Близость грозы чувствовали, разумеется, не только мы, но и наши противники. Особенно нервничали вожди саратовских эсеров, еще недавно считавшие себя господами положения не только среди саратовских крестьян, но и в самом Саратове. 21 октября они заявили, что отзывают своих представителей из Исполнительного комитета Совета, но прошло два дня и эти же эсеровские лидеры обратились к нам с неожиданным предложением издать совместно постановление о переходе помещичьих земель в Саратовской губернии в распоряжение крестьян. Они, очевидно, почувствовали, что у них ускользает из-под ног почва, что потерявшие терпение крестьяне отворачиваются от них так же, как отвернулись в городе рабочие и солдаты.{nl}Мы, разумеется, охотно согласились не только на издание подобного постановления, но и на немедленное проведение его в жизнь.{nl}Однако уже через день у нас произошел окончательный разрыв не только с эсерами, но и меньшевиками… Пришли первые, противоречивые еще сведения о начавшемся в Петрограде восстании. Лидеры эсеров и меньшевиков обратились к нам с просьбой созвать экстренное заседание комитета нашей партии совместно с фракцией Исполкома и разрешить им выступить на этом заседании с якобы чрезвычайно важными сообщениями и предложениями. Чтобы узнать их намерения, мы решили не уклоняться от этого предложения и устроили совместное собрание.{nl}На собрание явились с мрачным и сосредоточенным видом главные «светила» местного мещанства: Чертков, Майзель (Лидеры саратовских меньшевиков), А. Минин. Телегин (Лидеры саратовских эсеров ) и другие. Слово для «экстренного» заявления попросил А. Минин, чрезвычайно ограниченный и тупой субъект. Речь его на этот раз была немногословна, но крайне характерна:{nl}– Вы, вероятно, уже знаете, что петербургские большевики начали под предводительством вашего ЦК предательский мятеж против Временного правительства. Временное правительство и революционная демократия без пощады раздавят преступную кучку мятежников. От вас, во избежание местных осложнений, мы требуем, чтобы саратовская организация большевиков публично и решительно осудила мятежные действия ЦК партии и петербургских большевиков!..{nl}К тому же сводились и «пожелания» меньшевистских лидеров.{nl}– Понимаете ли, сознаете ли вы сами, что вы требуете от нас? – крикнул я. – Ведь вы хотите, чтобы мы поступили как жалкие трусы, изменники и предатели. Как смеете вы думать так о нас? Как смеете предъявлять нам подобные требования? Впрочем, вы, мещане, иначе и не можете поступать. Но саратовские большевики всегда были и останутся честными, смелыми большевиками, и от лица всех своих товарищей, без всякого обсуждения вашего гнусного предложения, я заявляю вам: мы всеми нашими силами, не останавливаясь ни перед чем, поддержим наших петроградских товарищей! Не так ли, товарищи?{nl}– Правильно! – единогласно поддержали меня все присутствовавшие на собрании большевики.{nl}– В таком случае мы выходим из Совета, – угрожающе и торжественно заявили эсеры.{nl}– Скатертью дорога!{nl}– Мы тоже!.. – засуетились меньшевики.{nl}– Ну, и вам тоже, скатертью дорога!{nl}Вечером состоялось заседание Городской думы, вокруг которой, очевидно, сосредоточивались все контрреволюционные силы. Главные – кадеты, эсеры и меньшевики – шептались, сговаривались…{nl}Наступило 26 октября (8 ноября). У нас уже имелись более точные сведения о событиях, происходивших в Петрограде. Так совершилась… новая, на этот раз действительно великая революция – пролетарская революция!{nl}Нужно было действовать и нам. {nl}Вечером должен был собраться Совет рабочих и солдатских депутатов. Но нам необходимо было заранее выяснить свои силы, наметить план действий, узнать намерения и планы врагов.{nl}В здании Исполкома (бывший дом губернатора) находилась также и канцелярия Топуридзе, губернского комиссара Керенского.{nl}С самого утра 26 октября в его кабинете и канцелярии наблюдалась подозрительная суетня. То и дело туда заходили гласные Думы, реакционные адвокаты, чиновники, комиссары милиции, офицеры.{nl}Я зашел в помещение военной секции Совета.{nl}– Где Соколов? – спрашиваю я.{nl}– Уехал, кажется, на почту.{nl}– Нечего сказать, хорошее время для посещения почты выбрал председатель военной секции. Нужно немедленно вызвать его сюда.{nl}Владимир Соколов чуть ли не единственный большевик, подпоручик. Был председателем военной секции. Явился он только в 2–3 часа дня. С ним пришли неразлучные эсеры Портнягин, Диденко и Неймиченко. Последних двух скорее можно было считать кадетами и даже очень правыми.{nl}Путанно, запинаясь и подбадривая себя напускной решительностью тона, Соколов стал объяснять, что «они» решили принять меры, чтобы не допустить столкновения между солдатами, не допустить гражданской братоубийственной войны и т.п.{nl}– Кто это решил, и о каких мерах говорите вы?{nl}– Мы – военные… Подробнее сделает сообщение Понтрягин.{nl}Но Понтрягин говорил так же путано и туманно. Тем не менее, выяснилось, что «они» решили ввести в Саратове «военную диктатуру». Наивного юношу Соколова запугали и одурачили его эсеровские друзья. И не только его.{nl}– Отлично! – прерываю я Понтрягина. – Вы хотите, следовательно, ввести военную диктатуру… О целях ее не будем пока говорить. Но на какие реальные силы собираетесь вы опереться? Разве вы не знаете, что большинство Саратовского гарнизона, большинство солдат стоят за Совет и подчинятся только ему? О рабочих и говорить нечего. Какую роль отводите вы в вашей диктатуре Совету?{nl}Мой вопрос сразу охладил воинственный пыл пустозвонных «диктаторов». Они дипломатично заговорили о сотрудничестве с Советом и великодушно согласились ввести в свой «орган диктатуры» представителя от Исполкома…{nl} Пришел товарищ Антонов. Я коротко объяснил ему, в чем дело. Нам нужно было выиграть, прежде всего, время. Поэтому мы сказали, что не прочь, пожалуй. Образовать и временный «орган диктатуры», но настояли, чтобы состав его членов был утвержден Советом.{nl}В том, что Совет раскусит и провалит эсеровские замыслы, у нас не было сомнений. Соколова от председательствования в военной секции мы отстранили.{nl}Полуосвещенный зал и хоры консерватории, в которой в те времена собирались пленарные заседания Саратовского Совета, до отказа набиты рабочими и солдатами. Было несколько мрачно, но за возбужденным гулом живо чувствовалась жажда борьбы и уверенность в победе. Я делаю доклад и настойчиво подчеркиваю, что вся полнота власти должна принадлежать Совету, что при создавшемся положении, может быть, и нужен орган с диктаторскими полномочиями, но это должен быть орган Совета, и последний вправе отклонить любую кандидатуру.{nl}Оглашается список. Набившие всем оскомину фамилии эсеров – Диденко, Максимовича, Зайцева и некоторых других вызывают бурю протеста. Голосование они исключаются. Их не поддерживают и эсеровски настроенные депутаты Совета.{nl}– Вот мнение саратовских рабочих и солдат! – насмешливо говорю я побледневшему Понтрягину.{nl}Он нервно просит слова и говорит истерично и глупо. Грозит, что офицеры откажутся от командирования солдат, если на Саратов нападет Каледин, орудовавший тогда на Дону и уже наседавший на Царицын, откажутся, если не передадут теперь в их руки диктатуру…{nl}Эта глупая и гнусная выходка вызывает ураган негодования. В уши незваных диктаторов хлещут острые выкрики.{nl}– Долой предателей!..{nl}– Стащить с трибуны!..{nl}– Товарищи рабочие и вы, товарищи солдаты, – обратился я, – скажите нам и себе, открыто и смело, сможем ли мы собственными силами, без помощи этих господ (жест в сторону офицеров) отстоять революцию от черных банд, надвигающихся на Саратов? – В ответ несутся бурные крики:{nl}– Отстоим!{nl}– Справимся сами!{nl}– Долой изменников!..{nl}Меньшевики и эсеры, истерически выкрикивая, что они совсем выходят из мятежного Саратовского Совета, покидают зал консерватории под возмущенные крики и недвусмысленные угрозы рабочих и солдат.{nl}Было около трех часов ночи. Мы спешим в здание исполкома.{nl}Спешно открывается заседание Исполкома.{nl}Только что донесли, что из Военного городка по направлению к Городской думе прошли в боевом порядке с винтовками и пулеметами юнкера.{nl}Нужно немедленно организовать охрану здания Исполкома. Выработать план действий, распределить работу.{nl}Заседание Исполкома затянулось до утра. Решено было немедленно объявить о переходе всей власти к Совету. Сместить губернского комиссара Топуридзе и назначить своего комиссара – большевика Лебедева, разоружить ненадежные части милиции, заменив их дружинниками из рабочих, захватить телеграфную и телефонную станцию… Привести в боевую готовность все преданные нам части гарнизона и вооружить возможно больше рабочих.{nl}Днем 27 октября (9 ноября) острых столкновений не было. И мы, и наши противники, готовились и собирали свои силы. Мы устроили митинги на фабриках, заводах и воинских частях, призывая всех к спокойствию, выдержке и боевой готовности.{nl}Юнкера, являвшиеся главной боевой силой наших противников, расставили караулы в ближайших к зданию Думы кварталах и заняли отрядами некоторые дома… Попробовали они захватить одну из батарей, но солдаты-артиллеристы орудий не дали.{nl}Вечером начались первые столкновения. Думские юнкера, студенты и гимназисты стали арестовывать советских работников, наших разведчиков и даже захватывать отдельных зазевавшихся солдат, отнимая у них оружие.{nl}Поздно вечером нам сообщили, что думскими юнкерами под предводительством Диденко была захвачена одна из небольших казарм, причем из склада ее они вывезли несколько сот винтовок и много патронов. На улицах близ Думы юнкера стали возводить баррикады и рыть траншеи.{nl}Больше мешкать было нельзя. Мы решили действовать…{nl}Утром 28 октября (10 ноября) войскам и вооруженным рабочим было приказано оцепить район Городской думы. Наша артиллерия заняла указанные ей позиции и направила орудия на здание Думы.{nl} Поставленная нашим войскам задача к полудню была уже выполнена. Думская «армия» тоже закончила свои приготовления: возвела довольно жалкие баррикады. Установила пулеметы на колокольне соседней с Думой церкви.{nl}– Потребуем, товарищи, от наших нелепых мятежников добровольной сдачи. Они теперь сами видят. Что дело пахнет не игрой и не шуткой! – предложил я в президиуме Исполкома.{nl}Предложение было принято. Я стал вести по телефоны переговоры с лидером контрреволюционных мятежников. Они, казалось, с радостью ухватились за возможность мирной ликвидации собственной авантюры, но скоро я понял, что они только стараются как можно дольше затянуть «собеседование», рассчитывая, очевидно, на помощь вызванных ими казаков.{nl}Делегация, наконец, явилась. В состав ее входило 7 человек: эсеры А. Минин, Тугаринов, и Телегин, меньшевики П. Васильев и Белавинский, председатель судебной палаты Н. Мясоедов и от штаба – довольно толковый офицер эсер Друшляков.{nl}Мы предложили им для подписи следующие условия{nl}1. Полная сдача оружия с гарантией личной неприкосновенности всех сдавших оружие.{nl}2. Роспуск военных организаций. Штаба и комитета при Думе.{nl}3. Никаких противодействий мерам и распоряжениям Совета.{nl}4. Спокойная организация работы городского самоуправления.{nl}5. Немедленная отмена всех постановлений созданного Думой так называемого «Комитета защиты революции», городского самоуправления и губернского комиссара и призыв населения всей губернии к спокойствию и работе во всех учреждениях.{nl}Эти условия, наскоро набросанные тов. Антоновым и нами, предварительно почти не обсуждавшиеся, являлись необыкновенно умеренными. Тем не менее, лидер эсеров А. Минин нудно-раздраженно скрипучим голосом стал оспаривать их и выставлять свои.{nl}– Вы должны понять, наконец, – резко прервал я его, – что дальнейшая проволочка времени крайне опасна. Наши требования являются ультиматумом и должны быть приняты немедленно без всяких разглагольствований.{nl}В это время входит наш главком Щербаков и резко заявляет, что думский штаб открыл военные действия.{nl}– На Валовой улице стрельба. Есть раненые. Я вынужден буду немедленно обстрелять Думу артиллерийским огнем. Если стрельба не прекратится.{nl}Делегаты побледнели и засуетились. Просят дать им возможность переговорить со штабом по телефону.{nl}Мы покидаем их. Через десять минут заседание возобновляется. Друшляков, Мясоедов и Белавинский без дальнейших колебаний подписывают предложенные условия. Минин заявляет, что он вынужден подписать условия, но лично не согласен с тремя последними пунктами и, подписав их, сделает оговорку, а затем выйдет из числа гласных Думы. Такую же оговорку делают и остальные три делегата…{nl}Для сообщения подписанных условий и организации сдачи оружия в Думу вместе с возвращавшейся делегацией отправился тов. Антонов и еще двое наших товарищей.{nl}Но едва ушла делегация, как раздался телефонный звонок. Я взял трубку.{nl}– Дума требует, чтобы делегация немедленно вернулась назад. Получена телеграмма, что Керенский взял Петроград. Мы решили держаться до утра и не подписывать никаких соглашений.{nl}Я узнал голос Понтрягина. Эти дурачки, очевидно, забыли, что телеграф в наших руках и по-детски хотят одурачить нас.{nl}– Перестаньте говорить глупости. Соглашение уже подписано. Если вы не сошли окончательно с ума, немедленно, не теряя минуты, выполняйте принятые условия. Иначе вам же будет хуже! – резко кричу я.{nl}Было уже темно. Надвигалась ночь со всем своими тревогами и недоверчивостью. Солдаты нервничали и инстинктивно опасались обмана. Прошло около часа, а из Думы не было никаких вестей.{nl}Снова звоню по телефону. На этот раз подходит Диденко.{nl}– Кончили или нет разговоры? {nl}– Нет. Обсуждение продолжается.{nl}– Но ведь это же – сплошное безумие! Кончайте немедленно или пошлите к телефону тов. Антонова.{nl}Через несколько минут к телефону подошел Антонов.{nl}– Каковы результаты?{nl}– Большинство Думы согласилось на предложенные условия.{nl}– Тогда немедленно сообщи об этом нашим войскам и призови их к спокойствию. Они страшно нервничают. {nl}Через несколько минут мне донесли, что когда тов. Антонов был уже около наших цепей, сзади раздались крики «Ура», за которыми последовали ружейные залпы.{nl}Кто-то сделал свое дело. Бой начался.{nl}Я предложил Щербакову открыть по Думе огонь.{nl}Глубокая ночь. Канонада то затихает, то снова оживает. {nl}Наконец явились парламентеры: Понтрягин, старик Мясоедов и меньшевик Боярский, называвший себя почему-то интернационалистом. Я объявил им, что наши условия остаются в силе, за исключением первого пункта: все военные, принимавшие участив в мятеже, и наиболее ненавистные массам вожаки контрреволюции должны быть временно задержаны. Это необходимо и в интересах их личной безопасности.{nl}С этим новым условием после некоторых пререканий парламентеры согласились.{nl}Нами был отдан приказ прекратить обстрел Думы, но это нелегко было сделать. Рабочие, особенно солдаты, были крайне раздражены сопротивлением, систематическими обманами, бессонной ночью и теми жертвами, правда, немногочисленными, которые они понесли.{nl}На московской улице стрельба прекратилась. Но продолжали бухать орудия с Соколовой горы. Я поехал туда. Там солдаты раздражены были еще больше. {nl}– Прекратить стрельбу! – потребовал я.{nl}– А они прекращают?.. Посмотрите, товарищ Васильев, что там делается: они стреляют с церкви! {nl}Солдаты очень неохотно, но согласились, наконец, ждать сдачи. С нашей стороны стрельба была прекращена и здесь.{nl}Я возвратился к окружному суду. Там среди солдат находился уже парламентер из Думы – начальник школы прапорщиков полковник Чесноков. Солдаты нещадно ругали его и грозили перебить всех юнкеров и офицеров.{nl}Я опять взял слово с солдат показать свою революционную выдержку и не трогать безоружных, предупреждая, что сам отправляюсь в Думу и выведу осажденных.{nl}Идти вместе со мной вызвалось человек пять: Плаксин, Марциновский, Букин и еще кто-то. {nl}Мы пошли по Царицинской улице. Полковник Чесноков держал в руках самодельный белый флаг. Свернули на Московскую.{nl}Я направился прямо в думский зал.{nl}Дух уныния и трепетного страха носился над переполненным залом. На председательском месте сидел известный лидер местных меньшевиков Д. Чертков. Лицо у него казалось зелено-бледным.{nl}Чертков глухим голосом, которому он тщетно старается придать спокойствие и торжественность, провозглашает:{nl}– Непрерывное заседание Думы продолжается… Слово предоставляется представителю большевиков. {nl}– Я думаю, что можно было бы смело обойтись без этих церемоний и комедий, – резко обрываю я. – Надеюсь, господа, что теперь-то вы понимаете всю серьезность и опасность вашего положения. У вас есть лишь одна возможность спастись, – это немедленная и безусловная сдача.{nl}– А можете вы гарантировать нам личную безопасность? – спросил меня меньшевик Майзель.{nl}– Вчера мог бы, сегодня, откровенно говорю, не могу. Солдаты слишком озлоблены против вас. Обещаю лишь следующее: я сделаю все, чтобы предупредить расправу; я пойду впереди вас. Если будут стрелять в вас, то убьют прежде всего меня. Солдаты меня знают и, думаю, не сделают этого.{nl}По залу пронесся вздох облегчения. Все послушно и быстро стали спускаться вниз. Юнкера и офицеры тотчас построились в ряды, а за ними столпилось остальное воинство.{nl}Процессия выстроилась, я стал впереди, кто-то поднял белый флаг, и мы двинулись по Московской улице.{nl}Навстречу нам из ближайших улиц и дворов высыпали с винтовками в руках рабочие и солдаты.{nl}Пленных бранили, им угрожали, но ни одного серьезного насилия произведено не было.