надо, чтобы не лезли туда, где вы ничего не клали»^[653].

В крупном селе – Баланде в ячейку коммунистов смогли набрать 170 человек, с помощью которых разогнали «наполовину контрреволюционный баландинский совет и заменили кулаков истинными защитниками советской власти»^[654]. В Рыбушке на партийном собрании решили сделать перевыборы и проводить в совет только бедноту. Наметили кандидатов от беднейшего крестьянства 23 человека, от партии коммунистов – 20 человек, что и провели на выборах^[655].

Где своих сил не хватало, искали поддержку на стороне. Житель села Чумаево Петровского уезда пишет в губернскую газету, что пусть знает председатель сельсовета, «что за его спекулятивные наклонности может последовать ужасная кара»^[656]. А в село Верхозим Петровский совет направил на внушительную силу, которая на строптивых наложила контрибуцию. В Петровск защитники угнетенных привезли более 100 000 руб.^[657]

Петровский исполком принял решение о немедленном исключении из всех волостных и сельских советов кулаков. А «если в недельный срок кулаки добровольно не выйдут из советов, то арестовать и доставить в уездный совет, где к ним будут применены самые репрессивные меры, вплоть до расстрела»^[658]. В уезде между комитетами бедноты и деревенскими советами стали происходить трения «из-за неопределенности власти». Чтобы избежать этого, петровский уездный исполком попросту упразднил советы, и передал власть комитетам бедноты^[659].

Из села Лох Саратовского уезда через газету просят вооруженную помощь. «Отряд, и только отряд, может спасти нас от кулацкого засилья и восстановить власть бедноты».^[660] В Красном Куте кулаков и богатеев предупреждают: «кто осмелится прекословить задачам и целям комитета бедноты, тот будет преследоваться как контрреволюционер, арестовываться и препровождаться в комиссариат политических дел для привлечения к ответственности»^[661].

В результате к 23 ноября в губернии вместе с Новоузенским и Николаевским уездами было организовано 1404 волостных и сельских комитета бедноты^[662].

В таких условиях влияние большевиков на селе стало повсеместным. Но усиление власти не была победой идеологии. Приручить голодных было не сложно. «Дабы предстоящая предвыборная компания была проведена с успехом в нашу пользу, деньги комбедам должны быть отпущены немедленно, так как среди членов комбедов, уже более 3-х месяцев, не получающих жалование, возникает недовольство». И губпродколлегия в срочном порядке испрашивает разрешение у Наркомпрода на отпуск денег комбедам в сумме 200 тысяч рублей на уезд^[663].

Естественно, бедность и порядочность не всегда взаимосвязаны. Крестьяне с. Березовка Петровского уезда жаловались на местный комитет бедноты, который занимался вымогательством, незаконной бесплатной реквизицией и резкой для себя скота, требованием доставки комитету спирта и арестами^[664]. В Елшанке Саратовского уезда председатель комитета бедноты получил от кулаков 500 рублей для «корректировки» переписи запасов, имеющихся у крестьян^[665].

В Москве В.П. Антонов(Саратовский) докладывал Ленину: «По моим наблюдениям комбеды сыграли свою политическую роль расслоения». Вождь согласился: «Да, я тоже так думаю. Что, они у вас много наделали безобразий?». Антонов привел в ответ несколько особенно отталкивающих фактов. «Значит, середняк очень зол?» – «Да, есть. В особенности он сердит на то, что комбеды все забрали у кулаков, а ему ничего не дали». Владимир Ильич резюмировал: «Надо уничтожить комбед; Нам нужен середняк. Чтобы помириться с ним, надо перешагнуть через намозоливший комбед.^[666]

Вернувшись в Саратов В.П. Антонов донес пожелание центра: «Комитеты бедноты созданы преимущественно для того, чтобы углубить классовую борьбу в деревне; задачей их являлась организация беднейшего крестьянства и при его помощи проведение продовольственной политики. Они стали заменять советы; создавшееся в деревне двоевластие поставило вопрос о создании нормальной советской власти. Решено: комитеты бедноты должны прекратить свое существование. Беднота должна войти в советы»^[667].

Как любой предприниматель крестьянин должен платить налоги, а поскольку в данном случае деньги не были так интересны, как хлеб, было принято решение «перейти к обложению натуральному, как более отвечающему переживаемому времени». Расчеты налога были проведены так, чтобы «от налога была совершенно освобождена деревенская беднота, а средние классы крестьянства были обложены по возможности слабо. Главная же тяжесть налога должна была лечь на состоятельные элементы деревни. По исчислениям российского комиссариата финансов[13] этот налог мог составить от 150 до 300 миллионов пудов хлеба государству»^[668].

В Петровском уезде были созданы военно-революционные комитеты, которые взяли под контроль обложение крестьян. Комиссары комитета следили за тем, чтобы обыски не проводились представителями власти единолично без понятых, без ордеров надлежащих организаций и по ночам[669]. Иногда приходилось вводить в сёлах военное положение[670]. Собирали и деньгами, и продовольствием[671]. Сельские советы отчитывались о сборе денег ведомостями и передавали их вместе с деньгами[672]. Но сами комиссары не всегда были чисты на руку. «У военного комиссара Журавлихинской волости, самочинно наложившего в свою пользу на волость контрибуцию в 97 тысяч рублей, при аресте нашли 23378 рублей 85 коп.»^[673]. Возникает вопрос и критериях установления сумм поборов.

Несмотря на бесконечные контрибуции денег в бюджете не хватало катострофически. Это порождало утопические модели функционирования экономики. «Нам нужно налаживать хозяйственный организм для продуктообмена как можно скорее и энергичнее, и тот промежуток времени, который существует между данным моментом и моментом финансовой катастрофы, надо использовать при помощи центра. Только центр, только печатный станок, который имеется в центре, может дать нам в данном случае материал для налаживания хозяйственной деятельности. Местное обложение теряет почву, остается источник государственный, но и он не вечный, может наступить катастрофа». «Налоги совершенно отпадают, они доживают последние месяцы. Нужно выжать деньги, которые находятся у крестьян, или правильнее – хлеб. А вместо хлеба нужно, чтобы им продали продукты с фабрики. Будет распределительный закупочный центр. Сейчас мы подходим к коммуне, социализму. Финансы рушатся, сейчас приходится говорить только о том, как наладить продуктообмен, как оплачивать труд собственной ценностью, а не бумажной».^[674] Городской бюджет складывался из прогрессивного подоходного налога, квартирных, телефонных и прочих налогов. Из 10 миллионов начисленных налогов за полгода было получено 4,5 млн. руб.[675], получить остальные было не реально. Поскольку фирмы были национализированы, и налоги с них пропали. У многих предприятий доходы существовали только на бумаге. Фабрики и мастерские работали только на товарообмен.^[676] Дополнительное начисление прогрессивно-подоходного налога должно было повысить налог на 80%. Этот налог должен был дать 15-17 миллионов руб. Но реально понимали, что смогут получить от силы 8 миллионов. Саратовская казенная палата единственная в России образовала отдел взыскания, который собрал несколько миллионов недоимок^[677].

Разграничение федерального и регионального бюджета и тогда было болезненно. Комиссариат финансов (в центре) считал, что местные средства должны собираться и идти для государства. В губисполкоме решали: «Если нам не будут давать денег легальным путем, то нам придется опять стать «сепаратистами», и во имя интересов общегосударственного характера, нам придется принять те меры, которые применяли мы в таких случаях и раньше – вопреки декрету открыть из сумм государственного казначейства снова кредиты»^[678].

Расширение фронтов гражданской войны требовало от государства увеличения расходов. Частный бизнес, с которого можно было получать налоги переставал существовать. Отъем денег, называемый контрибуцией, продолжал процветать по всей губернии. Контрибуции существовали так же под названиями военный, единовременный или чрезвычайный налог^[679]. Этот тип изъятия средств у населения лежал в основе местных бюджетов.

Газеты разъясняли: «Для организации, снаряжения и содержания красной армии нужны колоссальные денежные средства, которых не могут дать обыкновенные государственные доходы. Богатства эти необходимо немедленно и целиком взять у паразитических и контрреволюционных элементов населения»^[680].

В городах деньги собирали миллионами. Многие видные предприниматели скрывались, чтобы избежать контрибуции^[681]. Фамилии и имена скрывшихся из Камышина «граждан, не уплативших чрезвычайный налог, опубликовали в газете с просьбой к всем местным органам власти, в районах коих окажутся означенные лица, взыскать указанные суммы»^[682].

Было очевидно, что право взыскания контрибуций порождает беззакония. Предложили даже потребовать на местах отчетность за контрибуции за все время революции, поскольку деньги нередко распределялись по частным лицам. А также запретить всякое наложение контрибуций на местах волостными советами без санкции уездных исполкомов. Получаемые от контрибуций суммы волостным исполкомам приказали вносить в уездное казначейство. Комитетам бедноты предложили вообще запретить производить обложение контрибуциями^[683].

При обсуждении этого вопроса члены исполкома в выражениях не стеснялись. «Сейчас контрибуцию налагают все, кто только захочет. В Петровском уезде облагались не только кулаки, но и средние крестьяне, что совершенно не вяжется с разъяснениями центра и декретами.  Этот поток ограблений следует как-нибудь урегулировать»^[684].

Из Москвы приходит пояснение: «Наркомфин телеграфирует, что по полученным сведениям, чрезвычайным налогом обкладываются трудовые и средние элементы за счет имущих, причем применяются такие меры, как порка, побои, угрозы расстрелом, заключение в нетопленные помещения с нарочно выставленными окнами. Напоминаю, что налог носит классовый характер и должен быть проведен при сочувственном отношении бедноты»[685].

В газетах так же обсуждалась эта проблема. «Беспорядочное обложение населения «контрибуцией», часто даже общественными органами, не имеющими на то никакого права по законам республики, а также существующая недостаточность контроля советов над правильностью подобного рода обложений, поступлением и расходованием контрибуционных сумм – настоятельно требуют строгой регламентации»^[686]. Но не отмены самих контрибуций.

Уездным, городским и губернским Советам предоставили право устанавливать для лиц, принадлежащих к буржуазному классу, единовременные чрезвычайные революционные налоги, которые должны были взиматься преимущественно наличными деньгами^[687].

Так Аткарский уездный Исполнительный комитет С.Р. и К. депутатов предоставил волостным исполнительным комитетам полное право облагать зажиточных крестьян единовременным налогом от 25 до 500 руб. с семьи. А на богачей, заводчиков и торговцев право налагать контрибуцию не ограничивалось в размерах^[688].

В «глубинке» случались вот такие истории: «В июне месяце на имущее население Алексеевской волости по распоряжению уездного исполкома была наложена контрибуция в сумме одного миллиона рублей. По взысканию этой контрибуции была назначена комиссия из членов волостного совета. В короткое время эта комиссия заработала как нельзя лучше: началось сажание в собачий ящик граждан, не желавших нести налога, пошли «дружеские выпивки» и прочие прелести. Но вот приток налогов стал притупляться, и комиссия стала заниматься больше разыскиванием спирта, нежели контрибуцией. А вскоре комиссия и совсем забыла о контрибуции и предалась беспросветному пьянству во главе с председателем исполкома. Совет опустел и перестал быть учреждением. На первом же очередном собрании были отстранены от должностей председатель Исполкома и члены контрибуционной комиссии А вскоре грянула ревизия, которая и раскопала – 24738 р., которые, вероятно, по недоразумению, застряли в широчайших карманах председателя»^[689].

11 ноября в Алексеевке вспыхнуло антисоветское восстание. Губисполком сообщил в Москву в НКВД, что в выступлении участвует до трёх тысяч человек[690]. Утром следующего дня вольский, петровский и петроградский отряды красногвардейцев окружили село. Часов в семь утра большевики уже заняли Алексеевку, и в селе восстановили порядок^[691]. Выяснилось, что всего было убито пятнадцать советских работников. Согласно саратовским газетам, двух кулаков, участвовавших в зверском убийстве, расстреляли на месте^[692]. Сообщалось об участии в восстании всего ста кулаков, и предании расстрелу двенадцати руководителей восстания.^[693] Реально же было расстреляно 32 человека[694]. Местная власть хотела приуменьшить масштаб события.

В столице этот конфликт вызвал большой резонанс. Губисполком признал «ошибки» местного руководства при работе с населением  «Распоряжения центра искажались, неправильно толковались установленные нормы на человека и скот»[695]. Можно только предположить, что стоит за этими словами. В циркулярной телеграмме из Москвы читаем более откровенные выводы: «Одной из причин восстаний была недостаточная тактичность в действиях представителей местной советской власти, неумелое исполнение ими заданий центра и непонимание характера своей работы. Особенно это обнаружилось при осуществлении декретов о сборе десятимиллиардного налога, наложении контрибуций и конфискаций, проведении мобилизации, отделения церкви от государства».[696] Губисполкому задают вопрос является ли причиной восстания общее недовольство политикой советской власти или поведение местных агентов власти.[697] В ответ в Москву исполком сообщил, что «политическое положение в губернии на селе сравнительно благонадежно. За вторую половину ноября и за декабрь восстаний не было^[698], что по сути является признанием «нетактичного поведения» местной власти.

Не платить контрибуцию не получалось. В с. Оренфельд на гр. Ландера была наложена контрибуция в 25 000 руб. Им было уплачено 20 000 руб., остальные же он отказался платить, уверяя, что их у него нет. Но когда начали настойчивее допрашивать и угрожать ему, то открыли то место, где он зарыл 32 000 рублей, которые все конфисковали в пользу народа^[699].

В ноябре центр решил собрать с регионов чрезвычайный налог порядка 10 миллиардов рублей. Саратовской губернии предложили собрать 400 миллионов рублей. Разверстку требовали произвести к 1 декабря, а к 15-му закончить сбор средств^[700]. Этим налогом большевики собирались дать последний решительный бой буржуазии.

Саратовский губисполком понимал, что такую сумму взыскать будет невозможно. Советская власть была не везде крепка. В Хвалынском уезде только что была арестована чрезвычайная комиссия и предполагалось арестовать исполком. Камышинский и Царицынский уезд были совершенно разорены. У крестьян забрали лошадей, и они не знали, чем они будут обрабатывать землю. Балашовский и Аткарский уезды находились на положении фронта. Вольский, Петровский, Саратовский, Сердобский и Кузнецкий значительно пострадали от восстаний.

Более того, к тому времени комитеты бедноты, волостные и сельские исполкомы выкачали значительные средства из тех элементов, с которых налог можно получить. «От контрибуций стоял стон по губернии, брали деньги неизвестно куда. Советские организации существовали за счет буржуазии. После того, как буржуазию выселили из квартир, не понятно, возможно ли взять с них еще что-нибудь». Исполком просил центр сумму налога сократить^[701].

Но центр был неумолим. Пришлось губернскому отделу финансов к новому 1919 году принять проект раскладки по уездам Саратовской губернии чрезвычайного революционного налога в 400.000.000 руб.^[702]

Вольский совдеп, в связи с этим дал инструкцию. «При взимании налога возможно употреблять следующие средства понуждения: продолжительный арест и принудительные общественные работы; конфискация имущества. При конфискации имущества оставлять самое необходимое для повседневной жизни, норму хлеба и одну избу. Остальное – скот и имущество конфисковать и сдать по твердым ценам в уплату налога. А в самых злостных случаях укрывательства денег – суд революционного трибунала»^[703].

Пока наверху кипели страсти Мазейский сельсовет, нуждаясь в средствах на свое существование, наложил на местную буржуазию контрибуцию в размере 16 000 рублей, которую тут же начал энергично взыскивать с кулаков, не останавливаясь ни перед какими средствами^[704]. История с ограблениями на этом не закончилась.

26 октября Ленин написал знаменитую записку народному комиссару юстиции Курскому Д.И. «Не пора ли поставить на очередь вопрос об уничтожении документов частной собственности»^[705]. Наступление на частную собственность зашло так далеко, что про неё было лучше забыть навсегда.

Исполнительный комитет рассмотрел вопрос о национализации маслобойных заводов^[706], скорейшей национализации Хватовского стекольного завода^[707]. Городской Комитет по продовольствию постановил национализировать все пекарни г. Саратова^[708].

В Петровске исполком совета принял решение о национализации в уезде всех промышленных предприятий^[709], а кинематографы передать в ведение подотдела искусств^[710].

Многие зубные врачи, не представившие в медико-санитарный отдел сведений о кабинетах, лишились своих зубоврачебных кабинетов, а дела их передали в чрезвычайную комиссию.^[711] Губернский медико-санаторный отдел национализировал городские лечебницы и распределил их по ведомствам.^[712] Прошла национализация парфюмерных и писчебумажных магазинов.^[713] На общем собрании рабочих парикмахерских признано необходимым национализировать все имеющиеся в городе парикмахерские.^[714] Прошла национализация типографий.^[715] Исполнительный комитет постановил: гостиницы и номера 1-го и 2-го разрядов конфисковать вместе с инвентарем с 1 октября, передав их в ведение Центрального жилищного отдела.^[716] Затем было национализировано ещё 17 номеров и гостиниц.^[717]

Советский городской комитет расширял социализацию домовладений кварталами, где социализировались все дома, бывшие свободными от социализации^[718].

В целях изыскания и предоставления рабочим здоровых помещений, при центральном жилищном отделе были организованы жилищные комиссии, которые устанавливали на месте, кто из жильцов данного дома подлежал выселению, а кого оставляли в занимаемой им квартире. Население домов разделяли на 4 категории: рабочие; ответственные советские работники; остальное трудовое население; нетрудовые паразитические элементы.

Рабочих и советских работников, коммунистов, оставляли в своих помещениях. Ответственным советским работникам предоставляли помещение в том же или каком-либо другом доме. Нетрудовые элементы подлежали немедленному переселению в определенные специально отведенные районы города, и список таковых через центральный жилищный отдел посылался в главный штаб революционной охраны для исполнения^[719].

Квартирный кризис заставил власть прибегнуть к уплотнению, так как это являлось единственной быстрой возможностью ослабить этот кризис^[720]. «По приказу жилищного отдела у профессора Крылова  в холле и в комнате его сына-студента разместились пятнадцать рабочих, а у доктора Мурашева совершенно незнакомые люди заняли детскую. На прошлой неделе молодая женщина пришла к профессору Чуевскому с бумагами из жилищного отдела, который дал ей разрешение на осмотр его квартиры. Осмотрев ее, он ушла, но через час вернулась, прошла в кабинет профессора, и, положив свой узелок на диван, объявила, что теперь будет здесь жить»^[721].

Отдел управления доводил до сведения, что отделы Губисполкома не имели права выдавать удостоверения о невыселении из квартир, о неуплотнении их квартир, и о том, что их имущество реквизиции не подлежит^[722].

Балашов. Местный уездный исполнительный комитет постановил, в виду острого жилищного кризиса и положения города в прифронтовой полосе, выселить всю буржуазию из северных волостей уезда^[723]. Предназначенная для выселения буржуазия проявила «военную хитрость»: громадная часть «встала на платформу советской власти», заселив столы советских учреждений. Совдеп постановил, чтобы никакие советские учреждения, в том числе и военные, не вмешивались в проведение в жизнь постановления о выселении буржуазии^[724].

Отношение к чужой собственности было легкое. Нужно было приструнить новых хозяев. Для этого центральный жилищный отдел предписал всем без исключения советским учреждениям представить подробную опись всей мебели и другого имущества, оставленного владельцами в занятых помещениях советскими учреждениями^[725].

А обездоленным хотелось получить свою долю. «Не мешало бы Жилищному отделу позаботиться об издании инструкции о бесплатном снабжении семей беднейшего пролетариата квартирной обстановкой, реквизированной у ненавистной пролетариату буржуазии»^[726].

Конфискация «излишков» личной собственности и денег получила название экономического террора. В газетах сообщалось «об объявлении в Петровском уезде и г. Николаевске экономического террора буржуазии. В целях уничтожения экономической мощи буржуазии: Все драгоценности, металлические денежные знаки (золотые, серебряные, медные), имеющиеся на руках у буржуазии и кулаков должны быть сданы немедленно в кассу совета без всякого вознаграждения»^[727].

Сбежавшие от поборов представители имущих классов лишались всего^[728]. Попытки самостоятельно свернуть бизнес, заканчивались его конфискацией^[729].

Все буржуи вдруг оказались преступниками. Преступлением, например, стало неуважение новой власти. «Председатель исполкома тов. Кузнецов обратился к т. Сорокину продать стекла, который в продаже стекла отказал, указав, что продажного стекла он не имеет. Стекло в количестве 40 листов было реквизировано, а Сорокин привлечен к ответственности».^[730] Чрезвычайная комиссия конфисковала у 43 буржуев и уличенных в преступлениях 923660 руб. Помимо того отобрано золота и разных товаров на сумму 100.000 рублей.^[731] Чрезвычайной комиссией в Покровском районе взыскано с буржуазии и спекулянтов за разные преступления денег в сумме 2.470.353 рублей. Все вещи, одежда и обувь по мере поступления сдаются в отдел народного хозяйства для раздачи рабоче-крестьянской бедноте^[732]. В чем заключались преступления неизвестно, но суммы штрафов красноречиво говорят об их тяжести.

В условиях дефицита всего, заботливое государство взялось распределять товары первой необходимости по доступным ценам. Сразу же по всей стране родилась отличительная черта социализма, которая умерла вместе с ним семьдесят пять лет спустя – очереди в пунктах продаж товаров, которых всегда не хватало.

Очевидцы писали в дневниках: «Людям все еще приходится вставать в три утра, чтобы продвинуться в очереди за керосином, мясом, льняным маслом, и другими продуктами, но часто они уходят домой с пустыми руками»^[733]. «В 4 часа утра мой десятилетний сын стал в очередь. Простояв до трех часов дня, он возвратился ни с чем»^[734]. Борьбу с очередями обсуждали на заседаниях исполкома. Предлагали увеличивать число лавок^[735]. А трудящиеся писали в газету: «Теперь, когда у власти на­ше пролетарское правительство, мы раз и навсегда должны каким бы то ни было способом уничтожить это стояние в оче­реди. Много предлагали спосо­бов, но пока их вырабатывают, бедняки страдают, стоя в хвостах»^[736].  «Хождения с черного хода за продуктами каких-то привилегированных особ создает массу нареканий на советскую власть даже среди революционных рабочих»^[737]. «Товарищи, наступили холода, одежды теплой нет, а с раннего утра и до позднего вечера стоят везде хвосты. Буржуи, без очереди и без хвостов получат скорей, а тут еще служащие советские также без очереди самый первый кусочек, какой пожирнее, и сколько хочет, столько и берет. А наш брат пролетарий стоит еще в хвосте».^[738]

Частная торговля становилась вне закона. Государство хотело навести свой порядок во всех областях хозяйственной жизни.

Нужно было справедливо распределить имеющиеся продукты. Больше всего должны были получать рабочие и их семьям. Им выдавалась карточка на хлеб усиленного пайка (один фунт хлеба на руки), служащим частных, советских и общественных организаций выдается хлеба по три четверти фунта. Прочим гражданам, не состоящим ни в каких союзах, пользующимся наемным трудом, нигде не состоящим на службе, выдается хлеб по четверти фунта (обыкновенный паек)^[739].

Городскому продовольственному комитету было поручено разработать проект введения в Саратове классового пайка на все продукты.^[740] Комиссары разделили все население на 4 категории по степени полезности для общества. Пропорционально этому и делились продукты питания. Делить граждан на категории хотелось всем новым уполномоченным. В Дергачах комитет бедноты наделял граждан картофелем, и, в связи с этим, разбил жителей села на три категории. Цены на картофель назначили: 6р. 50 к. – для 1-й категории, 10 р. – 2-й категории и 15 р. для 3-й категории^[741]. Не трудно догадаться, кто попал в эти категории. Предлагалось перенять столичный опыт, где во всех лавках строго соблюдалась классовая очередь при продаже всех продуктов. Т.е. в первую очередь отпускались продукты по карточкам 1 и 2 категории^[742].

Но распределяли не только еду. По введенной в Николаевске карточной системе семью отпускалось 5 фунтов керосина и 10 фунтов соли в месяц. Мануфактура: на семью от 1 до 6 человек – 4 аршина, от 7 до 10 человек – 8 аршин в месяц^[743].

Уездным продовольственным органам предложили озаботиться созданием торгово-распределительного аппарата для удовлетворения потребностей первой необходимости путем организации учета и расследования мануфактурных, галантерейных и кожевенно-обувных товаров^[744]. Соответственно все вырабатываемые ткани в пределах Саратовской губернии должны сдаваться исключительно на склады «Районтекстиля», по приему коих будет учиняться соответствующий расчет^[745].

С наступлением прохлады и скоропортящееся молоко решили отпускать по карточкам. Установили три очереди: для детей до 5 лет, для детей от 5 до 10 лет, и затем уже, если останется, для взрослых. Но не более бутылки в день на человека^[746].

Что делать с торговлей овощами думали долго. Сначала заготовку предоставили исключительно обществам потребителей. Продукты, заготовленные ими, должны были распределяться по нормам. Частная покупка запрещалась^[747]. Твердые цены на картофель, фрукты и овощи сначала ввели^[748], но в связи со снижением завоза затем отменили^[749]. Но не надолго. С 1 ноября торговлю овощами коллегия взяла в свои руки^[750]. Как это работало, можно судить из газет: «Служащие остались без арбузов, так как отдел не принимал от них списки и не объяснил, когда же будут им арбузы отпущены»^[751]. Чтобы овощи распределялись справедливо, решили выбрать подворных уполномоченных, на которых возложили работу по выяснению нужд граждан в картофеле и капусте^[752].

О поступлении дефицитных товаров сообщали в газетах. Дальше нужно было пойти в горпродком за ордером, а с ним уже в магазин.  Так граждане узнали о поступлении 14 200 пар калош^[753]. Однако, судя по письмам трудящихся, ордера получали не все. Служащие горпродкома при этом не были обделены новой обувью.^[754] Не вся обувь распределялась властью. Частично распределялась по-другому. Без хлопот. Партийная газета критикует разбрасывание талонов на обувь из дверей магазина: «толпа в несколько тысяч человек кинулась в сторону завертевшихся над головами бумажек. Получилась ужаснейшая давка. Это «на счастливого». Так раздают талоны для получения обуви»^[755].

В день годовщины Революции 7 ноября для членов профессиональных союзов, красноармейских и коммунистических партий выдали подарок: по одной восьмой фунта табаку, по одной книжке бумаги, по коробке спичек, по 8 золотников сахара и полфунта колбасы. Дети получили бесплатно по 2 белых булки, по одной шестнадцатой фунта конфет, по одной восьмой фунта орехов и 8 золотников сахара^[756].

Список продуктов, запрещенных к частной продаже, расширялся. Вслед за ним расширялся и перечень продуктов, исчезнувших с прилавков. «Яйца, которыми я запасся еще до запрета на их продажу, закончились, теперь их не купишь. Масло продается контрабандой, и теперь стоит сорок пять рублей фунт. В прошлом месяце не выдавали чай и сахар. Официально разрешенная норма мяса – половина фунта «второй категории» в неделю на человека^[757]. Партийная газета с удовлетворением замечает: «Кажется, единственная свободная торговля на рынке – тыквами. А ведь еще не так давно здесь торговали хлебом и чем угодно»^[758].

Справедливое распределение предполагало несправедливость наличия у граждан излишков продуктов. Университетский преподаватель А.В. Бабин записал в дневнике: «Вчера обыскали квартиру профессора Чуевского в связи с жалобой на него недовольной кухарки. Конфисковали муку, овсянку, масло, чай, сахар»^[759].

Через год после начала конфискаций при центральном жилищном подотделе отдела городского хозяйства был организован учет и распределение всякого рода домашней обстановки, поступающей от реквизиции, конфискации и наследства, превышающего 10 тысяч рублей. Обстановка распределяется в первую очередь между учреждениями и организациями, оставшаяся – между товарищами рабочими по степени нуждаемости, а при одинаковых условиях – в порядке очереди.^[760]

Понятно, что там, где есть дефицит товаров, и ограничения цен появляется спекуляция. Уголовная ответственность за неё не останавливала предприимчивых граждан. «Не смотря на декрет о спекуляции, последняя нисколько не уменьшилась, а наоборот, увеличилась. Спекулянты стали еще пронырливее, хитрее и ловко обходят декрет, который будто бы не для них писан. В Саратове в настоящее время спекулянты почти на каждом углу»^[761].

Например, обувь появлялась в продаже на базарах «чуть ли не в три раза дороже цен комиссариата». Власти просили «при обнаружении такой незаконной торговли, как продающих, так и покупающих заготовленную городом обувь, передавать в распоряжение штаба революционной охраны для привлечения виновных к ответственности по всей строгости революционного времени»^[762].

Спекулянты всякими способами старались привозить в Саратов сливочное масло (сверх разрешаемых для каждого лица 2 фунтов), чтобы нажить в Саратове не менее 10 рублей за фунт. Рассказывали, что одна женщина вылепила из масла ребенка, но привлекла внимание красноармейца, и масло было конфисковано. Использовали арбузы без мякоти, набивали маслом и калачи^[763]. Пользовались тем, что в Москву разрешалось провезти несколько печеных хлебов, спекулянты вынимали середину хлеба, клали туда сколько возможно масла, и спокойно провозили его в Москву, где сбывали по спекулятивным ценам^[764].

Поиском излишков занимались по сути все желающие, что породило массовое мародерство. Поэтому решили снять заградительные отряды всех организаций, кроме отрядов компрода. Кроме того, запретили чинить препятствия к провозу ещё ненормированных продуктов: картофеля, молока, овощей и т.д.^[765] Но все заградительные отряды других организаций, кроме компрода и губпродкомов, должны были немедленно приходить на помощь действующим, заградительным отрядам. А население просили сообщать о всех реквизициях без квитанций, о всех реквизициях того, что реквизиции не подлежит^[766].

Пассажирам разрешили провозить ненормированные продукты, в общей сложности не более 20 фунтов на человека. Мука, крупа и зерно ни в каком количестве провозу не подлежали. При этом, масло нельзя было провозить более 2 ф., мясных продуктов не более 5 ф., сахара и кондитерских изделий не более 2 ф., печеного хлеба не более 10 фунтов. Все излишки сверх указанных норм подлежали реквизиции с обязательной выдачей квитанции для получения денег за реквизированные продукты^[767]. Реквизиции проводились, невзирая на личности. Саратовцы вспоминали, что «многие из тех, у кого отбирались продукты, принадлежали к числу бедных горожан ездивших и ходивших иногда за десятки вёрст с тележками, а зимой с саночками в далекие сёла выменивать на вещи съестные припасы»^[768].

Реквизировали товары не только при перевозке. Могли прийти домой и предотвратить преступление. А если доме нашли: ящик изюма, бочку керосина, 60 пудов мыла и т.д^[769] – то вы безусловно преступник. И вас накажут. Лоцманы парохода «Гроза», за спекуляцию изюмом оштрафованы по тысяче рублей. Изюм конфискован. Фрейдович, Эпштейн и Мильштейн оштрафованы каждый по три тысяче рублей за спекуляцию сахарином, а серебро, отобранное у Мильштейна, конфисковано^[770].

Покровская чрезвычайная комиссия провела за месяц 85 обысков по предметам первой необходимости, при этом арестовано 83 спекулянта. Конфисковано предметов первой необходимости на 14 000 рублей и других предметов на 6000 руб.^[771].

Крупный спекулянты и штрафовались по-крупному. Гинзбург оштрафован на 10 000 руб.; при этом реквизированы 25 ящиков нюхательного табака и 7 ящиков писчебумажных принадлежностей. Владелец магазина «Гастроном» оштрафован на 46 000 руб.^[772]

Выявлялись и более серьёзные преступления. На станции Ртищево обнаружили вагон неизвестного направления, в котором оказалось 600 пудов муки. Выяснилось, что мука была закуплена на станции Потьма без разрешения саргубпродколлегии и местного Совдепа^[773]. А на станции Алтата «работала» компании из 4 лиц: председателя Совета, заведующего хлебным складом, кассира и весовщика Орлова. Компания спекулировала мукой, отпуская её из советского хлебного склада^[774].

Понятно, что советскими служащими стали самые разные люди. Для работ во «всяких «центросоюзах», «продовкомитетах», «особых комиссиях» нужны были интеллигентные люди^[775]. Их поддержка новой власти была сомнительна.

Но кому же не хотелось найти «непыльную» работу. В городе плодились конторы. В целях предоставления правительственным учреждениям подходящих помещений происходило уси­ленное выселение граж­дан из занимаемых ими квартир^[776]. Работа в советских органах позволяла, кроме того, «заниматься хищениями, или тем, чтобы урвать в свою пользу»[777]. С этим бороться могла только ЧК. «Саратовская чрезвычайная комиссия просила доводить до сведения обо всех случаях злоупотребления властью, нарушения законных прав граждан представителями советской власти и прочих преступлениях, каких-либо из должностных лиц из советских учреждений. Пусть знают проходимцы и воры, затесавшиеся в наши ряды, что карающая рука рабочей власти рано или поздно беспощадно расправится с ними^[778]. Передовица партийной газеты подсказывала: «У рычага власти должны быть поставлены те, кто прежде находился в цепях рабства у капитала, и те, кто были загнаны в подполье и тюрьмы за великие идеи коммунизма! У власти необходимо поставить испытанных, вышедших из рядов трудового пролетариата, деятельных коммунистов, только при такой конструкции (устройстве) власти пролетариат пойдет по пути дальнейшего развития и укрепления позиций коммунизма. Необходимо прямо и ясно сказать, что много авантюристов проникало в ряды самой партии и занимают теперь видные и теплые места и местечки, где и творят свои грязные и темные делишки. Не зевает и «кровная» буржуазная интеллигенция, которая и при советской власти втирается на важные и ответственные посты».^[779]

При принятии на работу нужно было заполнить анкету, где была графа о признании власти советов. Сотрудника могли не утвердить, если ответ был нечётким.^[780] Буржуи, признаёт газета стали советскими работниками^[781]. Хозяева пекарен после их национализации стали работниками в продо­вольственных организациях, сделавшись заведующими го­родскими пекарнями, кассирами, хлеборезами и т п.^[782] Граждане негодуют: «судебные следователи и прокуроры не могли за 5-6 месяцев сделаться специалистами по металлу». Работу в советских учреждениях рассматривали, «как попытку к укрывательству саботажнического и контрреволюционного элемента от тыловой работы».^[783] Ревизионно-следственному отделу Губпродколлегии вменили в обязанность устранить от службы в Губпродколлегии всех активных деятелей старого режима, согласовав свою деятельность с деятельностью Чрезвычкома.^[784] Исполнительный комитет обращался ко всем рабочим организациям с просьбой дать как можно больше работников из своей среды для замены испорченных работников в продовольственных организациях.^{[785] [786]} Горпродколлегия организовала комиссию труда, которая ведала строгим контролем над приемом новых служащих, наблюдала за работой служащих и имела право налагать на них взыскания, вплоть до увольнения^[787]. Корреспондент газеты советовал: увольняя типа, следует отбирать все удостове­рения, мандаты; принимая, требовать рекомендации партии, или профессиональ­ного союза^[788].

Работа в советских организациях могла приносить не только зарплату. Городская коллегия по продовольствию, приступая к открытию магазина для ответственных советских работников, просила все советские учреждения прислать к 10 декабря списки работников с указанием должности, состава семьи, отношения ее к ответственному работнику, и в каком продовольственном районе проживает.^[789] Центральный жилищный отдел сообщал, что слу­чаи внеочередного предоставления квартир ответственным советским работникам возможны, но такое разрешение должно даваться лично заведующим отделом, или лицами, его заменяющими.^[790] Для служащих Совнархоза и Губпродотдела были открыты продовольственные лавки.^[791].

В газету попала внутриведомственная разборка между сотрудниками комитета, по доставке продуктов и материалов при контрольно-реквизиционном отделе. Отдел получил 62 пуда осетрины, которую должны были распределить равномерно между всеми служащими отдела. Но секретарша не выдала рыбу тем служащим, которые были в командировке. Когда же служащими, не получившими рыбы, был заявлен протест, секретарь сказала, что рыбы нет. Однако служащими было найдено на складе той же свежей рыбы в количестве 10 с лишним пудов. Такие же случаи, как сообщали обиженные сотрудники, были и ранее с распределением табака, лука и т.д. В виду этих злоупотреблений сотрудник посчитал нужным обратить внимание советской газеты на такие отрицательные явления».^[792] Вскоре в редакцию пришло письмо: «Прочитав письмо о неправильном распределении осетрины в количестве 62 пудов между служащими контрольно-реквизиционного отдела, хотелось бы сказать несколько слов. Меня интересует, почему вся рыба разделена только между служащими отдела по 1 пуд 26 фунта на каждого, в то время, когда рабочие не могут нигде получить по 1 фунту, не то что осетрины, а какой бы то ни было рыбы. Ведь не секрет, что в вольной продаже 1 шт. селедки стоит 7 рублей, и что рабочему не по карману даже и селедка. Вот вам и правильное распределение»^[793]

Государственное управление предприятиями требовало все новых и новых управленцев. «По районам сидит бесчисленное множество лиц, которые пишут и пишут. Что они пишут, они и сами не знают. Нужно, чтобы за столом не сидели 4 человека, когда достаточно одного»^[794]. «Непомерно разрастающаяся ведомственная переписка и вредная канцелярская волокита, засоряя аппарат советских учреждений, грозят утопить живую работу Советской власти в море ненужной бумаги»^[795].

Приведем рассказ очевидца о девицах выдававших ордера на уголь. Девицы все время занимались болтовней, а от «просителей» буквально отмахивались преступно грубо. В то же время, либо совсем не давали справок, либо давали справки неверно. Эти «саботажницы» называли на «ты» плохо одетых работниц, являющихся за ордерами на уголь.^[796] Но не только девицы проявляли невнимание к посетителям, которые свое возмущение «рабочим» начальством передавали через газету^[797]

Губисполком пытался разобраться в созданном аппарате. Было предписано «всем советским учреждениям в недельный срок представить следующие сведения в секретариат исполкома: 1) Адрес, № телефона, приемные часы отдела, подотделов, секций; 2) Число подотделов, секций при отделе; 3) Функции подотделов, секций; 4) Фамилия, имя, отчество, адрес, телефон и приемные часы заведующих отделами, подотделами, секциями»^[798].

Для того, чтобы навести порядок в советских учреждениях решили усилить за их деятельностью партийный контроль. Наличие в коллективах советских учреждений членов партии стало насущной необходимостью. А с партийными кадрами предстояло наладить планомерную работу. Ещё в мае комиссия по расследованию майского мятежа констатировала: «Без преувеличения можно сказать, что партии в Саратове не существует. Сплошь и рядом член партии, советский работник действует не только помимо, но и вопреки указаниям организации[799]». Такую ситуацию предстояло устранить. В губернском и уездных комитетах партии создавались агитационно-пропагандистские отделы, которые должны были следить за течением партийной жизни. Саратовский комитет РКП 13 декабря 1918 г. выслал во все уездные комитеты следующую директиву: «все уездные комитеты партии коммунистов регулярно должны присылать протоколы заседаний уездных комитетов и общих собраний, которые должны быть занумерованы. Кроме того, просит сообщить состав уездных комитетов с указанием с какого времени каждый из членов комитета состоит членом партии»[800]. А 16 декабря 1918 г. в уезды пошла радиотелеграмма: «Предлагаем произвести немедленно перепись всем коммунистов, работающих в каких-либо советских учреждениях согласно предлагаемой анкеты. Комитетам партии предлагается собрать анкету в недельный срок и переслать незамедлительно в ЦК. Ответственность за быстрое и аккуратное исполнение возлагается на комитеты партии[801]. Политическое руководство планомерно стало переходить от советов к комитетам партии.

Но, как и всегда, чернорабочих, слесарей и др. в стране катастрофически не хватало. Строительные рабочие на бирже труда просто отсутствовали. Наблюдались частые отказы от работы со стороны чернорабочих, слесарей, которые находили предлагаемые им условия неподходящими.^[802] Сообщали, что безработный не имеет права отказываться от временной работы, поскольку не теряет своей очереди на бирже труда.^[803] Согласно декрету, заре­гистрированные в местном отделе рас­пределения рабочей силы безработные не имеют права отказываться без ува­жительной причины от предлагаемой им, по их специальности, работы хотя бы даже временного характера. При недостатке чернорабочих, отделы распределения могут посылать безработ­ных и других категорий. Работы по уборке хлеба и доставке продоволь­ствия считаются обязательными для всех безработных^[804]. Безработных много, а работать некому. Во 2-й Советской больнице вводится 8-часовой день. Контора больницы, затребовала из Биржи труда 36 человек хожаток, а прислали только 17 женщин. Приходится удивляться – на каждом шагу кричат, что безработных много, а когда требуют на работу людей – людей нет^[805].

Когда в речном порту скопились грузы, местные грузчики проявили пролетарскую солидарность. «За десять дней они не выполнили ни одного наряда полностью. Приходилось председателю профессионального союза выгонять грузчиков из чайной военной силой. Исполкому пришлось принять ряд репрессивных мер по отношению к несознательным товарищам грузчикам. Вместо 175 явилось 90 человек. Пришлось идти в тюрьму, брать арестованных монахов, буржуазию. 80 человек были взяты из тюрьмы. Решили воздействовать на грузчиков рядом экстренных мер. Антонов предложил исполкому рассматривать грузчиков как людей, совершающих преступление против рабочего класса. Придется Исполкому приказать тт. грузчиков сажать в тюрьму, и заставлять их под штыком работать. Перевести их на казарменное положение и как военных водить на работу. Лишить их хлебных и иных карточек и выселить из занимаемых квартир. Объявить особенно упорных преступников против рабочего класса вне закона и передать их в чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем и преступлениями по должности»^[806].

Много говорили, много писали о борьбе с нищенством, но никаких реальных мер не предпринималось. Комиссариат социального обеспечения только теперь решил войти в соглашение с Исполкомом, чтобы он сделал распоряжение ми­лиции – убрать всех, нищих с улицы и доставлять в отдел социального обеспе­чения^[807].

Газеты пестрели рассказами о проступках и преступлениях должностных лиц разного уровня. Новая власть жестко взялась за наведение порядка в своих рядах. Но и легион корыстных и безнравственных людей не иссякал.

Заведующему столовой ставилось в вину присвоение 5 или 6 пудов сахара, который он не выдал посетителям и не сдал новому заведующему^[808]. Заведующий кинематографом «Универсал», противозаконно именовавший себя «комиссаром», женщин, служащих в кинематографе, катал ночью на извозчиках на непонятные деньги^[809]. Общегородской комитет Саратовской организации РКП исключил Аракелова А.М. из числа членов РКП, за пьянство и некорректное поведение при исполнении служебных обязанностей^[810]. Выяснилось весьма неблагоприятное поведение главарей советов: обнаружился целый ряд злоупотреблений, пьянство, подделка документов и даже спекуляция. Были арестованы председатель совета, военный комиссар и председатель комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией^[811]. Исключили из партии: за укрывательство части арестованного у спекулянта табаку^[812]. Директор народного банка и бывший директор петроградского международного банка учинили между собой скандал в советском учреждении. Чрезвычайная комиссия приговорила скандалистов к тюремному заключению на месяц^[813]. Аткарская Чрезвычайная комиссия доносит Исполкому, что в доме члена исполкома Иванова происходит азартная игра в карты^[814]. Дергачевский Исполком поручил Демину получить в комиссариате 300 000 рублей. В Саратове тот встретил некую А.Н. Бабушкину, которой предложили достать спирта и пригласить в номер проституток. Так как компания очень шумела, ее отправили в районный штаб, где выяснилось, что деньги исчезли^[815]. Демин, приговоренный к расстрелу, подал кассационную жалобу, и по распоряжению из Центра, исполнение приговора приостановили^[816].

Аресты советских служащих по доносам привели, однако, и к попаданию в число преступников совершенно невинных людей. Власть, однако, считала, что это лучше, чем разгуливание на свободе лишних мерзавцев, позорящих её. Чтобы избежать ошибок в центре постановили «предписать Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и ее местным органам не позднее 48 часов после ареста, извещать соответствующее советское учреждение, сообщая также о существе предъявленного арестованному обвинения. Предоставить народным комиссариатам, городским и губернским комитетам РКП право освобождать из-под ареста всех тех из арестованных по постановлениям чрезвычайной комиссии, за кого представят письменное поручительство два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета Раб. Ком. Партии»^[817]. Но в реалии самодеятельность силовиков процветала и не подлежала критике.

Сохранилась масса документов о подобных случаях. «Меня снова арестовали, никаких обвинений  мне не предъявлено. Товарищи прошу и требую, как коммунист сейчас протелеграфировать т. Свердлову и Совнаркому о моем аресте»^[818]. «Товарищи, вторую неделю сижу я уже под арестом без всякой вины. Товарищи, опять прошу вас рассмотреть мое заявление и освободить меня хотя бы на воскресенье 29 сентября, дабы была возможность присутствовать на общем партсобрании».^[819] «Я, член коммунистической партии берегового района, был арестован Покровской следственной комиссией исключительно по бабьим сплетням и нахожусь под арестом уже 2 месяца. И дело мое не разбирается в силу того, что нет материалов фактических для обвинения и, может быть, просижу целый год, потому что я ни в чем не виновен, а покровская следственная комиссия будет искать обвинения».^[820] «Небезынтересно знать, почему член губернской продовольственной коллегии, будучи арестован, держится без допроса, когда те же члены продовольственной коллегии являются свидетелями его действий. Даже не известно, за что он арестован, какое обвинение было ему предъявлено. Если же мы, малограмотные рабочие, не нравимся тем, кто больше нас знает, то пусть вместо нас работают, но только не чинят произвола и мести нам, избранным от рабочей массы. Исполком постановляет: приказать чрезвычайной комиссии немедленно освободить Садаева»^[821]

Но не всегда служащих арестовывали. Многие после огласки отделывались увольнением. Так случилось с балашовскими милиционерами, которые пьянствовали при исполнении служебных обязанностей, арестовывали без всяких документов, отбирали у арестованных деньги и пользовались ими. Производили обыски без ордеров и не составляли протоколов. Терроризировали население угрозами «поставить к стенке».^[822] За аналогичное поведение уволили и петровского начальника советской милиции^[823].

К членам партии отношение было вдвойне строгое. Она быстро росла численно, и здесь так же нужно было отфильтровывать конъюнктурщиков. Рядовые коммунисты хотели о себе заботы. Материальной, в первую очередь. «До сих пор почему-то не сделано распоряжения, что члены коммунистической партии и профессиональных союзов имеют право по льготной плате провести своих жен, детей, которые членами состоять не могут»^[824]. Но вожди видели все по-другому. На заседании 23 декабря Саратовский городской комитет партии коммунистов постановил: «огласить в прессе постановление городского комитета партии, что коммунистам перед другими гражданами никакие привилегии не представляются, предложить Горисполкому следить за исполнением этого постановления».^[825] Из центра телеграфировали, что согласно заявления саратовского комитета РКП, для последних введен повышенный хлебный паек. Предписали срочно донести о правильности заявления, и в случае подтверждения, немедленно этот паек отменить^[826]. И настоящие рядовые коммунисты возмущались мелкими льготами. «Коммунисты, хотя и господствуют, но все же не должны быть привилегированны. Во-первых, это несправедливо, а во-вторых, придает охоту многим элементам проникнуть в нашу партию, с одной только целью: получить в Народном дворце обед не за 5 рублей, а за 4 руб., и в кинематографе того же дворца купить билет не за 3 руб., а за 2 руб.»^[827]

При отпуске продуктов горпродколлегия постановила не делать особого исключения для советских работников, которым продукты будут отпускаться на общих со всеми гражданами основаниях^[828].

Для руководителей коммунистов был создан партийный суд. За три последних месяца года в него поступило 35 дел, из которых решено 19. Привлекались товарищи по следующим обвинениям: за преступления по должности, за пьянство, за подлог документов, за растрату, за кражу. Наказаниями служило исключение из партии на 2-3 месяца, навсегда или запрет на занятие ответственных постов без ведома партии^[829].

Проступки были разные. «Молдавский разрешил в ложе Исполкома быть своей жене и жёнам других товарищей. Жёны наших товарищей, могут купить себе, как прочие граждане себе билеты и сидеть в общих рядах, но не выделяться из толпы, которая рада лишний раз указать пальцем на коммунистов»^[830].  «Дерешак-Вельмори  не является честным и преданным своему делу революционером и, если не злоупотребляет званием революционера, то безусловно слишком индифферентно относится ко всей общественной работе, которая требует высшей строгости и честности. Дерешак-Вельмори не может быть допущен в качестве работника на ответственные должности во всех организациях»^[831].

Но в партии вылавливали и более интересных типов. В Балашове член комитета партии т. Палоппе, как выяснилось состоял в одно и то же время в нескольких партиях: у левых эсеров, максималистов, коммунистов и даже у меньшевиков. Общее собрание партии постановило: исключить т. Палоппа из партии. Палопп выдавал себя за старого работника, вступившего в партию большевиков в 1912 году, окончившего юридический факультет какого-то университета, на самом же деле, всего только счетоводные курсы.^[832]

Борьба за чистоту кадров к концу 1918 года стала главным направлением государственной политики. Старая система была сломана, а в новой нужно было навести порядок. Меры были приняты самые энергичные, и методы самые суровые.

«Саратовская губернская чрезвычайная комиссия, сталкиваясь ежедневно по губернии с массовыми явлениями спекуляции, саботажа, проявляемых даже во всех ступенях служебного положения и во всевозможных видах, и признавая, что обычные методы борьбы не достигают цели, постановила: налагать на виновных взыскания в административном порядке, штрафуя до 150 000 руб., с назначением на принудительные работы до 6 месяцев и конфискацией всего имущества. В случае использования для совершения своего преступления своего служебного положения, виновных подвергать расстрелу. Попытки к преступлению рассматривать как содеянное. Уездным чрезвычайным комиссиям при применении высшей меры наказания руководствоваться приказами ВЧК»^[833].

Сердобской Чрезвычайной комиссии поручено произвести тщательное расследование по делу о хулиганстве и безобразиях представителя Сердобской упродколлегии Лунева в селе Мещерском^[834]. Красноармеец Суханов ходил по деревне в поисках спирта и денег избивал односельчан, угрожая расстрелом, за что был привлечён к суду революционного трибунала^[835]. И он был не одинок. «Многие из товарищей красноармейцев или по бессознательности или с целью разложения Советской власти производят единоличные конфискации, грабежи безо всяких на то предписаний свыше, а также применяют своевольное избиение некоторых из граждан»^[836].

Расстреляны были советские работники за следующие преступления: Командир полка Яков Герман во время мобилизации им для армии лошадей допустил массовые грабежи и насилия над населением в селах Ровное, Привольное, Тарлык, Малышка и Кривой Яр.^[837] Туркин Деви Моисеевич, будучи агентом Чрезвычайной комиссии, арестовал купца-спекулянта с целью получить с него взятку 18 000 рублей. Взятка была получена, и арестованный им освобожден. Корсунов Поликарп Андреевич за подделку печати и подписи от штаба 4-й армии и получении по подложному требованию продуктов. У него было отобрано 51065 рублей. Агапов Яков Андреевич за взятки выпускал арестованных, и за деньги же не арестовывал известных ему преступников^[838]. Агента чрезвычайной комиссии ограбившего и убившего продовольственного агента двинской строительной дружины и гатчинской дивизии^[839].

В следственной комиссии имеется дело по обвинению в вымогательстве, бесчинствах и других должностных преступлениях сердобских комиссаров. Рассмотрев следственный материал, комиссия, кроме названных комиссаров, постановила привлечь ряд других лиц, и сообщить сердобской партии коммунистов-большевиков, чтобы им никаких работ не поручалось.^[840] Арестованы Кузнецкая Чрезвычайная комиссия и члены Исполкома, Сердобские комиссары, Хвалынская контрольная рота и Чрезвычайная комиссия, обвиняемые в преступлениях по должности, вымогательствах и бесчинствах, для выяснения дела командированы 2 члена следственной комиссии.^[841] Елисееву, председателю сердобской партии коммунистов предъявили обвинение в пьянстве с красноармейцем, приговоренным чрезвычайной комиссией к расстрелу, причем на кладбище перед самым расстрелом. Елисеев обвиняется также в растрате народных денег. Бабахин, бывший председатель чрезвычайной комиссии, обвиняется в небрежном хранении народных сумм, причем, кассиршей у него была его жена, неграмотная женщина. Председатель Сердобского Исполкома Йоффе тоже совершил громадную растрату. Установили, что на свое фатовство Йоффе тратил по 200 рублей ежедневно. Мизис-Табачников брал взятки от заключенных в тюрьму лиц, имел с ними в тюрьме преступные сношения. В общем, Кузнецкие комиссары растрату совершили в несколько сот тысяч рублей.^[842] Хвалынскому революционному комитету предписано Саратовским Исполнительным комитетом в 2-недельный срок созвать съезд для организации в городе и уезде нормальной Советской власти.^[843] Арестован весь штаб 1-го района революционной охраны по приказанию чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем за совершенное преступление по должности.^[844] Рывкин – председатель следственной комиссии Революционного Трибунала был исключен из состава этой комиссии, как неработоспособный. Затем следственная комиссия открыла подлог, совершенный Рывкиным, в одной из служебных бумаг, и был Рывкин арестован^[845]. Мещеряков был военным руководителем с. Алексеевка. После восстания белогвардейцев и избиения гражданами этого села красноармейцев он потребовал контрибуции 1500 руб. За неимением денег взял корову. И получил 300 руб. Деньги в комиссариат не представил. Кроме этого, Мещеряков продал частному лицу казенную лошадь, и вырученные за нее деньги присвоил себе. Революционный Трибунал приговорил Мещерякова к тюремному заключению на год.^[846] Раздатчик продовольственных карточек гр. Черепанов при раздаче таковых получал с них от 20 до 30 копеек за каждую карточку вместо действительной их стоимости – 10 копеек. Суд приговорил Черепанова к тюремному заключению сроком на один год^[847]. Начальник штаба революционной охраны г. Саратова Ситников в компании другими лицами пришли в номера, пили водку, требовали ужин, привели с собой проституток, и вообще устроили дебош. Революционный трибунал приговорил его к тюремному заключению на пять лет^[848].

Обыски и аресты с ордерами и без породили волну преступности. Мошенники подражали коррупционерам и зарвавшимся советским служащим. Поздняков смастерил ордер Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о взыскании с гр. Бобровой 80 тыс. рублей, за которые ее муж (заложник в Чрезкоме) якобы будет освобожден^[849]. По постановлению Саратовской Чрезвычайной комиссии он был предан расстрелу.^[850] У гражданки, проживающей в бывших номерах Тюрина был произведен самочинный обыск и отобрано 6-7 вооруженными лицами 28250 руб. Лицом, руководившим обыском, был якобы контролер номеров, было предъявлено удостоверение за № 470 чрезвычайного штаба чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем^[851].  Назвавшись комиссаром по борьбе с контрреволюцией. Черногаев «для улаживания дела» получил взятку в 500 рублей. Затем явился вторично, чтобы потребовать еще 200 рублей. Присужден к 2-летнему тюремному заключению, с зачетом предварительного ареста^[852]. За последнее время в городе было несколько случаев самовольных обысков, производились неизвестными негодяями, которые прикрывались именем латышских стрелков^[853]. Апухтин, напившись пьяным, шатался по пристаням и называл себя комиссаром. На пароходе «Белевец» Апухтин буянил, оскорблял пассажиров, угрожал револьвером. Электротехник Светлов, видя как Апухтин направляет револьвер на безоружного старика, заступился за последнего, но был Апухтиным убит выстрелом в лоб. Чрезвычайной Комиссией Апухтин расстрелян^[854]. В Варшавских номерах проживали неизвестные лица, занимающиеся производством обысков и имевших подложные документы и несколько штемпелей. Произведенным обыском обнаружены были у проживающих в названных номерах штемпеля различных советских учреждений, и много бланков с советскими печатями. На основании вышеизложенного, они обвиняются в подделке документов на имя советских учреждений и подлежат суду Саратовского Революционного Трибунала^[855].

Декрет об отделении церкви от государства стал реально воплощаться больше чем через полгода после своего опубликования. Исполнительный комитет постановил: образовать комиссию по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства из представителей по одному: от исполкома, комиссариата юстиции и отдела народного образования^[856]. Свобода совести не сильно интересовала власть. Главным направлением стало методичное ограбление церквей.

Всем церквам, находящимся в  г. Саратове предлагается представить в означенную комиссию в трехдневный срок со дня опубликования настоящего распоряжения сведения, в чьем ведении, какой религии принадлежит указанная церковь, с подробным указанием, где таковая помещается, в отдельном ли здании или при каком-либо учреждении, как то при школах и т.п.^[857]. В результате комиссией было зарегистрировано имеющихся в Саратове церквей: православных – 62; старообрядческого вероисповедания – 16, мусульманского вероисповедания – 3, католического вероисповедания – 3 и др. Итого: 89 церквей.^[858] Далее всем церквам, находящимся в г. Саратове предложили представить в означенную комиссию в 2-недельный срок в 3-х экземплярах инвентарную опись имущества специально не предназначенного для богослужебных и обрядовых целей как-то: дома, земли, угодья, фабрики, свечные и др. заводы, рыбные промыслы, подворья, гостиницы, капиталы и все вообще доходные имущества в чем бы они не заключались.^[859] Спросили и сколько значилось в остатке свечей на 1-е января 1917 года, и какое количество поступило и израсходовано в 1918 году, с приложением приходной и расходной товарной ведомости^[860].

Затем на все городское духовенство была наложена контрибуция. С имеющих вклады в банках капиталами и ценностями, контрибуция определена в 35 000 рублей. С лиц, состоятельность которых не известна, контрибуция взималась в тысячу и меньше рублей.^[861] А капиталы, которые находились во всех народных банках, ссудо-сберегательных кассах и казначействе и которые принадлежат религиозным обществам, были перечислены в доход республики^[862]. У Богородицко-Рождественской церкви одной из «беднейших» церквей города Саратова было отнято 73 тысячи рублей^[863].

Значительная часть церковной утвари делалось из серебра и украшалось драгоценными камнями. Поэтому при совете народного образования, согласно постановлению комиссии по отделению церкви от государ­ства, был образован особый склад для хранения церковного имуще­ства. При ревизии имущества кафедрального собора в явочном ящике собора обнару­жено большое количество золотых и бриллиантовых брошек, серег, брас­летов и других драгоценных вещей^[864]. Вся обстановка архиерейского дома была передана в распоря­жение центрального жилищного отдела^[865]. Один из корпусов женского монастыря был предоставлен союзу служащих и рабочих водного транспорта. В других зданиях монастыря был помещен лазарет для раненых и больных красноармейцев^[866]. Молитвенный дом в селе Таловке был передан для беднейших крестьян под избу-читальню. «Являясь молитвенным домом, он служил для глупых развлечений тунеядцев, каковыми являются отбросы общества, именующие себя монахами»^[867]. Ахтубинский комбед постановил выселить священника из занимаемого им церковного дома в старый дом, где жил прежде псаломщик. «В настоящее время там, где жил чернослужитель, крестьяне читают полезные книги и газеты».^[868]

Тем не менее, на общем собрании граждан из Рыбного многие настаивали на необходимость снятия иконы в помещении Совета. Однако собрание постановило икону оставить, так как это «приличестсвует свойству православных христиан», как говорится в протоколе^[869].

Решение о судьбе храмов было вполне демократично. Предложили всем коллективам верующих всех религий в г. Саратове, кои желают принять на свою ответственность здания и церковное имущество, специально предназначенные к отправлению служебных обрядов, должны представить в комиссию списки членов коллектива и соответствующий протокол с заявлением. В случае не представления коллективом вышеуказанных материалов, церковное имущество не будет передано коллективу, а церковь будут ликвидирована^[870].

Власть недвусмысленно показала, что в храмах не должно быть места политике. Краснокутский исполнительный комитет делал священнику Орлову предупреждения за его антибольшевистские проповеди. Но он продолжал вести с кафедры агитацию. Дело о нем было передано в революционный трибунал^[871].­­ А 5-го и 6-го октября в зале консерватории Революционный трибунал рассматривал дело семи представителей саратовского духовенства. Платонову (священнику Серафимовской церкви), предъявлено было обвинение в явлениях, имевших целью возмущение массы против правительства Русской республики,  при переполненном зале, был приговорён к расстрелу. Остальные обвиняемые приговорены к 15 годам (действительно) и 10 (условного) тюремного заключения. Чтение приговора вызывало волнение, передавщееся наружу. На улице у Консерватории было громадное скопление народа. Несколько залпов в воздух рассеяли собравшихся^[872]. Всего через две недели по делу священника Платонова, была подана петиция с 10 000 подписей православных граждан г. Саратова о смягчении приговора^[873].

Боролись и самим православием. В целях борьбы против церкви, большевистские власти приказали открыть все рынки и магазины  – в один из самых важных праздников Православной Церкви (Покров Пресвятой Богородицы).  Почти никто из железнодорожных служащих не вышел на работу, проигнорировав традиционную сирену^[874]. Служение молебнов, практиковавшееся в прежнее время, перед началом школьных занятий, с нового учебного года были отменены^[875]. Всем школьным советам учебных заведений города Саратова было приказано вынести из школьных помещений все предметы религиозного культа^[876].

Ну, а советские газеты не скупились на эпитеты против священников: «Гады, кровососы, мразь человеческого рода, слышите ли вы? Да! Ведь песенка-то ваша спета. Прочь с дороги! Пролетариат, который вы давили, жгли, убивали, восстал. Гроза загремела, врагам народа нет пощады»^[877].

Пришло время наладить отношения с интеллигенцией. Рабочим рекомендовали не забывать, что «часть интеллигенции и по своему социальному положению, и по условиям службы, работы, а, следовательно, и по привычкам и взглядам, близка к буржуазии. Имея психологию разбойника, она не могла понять, что ее привилегии, богатства, комфорт, образование – не что иное, как награбленное добро. Наше дело – окончательно раскрыть им глаза, и самым искренним из них дать место за нашим творческим станком, под нашим присмотром и руководством»^[878].

Поэтому все виды искусства перешли под опеку советской власти. Артисты театров теперь стали государственными служащими. Соответственно отдел искусств получил право перевода артистов из одного театра в другой. Не пожелавших подчиниться, освобождали от службы. Все артисты советских театров стали обязаны выступать в дивертисментах, как на сцене театра, в котором они служат, так и в тех клубах, куда они будут направляться. Без разрешения отдела искусств артисты не имели права выступать ни в Саратове, ни вне его^[879].

Отдел искусств предупреждал, что все, не зарегистрированные в музыкальной секции великорусские оркестры, не могут выступать без разрешения музыкальной секции отдела искусств^[880]. Президиуму совета городских комиссаров было поручено войти в переговоры с союзом художников об исполнении портретов Карла Маркса, Ленина и Фридриха Энгельса масляными красками в реальную величину^[881].

Искусство по мысли большевиков должно было выйти на улицы, звать ко всему светлому. На ули­цах должны быть посеяны семена новых чувств и настроений. Расклейка газет на стенах, выставки картин в витринах, устройство киосков, посвященных истории революционного движения с мыслями, речами, портретами революционеров, изложением их деятельности, хоровое пение и музыка в скверах, на площадях и просто на улицах, бюсты выдающихся деятелей с всесторонне пояснительным текстом и т.д. и т.п.^[882]

Печатное слово следовало пристально читать кому следует на предмет крамолы. На основании телеграммы ВЧК всем типографиям, издательствам и прочим заведениям печатного дела было предписано в течение суток после выпуска в свет каждого вновь выпускаемого печатного произведения три экземпляра прислать в комиссариат печати. На каждом печатном произведении должны быть указаны наименование и адрес типографии, в которой это произведение напечатано, должны быть указаны фамилии ответственных редакторов и издателей. Адрес редакции. Наименование и адрес типографии^[883].

Излишками следовало делиться и интеллигенции, которая копила не золото, а книги[14]. Для устройства образцовых библиотек при рабочих клубах и учреждениях, которые входят в Пролеткульт, приступили к реквизиции библиотек частных лиц.^[884]

Постановление об отмене испытаний в высших учебных заведениях и о продлении срока подачи прошений в высшие учебные заведения до 1 января 1919 года распространялось на все высшие учебные заведения Российской Республики.^[885] Двери высшей школы широко раскрылись для всех желающих учиться, но в среду студенчества влился элемент, который лишь забаррикадировался от воинской повинности в стенах высших учебных заведений.^[886] Вскоре в газете разместили негодующее письмо нового студента: «В нашем университете саботаж отдельных профессоров не заставил себя ждать: преподавание некоторых предметов, математики, ведется в форме, предполагающей знания за среднюю школу и не считающейся с той частью аудитории, которая по своим средствам не могла получить полного образования за курс средней школы».^[887]

На собрании слушателей историко-филологического факультета саратовского университета большинством было постановлено признать празднование юбилея октябрьской революции не обязательным. Ответ не заставил себя ждать: «Русский пролетариат, давший возможность просвещения гражданам Российской республики, меньше всего имел в виду вас, господа белогвардейцы! Допущенная им ошибка легко исправима. Теперь он вправе сказать вам: «Прочь с дороги, черная тварь! Двери в учебные заведения открыты только для достойных!»^[888]

Соответственно задача ближайшего дня – это организовать революционное студенчество, создать на каждом факультете революционные советы старост, выбирать в которые можно не всех, как теперь, а из определенной части студенчества – трудовой: из коммунистов, левых эсеров и сочувствующих. Должна быть принята Советом Народного образования анкета, выясняющая политическое кредо каждого из слушателей высшего учебного заведения. Мы не можем себе позволить роскошь – обучать в наших школах белогвардейцев и паразитов^[889]. Единственным проводником настоящей школьной политики должна стать революционная часть студенчества. Ему должна принадлежать руководящая роль в жизни студенчества^[890].

Кроме того коллегия отдела народного образования решила заменить лекционную систему преподавания в университете на дискуссионную, в виду контрреволюционного направления профессорских лекций и рекомендуемых ими пособий. Дискуссионный метод преподавания дает возможность инакомыслящим студентам выступать в качестве оппонентов профессорам. Кроме того, коллегия отдела народного образования постановила организовать научные марксистские силы комитета партии для оппонирования профессорам^[891]. Давши доступ в университет всем желающим, необходимо позаботиться о направлении лекций, предлагаемых им для прослушивания. Приходится думать о закрытии университетов. Необходимо поставить наше студенчество в такие условия, чтобы они могли проникнуть во все организации, как-то: архивы, библиотеки, и суметь противопоставить высоко ученым профессорам свои молодые силы^[892].

Так же коллегия губернского отдела народного образования постановила поручить коллегии единой школы ввести принудительный труд в школы, и в случае противодействия, образовать рабочие батальоны для принудительных работ^[893].

Таким образом, последние месяцы 1918 года помимо наступления красного террора ознаменовались ужесточением наказаний за преступления и проступки советских служащих. Количество лиц, присвоивших себе или получивших сверху право арестовывать граждан и конфисковывать их имущество, было очень велико. Вести этому учет было невозможно, соответственно процветали и злоупотребления. Чтобы не оттолкнуть народ, власть не церемонилась с «примазавшимися» авантюристами. На фоне гражданской войны и официального красного террора применение расстрела после короткого разбирательства и вовсе без суда воспринималось, как неизбежность. Цена отдельной человеческой жизни во имя светлого будущего всего народа стала ничтожной.

Поскольку все делалось на благо народа, необходимо было дать простым людям ощущение справедливости происходящего. Экономических предпосылок к улучшению жизни не было, и  ожидать их можно было не скоро, упор был сделан на уничтожение классового неравенства. Богатых лишили всего: жилья, банковских счетов, предприятий, из них методично «выжимали» припрятанные сбережения. Для осуществления всего этого был построен аппарат подавления. Помимо этого была создана атмосфера ненависти к людям не рабочих профессий. Появилось деление людей на категории, в которых люди «свободных» профессий в прессе назывались паразитами, мразью, клопами и тд.

Анализируя вышесказанное, можно сказать, что врагом советской власти (властью был введен термин «враг народа») мог стать любой гражданин страны, нанесший ей некий ущерб. Будь то грузчик, красноармеец, крестьянин, профессор или врач. В этом и есть смысл тоталитарной системы. Атмосфера страха ответственности за нарушения неких норм, и ненависть к «врагам», тем не менее, дали возможность большевикам мобилизовать значительную часть населения на борьбу с политическими врагами и на построение новой экономической системы.

            Преподаватель саратовского университета Алексей Бабин записал в своём дневнике осенью 1918 года: «Крайнее равнодушие к правам людей на жизнь, свободу, собственность; легкость, с которой каждого наделенного умом и смелостью суждений человека сметают с лица земли по приказу небольшой, но ловко организованной банды; ее извращенные приспешники, действующие с убийственной жестокостью и обманом – это все более остро с каждым днем убеждает уцелевшую и оказавшуюся в рабстве у действующего режима интеллигенцию, что все либеральные заявления и лозунги большевиков – надувательство. Их смысл в одурачивании темного, необразованного народа, в бесконечных обещаниях свободы, равенства, братства и коммунистических материальных благ. В действительности же коммунистическая партия стремится навсегда сохранить свое правление, сметая с пути каждого, за которым пробудившиеся от сна разочарованные люди могли бы пойти и восстать против угнетения».^[894]

История показала, что «очищение» общества от потенциальных врагов социализма заняло два десятилетия, за которые выросло новое поколение, не знавшее другого общества и воспринимавшее происходившее с подлинным энтузиазмом. Так же и сегодня выросло поколение, не знающее многих черт социалистической системы, которые были заложены в первые месяцы существования советской власти и просуществовали все 75 лет советской истории.

Это – отсутствие свободы слова; однопартийная политическая система, не знающая критики; признание частной торговли уголовным преступлением; тотальный контроль за оборотом наличных денег; привлечение интеллигенции и учащихся к сельхозработам, в связи с отсталостью сельского хозяйства и низкой производительностью труда крестьян; контроль за каждым гражданином путем обязательной прописки и постоянного предоставления характеристик, выдаваемых по месту работы, учебы и тд. Всё это вступило в силу уже в течение первого года советской власти. Безусловно общество менялось, менялись люди, но принципы социализма оставались незыблемы.

 

В тексте даются ссылки на следующие издания, имеющие внутреннюю хронологию, которая и указана в ссылках:

 

Babine A, Raleigh D.J. A Russian civil war diary. Alexis Babine in Saratov, 1917-1922. Durham and London. Duke university press, 1988.  – далее Бабин.

Архангельский Н.М. Дневник. // Саратовский областной музей краеведения (СОМК). Ф. 15774. Д. 11–14. – далее Архангельский.

Соколов М.Д. Записки саратовского обывателя. Саратов. 2001.  – далее Соколов.

Саратовский совет рабочих депутатов (1917-1918). М.; Л. 1931. – далее Из заседаний исполкома.

 

Использованы материалы из следующих газет:

 

«Известия Саратовского Совета» – Орган Саратовского совета солдатских, рабочих и крестьянских (с декабря 1917 г) депутатов.

«Социал-Демократ» – орган фракции большевиков РСДРП, с 1 февраля 1918 г. – «Красная Газета».

«Пролетарий Поволжья» – орган фракции меньшевиков РСДРП.

«Земля и Воля» – орган партии Социал-Революционеров.

«Саратовский Листок» – независимое издание.

 

[1] Отрубщики – крестьяне, вышедшие из общины во время аграрной реформы П.А. Столыпина. Как правило наиболее работоспособная и активная часть крестьян.

[2] 7 января в центральных «Известиях» опубликован Декрет о роспуске Учредительного собрания.

[3] …военно-топографического училища… — училище было эвакуировано из Петрограда в Хвалынск в конце октября 1917 г. в составе — 340 юнкеров, 35 офицеров и чиновников, около 40 солдат.

[4] Ныне здание ПАГС на углу Радищева и Московской

[5] 18 апреля ВЦИК принял резолюцию по докладу Всероссийской чрезвычайной комиссии о борьбе с бандитизмом, действующим под флагом анархизма. Центральный Исполнительный Комитет констатирует, что действия Чрезвычайной комиссии имели целью преследование не идейного анархизма, а борьбу с бандитизмом, независимо о тех названий, которыми этот бандитизм прикрывается.

[6] Номера Тюрина были справа от консерватории по Немецкой.

[7] Гримм Константин Николаевич (1858-1919) – дворянин, председатель Губернской земской управы 1906-1917, гласный Городской думы 1913-1917, депутат III Государственной думы.

 

[8] 5 апреля был принят Декрет о запрещении конфискации, реквизиции и вообще задержек почтовых посылок и корреспонденций, который фактически не выполнялся на местах.

[9] Центральный боевой отряд при ЦК ПСР создан в мае 1918 г., насчитывал 15 человек. Целью его создания было физическое уничтожение верхушки РКП(б).

[10] Народная армия – Народная армия членов Учредительного собрания – оперативно-стратегическое объединение белогвардейских войск на Волге и Урале в июне-ноябре 1918г. во время Гражданской войны.

[11] 2 августа. Декрет о правилах приема в высшие учебные заведения РСФСР. Каждое лицо, не зависимо от гражданства и пола, достигшее 16 лет, может вступить в число слушателей любого высшего учебного заведения, без представления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы. Воспрещается требовать от поступающих каких бы то ни было удостоверений, кроме удостоверения об их личности и возрасте.

 

[12] Малышев Сергей Васильевич (1874–1938) – из крестьян, профессиональный революционер, журналист, член РКП(б) с 1902 г. Весной-осенью 1918 г. – уполномоченный Народного комиссариата продовольствия в Поволжье. Был сторонником активного товарообмена между городом и деревней. В народе имел прозвище «красный купец».

 

[13] А 30 октября ВЦИК и СНК подписали Декрет об обложении сельских хозяев натуральным налогом в виде отчисления части сельскохозяйственных продуктов.

[14] 26 ноября был принят Декрет СНК о порядке реквизиции библиотек, книжных магазинов и складов книг вообще.

[1] 18 Октября. Красная газета.

[2] Статистический обзор Саратовской губернии за 1913 год. Саратов. 1914.

[3] Мицкевич С.И. В Саратове. Известия Саратовского Совета. 8 ноября 1918.

[4]  ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 13. Л.19, 24.

[5] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 1. Л. 15.

[6] 12 ноября. Саратовский Листок.

[7] 16 ноября. Саратовский Листок.

[8] 22 ноября. Из заседаний Исполкома.

[9] 20 декабря. Из заседаний Исполкома.

[10] ГАСО. Ф. 813. Оп. 1. Д. 207. Л. 12.

[11] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 16. Л. 48.

[12] Гордеев Т.И. За советскую власть. // За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. С. 190-193.

[13] 6 ноября. Соколов.

[14] «Известия» (Центральные), 28 октября.

[15] Гольц И. По дорогам и ухабам жизни (последний меньшевик). Иерусалим Лира 2003г. Далее: Гольц

[16]  28 октября. «Солдатская Правда».

[17] 30 октября. Из заседаний Исполкома.

[18] 8 ноября. Из заседаний Исполкома.

[19] 25 ноября. Из заседаний Исполкома.

[20] 5 ноября. Бабин.

[21] 8 ноября. Бабин.

[22] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 28.

[23] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 2. Л. 62

[24] ГАСО.  Ф. 469. Оп. 1. Д. 5. Л. 32.

[25] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 2. Л. 31

[26] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 2. Л. 12

[27] Гольц.

[28] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 2. Л. 29

[29] 21 ноября. Саратовский Листок.

[30] 21 ноября. Саратовский Листок.

[31] 15 ноября. Саратовский Листок.

[32] 16 ноября. Саратовский Листок.

[33] 25 декабря. Известия.

[34] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 64.

[35] 18 ноября. Саратовский Листок.

[36] 21 ноября. Саратовский Листок.

[37] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 65.

[38] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 72.

[39] 19 ноября. Саратовский Листок.

[40] 23 ноября. Саратовский Листок.

[41] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 2.

[42] 23 ноября. Саратовский Листок.

[43] 21 ноября. Саратовский Листок.

[44] 11 ноября. Пролетарий Поволжья.

[45] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 106.

[46] Устина Л.Н. Городские думы в 1917 году. Самара. 1998 г. Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. ист. наук. с. 18.

[47] 29 ноября. Пролетарий Поволжья.

[48] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 13. Л. 28.

[49] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 111,112.

[50] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 13. Л. 27.

[51] 23 ноября в «Правде» опубликован Декрет о суде, который постановил: Упразднить доныне существующие общие судебные установления … институты судебных следователей, прокурорского надзора, а равно и институты присяжных и частной адвокатуры.

[52] 9 декабря. Пролетарий Поволжья.

[53] 15 декабря.  Известия.

[54] 24 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[55] 20 ноября. Из протоколов заседания Исполкома.

[56] 24 ноября. Из заседаний Исполкома

[57] 12 декабря. Пролетарий Поволжья.

[58] 3 декабря. Из заседаний Исполкома.

[59] 6 декабря. «Земля и воля».

[60] 6 декабря. «Земля и воля».

[61] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 49.

[62] 9 ноября. Соколов.

[63] 27 ноября. Архангельский.

[64] Фёдоров А.А. Сорок лет тому назад. // За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. Стр. 112-113.

[65] Арбузов. Воспоминания. 1955 г. (СОМК. 27081/9).

[66] 21 ноября. Саратовский Листок.

[67] 11 ноября. Саратовский Листок.

[68] 24 ноября. Саратовский Листок.

[69] 24 января. Известия.

[70] 5 ноября. Саратовский Листок.

[71] Лебедев П.А. «Февраль-Октябрь», Пролетарская Революция, 1922, №10.

[72] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 141.

[73] 22 декабря. Социал-Демократ.

[74] 24 декабря. Архангельский.

[75] 28 декабря. Бабин.

[76] 28 декабря. Архангельский.

[77] 6 декабря. «Земля и воля».

[78] 2 декабря. Архангельский.

[79] 2  декабря. Из протоколов заседания Исполкома.

[80] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 98. Л. 8.

[81] 6 декабря. Пролетарий Поволжья.

[82] Антонов В.П. Под стягом пролетарской борьбы. М.; Л. 1925. Далее: Антонов

[83] Там же.

[84] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 1. Л. 31.

[85] 6 декабря. Пролетарий Поволжья.

[86] 11 января. Известия.

[87] 21 декабря. «Земля и воля».

[88] 22 декабря. Известия.

[89] 23 декабря. Известия.

[90] 30 декабря. Социал-демократ.

[91] 10 января. Известия.

[92] 19 января. Известия.

[93] 4 января. Известия.

[94] 3 января. Архангельский.

[95] 4 января. Известия.

[96] 5 января. Архангельский.

[97] 17 января. Известия.

[98] 25 ноября. Из заседаний Исполкома.

[99] 29 ноября. Пролетарий Поволжья.

[100] 30 ноября. Архангельский.

[101] 19 декабря. Архангельский.

[102] 21 декабря. Архангельский.

[103] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 209.

[104] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1, Д. 2. Л. 226.

[105] 3 ноября. Известия.

[106] 15 ноября. «Земля и воля».

[107] 6 декабря. «Земля и воля».

[108] 12 ноября. Из заседаний Исполкома.

[109] 9 декабря. Пролетарий Поволжья.

[110] 6 декабря. «Земля и воля».

[111] Орган партии социал-революционеров.

[112] 6 декабря. «Земля и воля».

[113] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 125.

[114] 6 декабря. «Земля и воля».

[115] 13 ноября. Из заседаний Исполкома.

[116] 18 ноября. Саратовский Листок.

[117] 18 ноября. Саратовский Листок.

[118] 18 ноября. Саратовский Листок.

[119] Антонов.

[120] ГАСО. Ф. Р-313. Оп.3. Д.1-в. Л.2-2 об.

[121] Минх А.Н. Заложник пролетариата. Отрывки из воспоминаний. Публикация Д.Дж. Рейли. Саратов. 2001.

[122] 18 декабря. Из заседаний Исполкома.

[123] 18 декабря. Из заседаний Исполкома.

[124] ГАСО.  Ф. 469. Оп. 1. Д. 2. Л. 80.

[125] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 2. Л. 85

[126] ГАСО.  Ф. 469. Оп. 1. Д. 2. Л. 99.

[127] 11 декабря. Бабин.

[128] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 187, 191, 193, 194.

[129] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 201.

[130] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 224.

[131] 29  декабря. Из заседаний Исполкома.

[132] Антонов

[133] Антонов.

[134] 10 декабря. Из заседаний Исполкома.

[135] 29 декабря. Известия.

[136] 24  декабря. Из заседаний Исполкома..

[137] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 98. Л. 2.

[138] 26 ноября. «Земля и воля».

[139] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 1. Л. 18.

[140] 16  декабря. Из заседаний Исполкома.

[141] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 207.

[142] 12 ноября. «Саратовский листок».

[143] 16 ноября. Пролетарий Поволжья.

[144] 5 ноября. Из заседаний Исполкома.

[145] 23 ноября. Саратовский Листок.

[146] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 16. Л. 12.

[147] 10 декабря. Из заседаний Исполкома.

[148] 20 декабря. Из заседаний Исполкома.

[149] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 206.

[150] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 207.

[151] 30 декабря. «Земля и воля».

[152] ГАСО.  Ф. 469. Оп. 1. Д. 2. Л. 114.

[153] 25 ноября. Саратовский Листок.

[154] 26 ноября. Социал-Демократ.

[155]19 ноября. Саратовский Листок.

[156] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 6.

[157] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 8.

[158] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 11.

[159] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 14

[160] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 134.

[161] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 16.

[162] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 152.

[163] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 18.

[164] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 4. Л. 18.

[165] 21 декабря. «Земля и воля».

[166] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 2. Л. 101.

[167] 22 декабря. Известия.

[168] 30 декабря. Известия.

[169] 6 января. Известия.

[170] ГАСО. Р-521. Оп. 2. Д. 18. Л. 2.

[171] 18 января. Архангельский.

[172] ГАСО. Ф. 1280.Оп. 1. Д. 2337. Л. 1.

[173] 20 декабря. Известия.

[174] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3079.  Л. 1.

[175] 28 декабря. Архангельский.

[176] 29 декабря. Известия.

[177] 2 января. Архангельский.

[178] 4 января. Архангельский.

[179] 5 января. Архангельский.

[180] 24 декабря. Социал-демократ.

[181] 3 декабря. Пролетарий Поволжья.

[182] 12 декабря. Пролетарий Поволжья.

[183] 12 декабря. Пролетарий Поволжья.

[184] 22 декабря. Известия.

[185] 20 декабря. Известия.

[186] 12 апреля. Из заседаний Исполкома.

[187] 30 декабря. Известия.

[188] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 2455. Л. 1.

[189] 16 декабря. Из заседаний Исполкома.

[190] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 2679. Л. 1.

[191] 31 декабря. Архангельский.

[192] 3 января. Бабин.

[193] 6 января. Известия.

[194] 6 декабря. Пролетарий Поволжья.

[195] 20 декабря. «Земля и воля».

[196] 6 января. Известия.

[197] 9 января. Известия.

[198] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 2. Д. 28. Л. 9.

[199] 25 (12) февраля. Из заседаний Исполкома.

[200] 27(14) февраля. Из заседаний Исполкома.

[201] 27 февраля. Известия.

[202] Ныне Шевченко.

[203] Бабушкин В.Ф. Дни великих событий. М. 1957.

[204] 1 мая. «Известия».

[205] 14 мая. «Известия».

[206] 31 января. Известия.

[207] 6 марта. «Известия»

[208] 16 января. Архангельский.

[209] 30 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[210] 15 января. Известия.

[211] 23 января. Известия.

[212] 24 марта. «Известия».

[213] 27 марта. «Известия».

[214] 12 апреля. Архангельский.

[215] 17 Апреля. Красная газета.

[216] 27 марта. «Известия».

[217] 18 Апреля. Красная газета.

[218] 30 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[219] 8 мая. Из протоколов заседаний Исполкома.

[220] 8 марта. «Известия».

[221] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 3.

[222] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 10.

[223] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 95.

[224] ГАНИСО. Ф. 199. Оп. 3. Д. 470.

[225] 28 (15) февраля. Известия.

[226] ГАНИСО. Ф.199. Оп. 1. Д. 10. л. 2-5.

[227] Коммунистический путь, 1923, № 9, стр. 65.

[228] ГАНИСО.  Ф. 199. Оп. 3. Д. 228

[229] ГАНИСО.  Ф. 199. Оп. 3. Д. 730

[230] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 23.

[231] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 112.

[232] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 88.

[233] Пономарёв А.В. Незабываемые дни. // За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957.

С. 219-221.

[234] 29 мая. «Красная газета».

[235] 3 Апреля. Красная газета.

[236] Толоконцев. Толоконцев Г. Н. Ликвидация кулацкого мятежа. // За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. С. 235-237.

[237] Кутяков И.С. Василий Иванович Чапаев. Москва. 1958. С. 18-39. Далее: Кутяков

[238] Новиков А.Н. Летопись заштатного города / Предисл. Ю. Каргина // Волга. XXI век. 2008. № 11–12. С. 87–130.

[239] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л.28-29.

[240] Кутяков

[241] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л.58.

[242] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 67-69.

[243] Вестник уездного комиссариата Совета Народных Комиссаров Николаевской уездной трудовой коммуны. 1918. № 5. С. 12-15.

[244] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 113.

[245] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 61.

[246] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 53 об-54.

[247] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 58. Л. 31 об.

[248] ГАНИСО. Ф.199. Оп. 1. Д. 9. л. 7.

[249] ГАНИСО. Ф.199. Оп. 1. Д. 9. л. 7.

[250] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 206.

[251] За два годы борьбы. (1917-1919). Кузнецк. 1919.

[252] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л.139

[253] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 48-49 об.

[254] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 16.

[255] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 18.

[256] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 196. Л. 145-146.

[257] ГАСО. Ф. Р-615. Оп. 1. Д. 12. Л. 45

[258] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 140

[259] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д.  Л. 1

[260] Антонов.

[261] 25 января. Социал-демократ.

[262] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 2. Д. 28. Л. 2. ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л.

[263] 22 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[264] 19 (6) февраля. Архангельский.

[265] Антонов.

[266] 1 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[267] 25 января. Социал-демократ.

[268] 25 февраля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[269] 16 (3) февраля.  Соколов.

[270] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 2. Д. 28. Л. 6 об.

[271] 18 (5) февраля. Соколов.

[272] 22 (9) февраля. Соколов.

[273] 4 марта. Архангельский.

[274] 4 марта. Бабин.

[275] 5 марта. Бабин.

[276] 5 марта. Архангельский.

[277] Семенов Г.Л. Саратовские грузчики в дни великих событий //За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. С. 131-138.

[278] 7 марта. Архангельский.

[279] Семенов Г.Л. Саратовские грузчики в дни великих событий //За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. С. 131-138.

[280] 10 марта. Бабин.

[281] 3 Апреля. Красная газета.

[282] 3 Апреля. Красная газета.

[283] ГАНИСО. Ф.199. Оп. 1. Д. 9. л. 7

[284] 26 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[285] 15 января. Известия.

[286] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 49об.

[287] 9 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[288] 3 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[289] 11 января. Архангельский.

[290] 24 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[291] ГАСО. Ф Р-521. Оп. 1 Д. 44. Л. 33об.

[292] 11 января. Известия.

[293] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3559. Л. 1.

[294] 3 Апреля. Красная газета.

[295] Гольц

[296] 29 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[297] 31 января. Известия.

[298] 18 апреля. «Голос Анархии» №2

[299] ГАСО. Ф. 1280.Оп. 1. Д. 3951. Л. 1.

[300] Гольц.

[301] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3561.

[302] 15 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[303] Бедринцев В. Контрреволюционные эпизоды в Саратове 1918 г.  Рукопись.ГАНИСО. Ф. 199. Оп. 1. Д. 110. Л.52-52об.

[304] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 47. Л. 26.

[305] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 184.

[306] 29 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[307] 28 января. Из протоколов заседаний исполкома.

[308] 17 февраля Архангельский.

[309] Меркулов А.И. Первые шаги советской власти на культурном фрон­те// За власть советов. Воспоминания участников революционных событий 1917 года в Саратовской губернии. Саратов. 1957. Стр. 173–176.

[310] 26 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[311] 10 апреля. «Известия».

[312] 6 мая. Архангельский.

[313] 28 мая. «Известия».

[314] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 6538.

[315] 22 января. Архангельский.

[316] 18 февраля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[317] Известия. 17 февраля.

[318] 15 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[319] Филиал ГАСО в г. Энгельсе. Ф. 1240. Д. 84. Л. 103.

[320] 23 марта. «Известия».

[321] ГАСО. Ф. Р-629. Д. 42. Л. 73–76.

[322] 6 Апреля. Красная газета.

[323] 12 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[324] 10 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[325] 9 апреля. Бабин.

[326] 12 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[327] 9 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[328] ГАСО. Ф. Р-521. Ф. 1. Д. 47. Л. 10.

[329] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3836. Л. 1.

[330] 9 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[331] 5 мая. Соколов.

[332] 16 мая. «Известия».

[333] 16 апреля.  «Петроградская Правда».

[334] ГАНИСО. Ф.199. Оп. 1. Д. 10. л. 2-5.

[335] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 50 об.

[336] 3 Апреля. Красная газета.

[337] 15 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[338] 15 апреля. Архангельский.

[339] 10 мая. «Известия».

[340] 27 января. Известия.

[341] 3 Апреля. Красная газета.

[342] 28 (15) февраля. Известия.

[343] 6 апреля. «Известия».

[344] 17 апреля. «Известия».

[345] Зернов В. Д. Записки русского интеллигента / публ., вступ. ст., коммент. и указ. имен В. Д. Соломонова ; под общ. ред. А. Е. Иванова. — М. : Индрик, 2005.

[346] 4 марта. Архангельский.

[347] 30 марта. «Известия».

[348] 24 марта. Архангельский.

[349] 25 марта. Архангельский.

[350] 24 марта. «Известия».

[351] 16 марта. «Известия».

[352] 30 мая. «Известия».

[353] 10 мая. «Известия».

[354] 14 мая. «Известия».

[355] 16 мая. «Известия».

[356] 16 мая. «Известия».

[357] 13 июня.  «Известия» (Москва).

[358] 1 мая. «Известия».

[359] 24 мая. «Известия».

[360] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 35

[361] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 115

[362] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 100

[363] ГАСО.  Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 17.

[364]3 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[365] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 105

[366] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 60

[367] 22 марта. «Известия».

[368] 16 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[369] 20 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[370] 4 мая. Бабин.

[371] 24 мая. «Известия».

[372] 26 мая. «Известия».

[373] Минх.

[374] 18 (5) февраля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[375] 19 февраля. Слово Пролетария.

[376] 15 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[377] 19 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[378] 15 марта. «Известия».

[379] 2 апреля.  «Известия» (центральные).

[380] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 7. Л. 187.

[381] 14 мая. «Известия».

[382] 9 января. Известия.

[383] 24 января. Известия.

[384] 24 января. Из протоколов заседания Исполкома.

[385] Антонов-Саратовский В.П. Отблески бесед с Ильичем. // Пролетарская революция. 1924. № 3.  Стр. 184-186. Далее: Антонов-Саратовский

[386] 9 марта.  Из протоколов заседаний Исполкома.

[387] 22 мая. «Красная Газета» (Петроград).

[388] 11 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[389] 22 (9) февраля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[390] 12 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[391] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 181. Л. 41-41об.

[392] 23 (10) февраля. Известия.

[393] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 40 об.

[394] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 139. Л. 54.

[395] 16 мая. Известия.

[396] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 93. Л. 163.

[397] 13 Апреля. Красная газета.

[398] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3909. Л. 1.

[399] 17 (4) февраля. Известия.

[400] 28 (15) февраля. Известия.

[401] 28 января. Известия.

[402] 19 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[403] 25 мая. «Известия».

[404] 22 (9) февраля. Известия.

[405] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 117. Л. 20–22.

[406] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 7. Л. 150

[407] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 7. Л.133.

[408] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 5. Л. 78

[409] 25 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[410] 19 января. Известия.

[411] 23 Апреля. Красная газета.

[412] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 93. Л. 17.

[413] 10 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[414] 25 Апреля. Красная газета.

[415] 26 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[416] 10 Апреля. Красная газета.

[417] 9 января. Социал-демократ.

[418] 16 мая. «Известия».

[419] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 21.

[420] 15 мая. Известиях.

[421] 13 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[422] 15 марта. Из протоколов заседаний Исполкома.

[423] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 66 об.-67.

[424] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 19.

[425] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 202. Л. 13

[426] 12 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[427] 17 Апреля. Красная газета.

[428] 20 Апреля. Красная газета.

[429] 24 Апреля. Красная газета

[430] 25 Апреля. Красная газета.

[431] 5 мая. Архангельский.

[432] 30 апреля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[433] 24 мая. Из протоколов заседаний Исполкома.

[434] 28 мая. «Известия».

[435] 30 мая. Архангельский.

[436] 21 июня. Архангельский.

[437] 5 июня. Из протоколов заседаний Исполкома.

[438] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3768. Л. 1.

[439] 8 июня. «Известия».

[440] 10 июня. Архангельский.

[441] 13 июня. Из протоколов заседания Исполкома.

[442] 18 июня. «Известия» (Центральные).

[443] Махно Н.И. Воспоминания. Книга II. Глава Х. Саратов. Анархисты приезжие и саратовские. Мое бегство с рядом товарищей. Париж. 1936.

[444] 27 июля. Известия.

[445] Петровский филиал ГАСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 116. Л. 3.

[446] 12 июня. «Известия».

[447] 18 июня. «Известия» (центральные).

[448] 8 июня. «Известия».

[449] 11  июня. «Известия».

[450] 7 июня. Из протоколов заседания Исполкома.

[451] 20 июня. «Известия».

[452] 22 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[453] 28 июля. «Известия»

[454] 22 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[455] Шкловский.

[456] 12 июля. Известия.

[457] 30 июня. «Известия» (центральные).

[458] 3 Июля. Известия.

[459] 30 июня. «Известия» (центральные).

[460] 1 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[461] 10 июля. Известия.

[462] 8 июня. «Известия».

[463] 19 июня. «Известия».

[464] 9 июня. «Известия».

[465] 1 июня. «Известия».

[466] 3 Июля. Известия.

[467] 23 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[468] 16 июля. Архангельский.

[469] 28 июля. Архангельский.

[470] 9 августа. Известия.

[471] 1 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[472] 16 июля. Архангельский.

[473] 3 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[474] 5 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[475] 8 июня. «Известия».

[476] 13 июня. «Известия».

[477] 29 июня. «Известия».

[478] 7 декабря. Бабин.

[479] 5 июня. Из протоколов заседания Исполкома.

[480] 23 августа. Из протоколов заседания исполкома.

[481] 18 августа. Известия.

[482] ГАНИСО. Ф. 199. Оп. 3. Д. 684. Л. 14-21

[483] 5 июня. Из протоколов заседаний Исполкома.

[484] 8 июня. «Известия».

[485] 9 июня. «Известия».

[486] ГАСО. Ф. Р-469. Оп. 1. Д. 7. Л. 320.

[487] 9 июля. Известия.

[488] 21 июля. Известия.

[489] 9 августа. Известия.

[490] 10 августа. Известия.

[491] 10 августа. Известия.

[492] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 4. л. 7-8

[493] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 4. Л.19об.

[494] 4 июня. «Известия».

[495] 16 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[496] 10 июня. «Известия».

[497] 19 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[498] Ленин В.И. ПСС, 5-е изд., т. 36, с. 522.

[499] 9 августа. Известия.

[500] 16 июня. «Известия» (Центральные).

[501] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 139. Л. 57

[502] 14 августа. Известия.

[503] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 93. Л. 147.

[504] 15 августа. Известия.

[505] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3844.  Л. 1.

[506] ГАСО. Ф. Р-521. Оп.1. Д. 202. Л. 34-34 об.

[507] Петровский филиал ГАСО. Ф. 43. Оп. 2.  Д. 1. Л. 121.

[508] Борель Г. Начало власти большевиков в России. Волга ХХI век. 2006. № 8. Далее: Борель

[509] Гольц.

[510] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 1. Д. 62. Л. 3-3об.

[511] 20 июня. «Известия».

[512] 15 августа. Известия.

[513] 27 августа. Известия.

[514] 31 августа. Известия.

[515] 17 июля. Известия.

[516] ГАСО. Ф. Р-521. Оп.1. Д. 58. Л. 27.

[517] 6 августа. Известия.

[518] 10 августа. Известия.

[519] РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 6898.

[520] 29 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[521] 31 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[522] 2 августа. Известия.

[523] 9 августа. Соколов.

[524] 2 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[525] 8 июня. Архангельский.

[526] 22 июня. «Известия».

[527] 3 июля.  «Саратовская Красная газета».

[528] 7 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[529] ГАНИСО. Ф. 200. Оп. 1. Д. 5. Л. 5-5 об.

[530] Борель.

[531] 25 июля. «Известия» (Центральные).

[532] 28 июня. «Известия».

[533] 2 июля. «Известия».

[534] 8 июня. «Известия».

[535] 24 июня. Архангельский.

[536] 31 июля.  Известия.

[537] 29 июня. «Известия».

[538] Дашевский И. С. Показания на судебном процессе ПСР (стенограмма от 23 июля 1922 г.). //Красный архив. Т. 20. М.; Л., 1927. С. 155. Далее: Дашевский

[539] Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие//Еще ничего не кончилось…. М.. 2002. С. 154-157. Далее: Шкловский

[540] 17 сентября. Известия.

[541] Дашевский.

[542] Шкловский.

[543] 29 июля. Из протоколов заседания исполкома.

[544] 27 июля. Архангельский.

[545] 24 июля. Архангельский.

[546] 26 июля. Архангельский.

[547] 1 июня. «Известия».

[548] 12 июля. Известия.

[549] 10 июля. Известия.

[550] 7 августа. Известия.

[551] 15 августа. Известия.

[552] 16 августа. Известия.

[553] 30 августа. Известия.

[554] 15 июля. Архангельский.

[555] 13 июля. Архангельский.

[556] 18 июля. Известия.

[557] 28 июля. Архангельский.

[558] ГАНИСО. Ф. 1328. Оп. 1. Д. 19. Лист 9.

[559] 9 августа. Соколов.

[560] 24 июня. Соколов.

[561] 19 августа. Архангельский.

[562] 17 августа. Архангельский.

[563] 29 августа. Архангельский.

[564] 17 июля. Известия.

[565] 21 августа. Известия.

[566] Филиал ГАСО в г. Пугачеве. Ф. 424. Д. 5. Л. 596.

[567] ГACО. Ф. Р- 521. Д. 196.  Л. 275–276.

[568] 16 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[569] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3351. Л. 1.

[570] 28 августа. Архангельский.

[571] 21 августа. Известия.

[572] 7 августа. Известия.

[573] Минх.

[574] 30 августа. Известия.

[575] 12 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[576] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 20. л. 5.

[577] 22 августа. Известия.

[578] 10 августа. Архангельский.

[579] 12 августа. Из протоколов заседаний Исполкома.

[580] 8 августа. Архангельский.

[581] Из архивов

[582] Из архивов

[583] 17 сентября. Известия.

[584] 21 июня. «Известия».

[585] Минх.

[586] 23 августа. Известия.

[587] 6 августа. Известия.

[588] 22 июня. «Известия».

[589] 8 июня. «Известия».

[590] 5 июля. Из протоколов заседаний Исполкома.

[591] 31 августа. Архангельский.

[592] 24 сентября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[593] 23 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[594] 1 сентября. Известия.

[595] 4 сентября. Известия.

[596] 12 сентября. Известия.

[597] 25 сентября. Известия.

[598] 25 сентября. Известия.

[599] 25 сентября. Известия.

[600] 26 сентября. Известия.

[601] 8 сентября. Известия.

[602] 9 Октября. Красная газета.

[603] 19 октября. Известия.

[604] 22 декабря. Красная газета.

[605] 15 ноября. Красная газета.

[606] 22 октября. Бабин.

[607] 2 октября. Бабин.

[608] 1 Ноября. Известия.

[609] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 3. Д. 5. Л.1

[610] 23 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[611] 23 октября. Известия.

[612] ГАСО. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 3380. Л. 1.

[613] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 3. Д. 5. Л.1

[614] Гольц.

[615] 25 октября. Известия.

[616] 8 декабря. Красная газета.

[617] 15 декабря. Известия.

[618] 20 декабря. Известия.

[619] 22 декабря. Известия.

[620] 3 Ноября. Известия.

[621] 4 сентября. Известия.

[622] ГАНИСО. Ф. 200. Оп. 1. Дело 5. Лист 30.

[623] 30 октября. Известия.

[624] 1 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[625] Еженедельник ЧК. 1918. № 3.

[626] 2 ноября. Известия.

[627] 2 октября. Известия.

[628] 23 Октября. Красная газета.

[629] 11 Октября. Красная газета.

[630] 13 ноября. Красная газета.

[631] 3 Ноября. Красная газета.

[632] 1 Ноября. Известия.

[633] 11 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[634] 7 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[635] 20 декабря. Красная газета.

[636] 11 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[637] 18 октября. Красная газета.

[638] 17 декабря. Известия.

[639] 13 сентября. Известия.

[640] 11 сентября. Известия.

[641] 26 сентября. Известия.

[642] 10 Ноября. Красная газета.

[643] 8 Октября. Красная газета.

[644] 9 Октября. Красная газета.

[645] 1 Ноября. Красная газета.

[646] 9 октября. Красная газета.

[647] 4 октября. Красная газета.

[648] 5 Ноября. Известия.

[649] 16 Октября. Красная газета.

[650] 10 Октября. Красная газета.

[651] 8 октября. Красная газета.

[652] 20 декабря. Красная газета.

[653] 29 декабря. Красная газета.

[654] 10 Октября. Красная газета.

[655] 20 декабря. Красная газета.

[656] 5 сентября. Известия.

[657] 13 сентября. Известия.

[658] ГАСО. Ф. Р-485. Оп. 1. Д. 3. Л. 102 об.

[659] 5 декабря. Красная газета.

[660] 25 сентября. Известия.

[661] Филиал ГАСО в г. Энгельсе. Ф. 842, Д. 43. Л. 1.

[662] ГАСО. Ф. Р-523. Оп. 1. Д. 9. Л. 11

[663] 5 декабря. Красная газета.

[664] 11 декабря. Известия.

[665] 17 декабря. Красная газета.

[666] Антонов-Саратовский В.П.

[667] 15 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[668] 3  Ноября. Красная газета

[669] ГАСО. Ф. Р-471. Оп. 1. Д. 7. Л. 13.

[670] ГАСО. Ф. Р-471. Оп. 1. Д. 7. Л. 4.

[671] ГАСО. Ф. Р-471. Оп. 1. Д. 14. Л. 4об-5.

[672] ГАСО. Ф. Р-471. Оп. 1. Д. 14.

[673] 9 Октября. Красная газета.

[674] 30 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[675] ГАСО. Ф. Р-431. Оп. 1. Д. 17. Л. 32.

[676] 30 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[677] 4 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[678] 18 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[679] 14 сентября. Известия.

[680] 2 ноября. «Известия» (центральные).

[681] 10 сентября. Известия.

[682] 19 сентября. Известия.

[683] 1 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[684] 4 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[685] ГАСО. Ф. Р-456. О. 1. Д. 8. Л. 103.

[686] 19 Ноября. Известия.

[687] 5 ноября. «Известия».

[688] ГАСО. Ф. Р-517. Оп.1. Д.3. Л.1-1 об.

[689] 17 октября. Известия.

[690] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 1а. Л. 5.

[691] 19 ноября. Известия.

[692] 5 декабря. Красная газета.

[693] 19 Ноября. Известия.

[694] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 1а. Л. 13.

[695] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 1а. Л. 72.

[696] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 1а. Л. 7.

[697] ГАСО. Ф. Р-521. Оп. 4. Д. 1а. Л. 8.

[698] ГАСО. Ф. Р-456. Оп.1. Д.84. Л. 2а об.

[699] 21 ноября. Красная газета.

[700] 4 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[701] 18 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[702] 29 декабря. Красная газета.

[703] ГАСО. Ф. 521. Оп. 1. Д. 4. Л. 1-1об

[704] 26 декабря. Красная газета.

[705] Ленин В.И. Неизвестные документы. Стр.253.

[706] 17 октября. Известия.

[707] 4 Октября. Красная газета.

[708] 19 Октября. Красная газета.

[709] ГАСО. Ф. Р-485. Оп. 1. Д. 2. Л. 120.

[710] 20 Октября. Красная газета.

[711] 17 декабря. Красная газета.

[712] 29 октября. Известия.

[713] 11 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[714] 21 Ноября. Известия.

[715] 25 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[716] 24 сентября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[717] 18 Октября. Красная газета.

[718] 22 сентября. Известия.

[719] 10 октября. Известия.

[720] 7 декабря. Известия.

[721] 5 декабря. Бабин.

[722] 27 Октября. Красная газета.

[723] 11 октября. Известия.

[724] 29 ноября. Красная газета.

[725] 1 Ноября. Известия.

[726] 30 Октября. Красная газета.

[727] 1 октября. Известия.

[728] 31 октября. Известия.

[729] 15 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[730] 25 декабря. Красная газета.

[731] 19 октября. Известия.

[732] 1 Ноября. Известия.

[733] 7 ноября. Бабин.

[734] 10 Ноября. Красная газета.

[735] 11 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[736] 23 ноября. Красная газета.

[737] 27 Октября. Красная газета.

[738] 1 декабря. Красная газета.

[739] 27 сентября. Известия.

[740] 8 октября. Красная газета.

[741] 17 октября. Красная газета.

[742] 26 октября. Красная газета.

[743] 15 сентября. Известия.

[744] 4 Октября. Красная газета.

[745] 16 Октября. Красная газета.

[746] 21 сентября. Известия.

[747] 19 сентября. Известия.

[748] 10 сентября. Известия.

[749] 8 Октября. Красная газета.

[750] 31 октября. Известия.

[751] 12 октября. Известия.

[752] 27 декабря. Красная газета.

[753] 15 Ноября. Известия.

[754] 26 декабря. Красная газета.

[755] 22 декабря. Красная газета.

[756] 2  Ноября. Красная газета.

[757] 5 декабря. Бабин.

[758] 15 декабря. Красная газета.

[759] 10 декабря. Бабин.

[760] 27 Октября. Красная газета.

[761] 18  октября. Известия.

[762] 13 октября. Известия.

[763] 23 сентября. Известия.

[764] 17 Ноября. Известия.

[765] 17 декабря. Известия.

[766] 9 Октября. Красная газета.

[767] 21 декабря. Красная газета.

[768] Борель.

[769] 4 декабря. Известия.

[770] 13 октября. Известия.

[771] 5 декабря. Известия.

[772] 1 декабря. Красная газета.

[773] 18  октября. Известия.

[774] 3 Ноября. Красная газета.

[775] Борель.

[776] 5 декабря. Известия.

[777] 11 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[778] 11 октября. Известия.

[779] 20 декабря. Красная газета.

[780] 4 сентября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[781] 25 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[782] 26 ноября. Красная газета.

[783] 19 декабря. Известия.

[784] 15 декабря. Красная газета.

[785] 11 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[786] 14 ноября. Красная газета.

[787] 6 декабря. Красная газета.

[788] 23 ноября. Красная газета.

[789] 7 декабря. Известия.

[790] 7 декабря. Известия.

[791] 22 декабря. Красная газета.

[792] 8 декабря. Красная газета.

[793] 10 декабря. Красная газета.

[794] 30 октября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[795] 12 декабря. Известия.

[796] 22 декабря. Красная газета.

[797] 27 декабря. Красная газета.

[798] 1 Ноября. Известия.

[799] ГАСО. Ф. Р-3586. Оп. 1. Д. 201. Л. 2.

[800] ГАНИСО Ф. 27. Оп. 1. Д. 4. Л. 14.

[801] ГАНИСО Ф. 27. Оп. 1. Д. 4. Л. 17.

[802] 7 сентября. Известия.

[803] 19 сентября. «Известия».

[804] 3 декабря. Известия.

[805] 6 декабря. Красная газета.

[806] 23 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[807] 16 ноября. Красная газета.

[808] 21 сентября. Известия.

[809] 24 Октября. Красная газета.

[810] 30 Октября. Красная газета.

[811] 30 Октября. Красная газета.

[812] 30 Октября. Красная газета.

[813] 1 Ноября. Известия.

[814] 1 Ноября. Красная газета.

[815] 3 Ноября. Красная газета.

[816] 3 декабря. Красная газета.

[817] 19 декабря. Известия.

[818] ГАНИСО. Ф. 1328. Оп. 1. Д. 4. Л. 21.

[819] ГАНИСО.  Ф. 1328. Оп. 1. Д. 4. Л. 23.

[820] ГАНИСО. Ф. 1328. Оп. 1. Д. 4. Л. 44.

[821] 11 ноября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[822] 7 декабря. Красная газета.

[823]14 декабря. Известия.

[824] 5 сентября. Известия.

[825] 27 декабря. Красная газета.

[826] 29 декабря. Красная газета.

[827] 27 декабря. Красная газета.

[828] 27 декабря. Красная газета.

[829] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 2. л. 1-1об.

[830] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 32. Л.9.

[831] ГАНИСО. Ф.1328. Оп. 1. Д. 36. л. 6.

[832] 22 декабря. Известия.

[833] 12 декабря. Известия.

[834] 1 декабря. Красная газета.

[835] 6 декабря. Известия.

[836] ГАСО. Ф. Р-521. Оп.1. Д. 68. Л. 81.

[837] 27 сентября. Известия.

[838] 27 октября. Красная газета.

[839] 18 Октября. Красная газета.

[840] 13 декабря. Известия.

[841] 14 декабря. Красная газета.

[842] 13 декабря. Известия.

[843] 13 октября. Красная газета.

[844] 16 октября. Красная газета.

[845] 14 декабря. Известия.

[846] 15 декабря. Известия.

[847] 17 декабря. Красная газета.

[848] 22 декабря. Известия.

[849] 24 октября. Красная газета.

[850] 27 октября. Красная газета.

[851] 16 октября. Красная газета.

[852] 11 сентября. Известия.

[853] 22 сентября. Известия.

[854] 18 Октября. Красная газета.

[855] 15 ноября. Красная газета.

[856] 9 сентября. Из протоколов заседаний Исполкома.

[857] 29 сентября. Известия.

[858] 25 Октября. Красная газета.

[859] 2 октября. Известия.

[860] 10 декабря. Известия.

[861] 8 Октября. Красная газета.

[862] 25 Октября. Красная газета.

[863] 25 октября. Известия.

[864] 3 декабря. Известия.

[865] 16 Ноября. Известия.

[866] 8 декабря. Известия.

[867] 1 Ноября. Красная газета.

[868] 25 декабря. Красная газета.

[869] 29 декабря. Красная газета.

[870] 13 ноября. Красная газета.

[871] 6 декабря. Известия.

[872] 8 Октября. Красная газета.

[873] 24 Октября. Красная газета.

[874] 14 октября. Бабин.

[875] 23 сентября. Известия.

[876] 16 октября. Известия.

[877] 5 Ноября. Красная газета.

[878] 11 декабря. Красная газета.

[879] 13 сентября. Известия.

[880] 17 сентября. Известия.

[881] 25 сентября. Известия.

[882] 6 декабря. Известия.

[883] 13 сентября. Известия.

[884] 30 Октября. Красная газета.

[885] 12 декабря. Красная газета.

[886] 30 Октября. Красная газета.

[887] 22 октября. Известия.

[888] 3 Ноября. Красная газета.

[889] 10 Ноября. Красная газета.

[890] 19 Ноября. Известия.

[891] 13 декабря. Известия.

[892] 14 декабря. Красная газета.

[893] 22 декабря. Красная газета.

[894] 20 ноября. Бабин.