В Марте 1780 г. мы приехали в Саратов. Город этот в 1775 г. был истреблен пожаром и только что выстроился, но не был еще значителен, каменных домов в нем было не больше пяти, а прочие были деревянные и очень небогатые, так как из дворянства никто в нем не жил, а находились все по деревням, купечество было незначительно, а прочие обыватели все принадлежали к низшему сословию. Город управлялся комендантом, в ведомстве которого находилось до 300 солдат с майором и казачья команда человек из 100 с офицером; судопроизводство нахо-дилосъ включительно все в Воеводский Канцелярии, в которой присутствовали: воевода, его товарищ и был один секретарь. Канцелярия эта была подведомствен-на Астраханской губернской канцелярии. Еще были в городе Опекунская Контора для управления населенными около Саратова по обеим сторонам реки Волги ко-лониями иностранных выходцев, которых было сто четыре селения, и Контора, управлявшая соляными делами.{nl}Жить в Саратове в это время было очень выгодно. Всем произведениям, к жизиенным припасам принадлежащим, также как и относящимся к домоводству, цены были, против теперешнего, невероятно дешевые. Мука ржаная и пшеничная продавалась не свыше 20 коп. за пуд, а первая иногда и дешевле. Говядина лучшая Черкасской скотины и рыба красная, т. е. осетрина, 6елужина, севрюга и стерлядь без веса обходились меньше копейки фунт, а прочая рыба почти ничего не стоила. Икра всякая, лучшая, стоила от 4 до 5 коп. фунт, баран 25 коп.; живность еще де-шевле; индейку можно было купить за 10 коп., гуся, утку и проч. еще дешевле. Лес сосновый пригонялся плотами из Вятки, от 6 до 7 руб. сотня брусьев, вершков от 6 до 8 в отрубе, ибо бревнами не пригоняли по неудобности из круглого дерева делать плоты; дрова, большею частью также из Вятки сплавля-лись колотые из березовых бревен, однополенные;{nl}пять сажен таких дров продавались меньше рубля. Чаю фунт обходился два руб-ля, кофе 60 к., а сахару пуд от 8 до 10 рублей; сукно, самое лучшее, Английское, не дороже 5 рублей аршин, а прочие от 1 до 2 рублей. По этому можно судить, как дешевы были и другие предметы.{nl}Роскоши даже и примет не было. Все жили по склонности, скромно, ни в чем не нуждаясь, экипажей дороже 200 рублей я ни у кого не видывал. Одевались опрятно, но недорого, так как все было дешево. Угощения делались большею ча-стью домашними произведениями; вин же иностранных мало употреблялось, хотя они и были в продаже: шампанское по 2 р., бургонское по 1 р. 50 копеек. Столо-вого вина употреблялось очень много: оно делалось в Астрахани и продавалось не дороже 2 р. за ведро. Еще был чихирь, вино тонкое и приятное, стоившее меньше рубля за ведро, а других вин я не видывал. Водок онисовой(?), иностранной Гданской, как тогда ее называли, штоф стоил меньше рубля, Русская, Астра-ханская, на манер Французской 4 р. ведро, а вино простое 3 рубля. {nl}Деньги ходили в оборотах по покупке большею частью медные, потому что всякая покупка была очень дробна, да и таких денег в обращеши было видно больше мелких, т. е. 2 и 1 копеечников, денежек и полушек; не редко видны были, так называемые мордки тоесть восьмая часть копейки. Пятикопеечники же и се-ребряные деньги редко были видимы; целковый рубль, при размене на мелкие, стоил 95 коп. медью. Ассигнации же ходили еще реже; обращались они только при больших оборотах. Их тогда предполагали повсеместно обращавшимися го-сударственными векселями. Ходили эти ассигнации, первые, с 1769 года и были 100, 75, 50 и 25 рублевые, а мелких не было. Я, до выхода новых ассигнаций, ви-дел их очень мало, ибо они были редки.{nl}По основании в Саратове жительства нашего, вскоре после переезда, сдела-лось известным, что город этот предположено сделать губернским и открыть гу-бернию по Учреждению 1775 года. На этот конец, в том же 1780 году, начаты бы-ли постройкою два корпуса для помещения присутственных мест и дом генерал-губернаторский или дворец, как тогда называли, для государева наместника; на-звание это было ему свойственно, ибо рядом с большою галлереею была тронная зала, где был поставлен трон под балдахином малинового бархата с золотыми по-зументами и кистями и где стоял портрет Императрицы во весь рост, в полном императорском облачении. Строения эти были хотя и деревянные, но огромные и были приведены к концу в том же году, так что можно было занимать их. {nl}В январе 1781 г. прибыли в Саратов генерал-поручик Якобий, которому вы-сочайше поручено было открыть губернию (он был губернатором в Астрахани), преосвященный епископ Антоний, также из Астрахани, губернатор генерал-майор Поливанов, вице-губернатор, бригадир Цыплетев, председатели палат, соратники, асессоры, секретари и прочих мест чиновники, все, которые следовали от короны. Собралось также и дворянство, до 200 лиц, из тех местностей; которые включи-тельно составляли предположенную губернию. 1{nl}К Февралю все было готово для открытия; оно было назначено 3-го числа. Чиновники и дворянство собрались к г-ну Якобий в дом генерал-губернаторский. С началом в церквах благовеста все отправились в собор. После обедни и молебствия преосвященный говорил приличное слово. Потом все прибыли обратно во дворец; там в тронной зале дворянство расположилось производить баллотировку, а г.Якоби губернатора и всех чиновников ввел в свои места, при окроплении оных св. водою. Между тем временем избраны были дворянством уездные предводители и представлены г. Якобий на утверждение; он, тотчас утвердив их, пригласил всех во дворец к столу. Когда пито было за здоровье Императрицы и императорского дома, была открыта пушечная пальба, а это было знаком к начатию народного праздника.{nl}Праздник этот заключался в следующем. Вышеупомянутый дворец и против него оба корпуса присутственных мест были на прекрасном ровном месте в конце города, где предположено было быть главной площади оного, которая и теперь существует, но уже среди города (где сооружен впоследствии собор во имя св. благоверного князя Александра Невского). Площадь эта, по её назначению, обсажена была в два ряда и очень часто сосновыми деревьями. Посреди неё и против самой гауптвахты, между корпусами присутственных мест, выстроен был довольно большой амфитеатр с возвышешем на четыре ступени; на оном для па-рада поставлен был большой жареный бык, целый, с позолоченными рогами и на-чиненный разными птицами; по сторонам же оного, в различных местах, расстав-лены были болыше чаны с питьями разного рода, т. е. вином, пивом и медом; бы-ло также разложено на столах множество хлебов и калачей. Все это было покрыто красным сукном. Когда подан был знак, весь народ бросился к амфитеатру, и все в несколько минут было уничтожено: быка не стало (он был надрезан), хлебы и калачи растащены, чаны опустели, а сукна изорваны и также растащены клочьями. Между тем, пальба из пушек продолжалась, а вечером город был иллюминован. Иллюминация эта была и в последовавшие два вечера, в продолжение которых была баллотировка; после выбаллотирования лица, к должностям избранные, по приведении к присяге, были введены губернатором в свои места. {nl}Затем баллотировка была по уездным городам, большая часть которых была открыта из лучших казенных селений, по удобности предположенных уездов; прежних же городов было только четыре: Новохоперск, Царицын, Камышин и Петровск. Между тем, в губернском городе праздновали открытие губернии еще несколькими балами; генерал Якобий давал бал во дворце; после дворянство и купечество. Во время столов посуда была казенная, серебряная и вызолоченная внутри. Сервиз этот присвоен был собственно государеву наместнику или генерал-губернатору и ценился в 100,000 рублей.{nl}Таким образом, Саратов из скромного города, так сказать, переродился. Благородная публика в городе сдедалась огромною, составившись из опреде-ленных членов и дворянства, на житье оставшегося; семейства этих лиц ее ум-ножали. Все стало великолепнее; торговля начала распространяться, привоз всего умножился, но цены на все остались прежние.{nl}Однако же дешевизна в таком положении, как я описал выше, недолго про-должалось по открытии Саратовской губернии; потому что с прибытием лиц, гу-бернское управление оставивших, и со вступлением в дворянские должности чи-новников, большею частию значительных фамилий и богатых, а следовательно многочисленную прислугу имевших, а потом с прибитием значительного количе-ства дворян, цены всему начали мало-помалу изменяться, так как потребность во всем умножилась. Впрочем, изменение цен не было значительно, и я приведу тому в пример цены на некоторые жизненные припасы, как-то: муку ржаную и пшенич-ную, говядину и лучшую рыбу. Первую начали продавать от 20 до 25 коп. за пуд, причем ощутительнее было возвышеше на пшеничную, а ржаная иногда и по прежней цене продавалась; говядину же и рыбу стали, продавать на вес от 1 коп. до 2 коп. фунт. Это произвело некоторый ропот между жителями, но скоро все привыкли. В сравнении с этим цены возвысились на чай, сахар и кофе, но немного. Относительно носильных товаров, их прежде мало было в Саратове; но с открытием губернии все оказалось в изобилии, и купцы, развивая свою торговлю, начали улучшать свое состояние. Но главная торговля по Волге хлебом и лесом, а также и другими оптовыми товарами, сплавляемыми сверху реки с Макарьевской ярмарки и из других мест, и хлебом из Саратова, была вся в руках иностранных купцов, а Саратовские совсем ею не занимались. Самое значительное возвышение в ценах было на экипажи: дешевле 500 р. было их уже не видно. {nl}Особливого примечания заслуживает оказавшееся при открытии губернии рвение дворянства служить по выборам: каждый за особливую себе честь постав-лял быть избранным в какую-либо должность. По-теперешнему, может невероят-ным показаться, что уездные судьи, заседатели судов, земские исправники и их заседатели были лица, имевшие до 500 душ и больше; совестный же судья, засе-датели, а также заседатели других мест, как например Верхнего Земского суда (где в двух департаментах их было десять и пр.), были лица, имевшие состояние значительно более, а из тких, которые получили места от короны, у некоторых было от 1000 до 3000 душ.{nl}Мне в это время было 14 лет. Я, бывши образован порядочно, с неописан-ным любопытством всем занимался, и мне все описываемое самому было видно и известно.{nl}По собственной моей склонности и по желанию отца, главным моим уп-ражнением были книги. Я читал их, так сказать, с жадностью, в деревне живя, большей частью духовные и получая их от священника, который был хотя и не ученый, но очень умный и добрый человек и меня любил. Других книг получить мне было не от кого, так как и у владельца имения библиотеки никакой не было. Покажется, может быть невероятным, но это правда, что я прочитал всю Библию и некоторые места много раз. Четьи-Минеи или жития св. отец, все Прологи, из-данные от Синода, поучения и проч. Нашедши в Библии описание сотворения мира и историю известных в древности народов и их правления, а также все, от-носящееся до Заветов Ветхого и Нового, я получил впечатление меня переродив-шее; ибо, хотя я из катехизиса и имел сообразное моим летам понятие о Боге и о мире, но Библия раскрыла мне; то и другое в виде обширнейшем. Четьи-Минеи, со своей стороны, впечатляли во мне беспредельную любовь к св. мужам, просла-вившим себя добродетелями и святостью жизни, до такой степени, что я и спал и видел, чтобы самому оставить мир и сделаться тем, чем сделались они. В Сарато-ве же отец мой доставал мне множество книг светских. Попался мне перевод: «Ролленевой древней истории», и я не хотел отстать от этой книги; до того она меня заняла. Читал я много и других книг и даже романов, особливо: «Жизнь Кле-веланда» и «Приключения маркиза Г.». Между тем желание поступить в монахи прошло. По открытии же губернии, я любопытствовал прочитать «Учреждение о управлении губерний» книгу, тогда беспредельно всех занимавшую. Когда отец удовлетворил это желание, то она до того показалась мне любопытной, что я списал ее своею рукою и знал почти всю на память. Потом я желал и был удовле-творяем много раз личным осмотром всех по тому учреждению открытых мест и не один раз был и во дворце, или генерал-губернаторском доме, который тогда по отбытии г. Якоби украшался и был никем не занимаем, так как генерал-губернатор Саратовский, светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, хотя и был назначен, но находился вне губернии, занимаясь, как известно тогда было, Тавридой, которую покорив приобрел впоследствии проименование Таври-ческого.{nl}Здесь прилично было бы несколько распространиться об этом беспример-ном полководце и вельможе, как о прославившемся во время моей жизни. Но о нем так много писано, что я скажу только о том, что в отношении к нему чувство-вали в Саратове. Город{nl}и губерния тщеславились, имея его государевым наместником, хотя немногие лично его знали. Губернатор Поливанов, как тогда говорили, был его любимцем. Боялись светлейшего беспредельно, и когда случалось, что получалась от него какая-либо бумага по службе, то{nl}ходили ее смотреть, как диво; приказания же его исполнялись безотлагательно и скоротечно, хотя бы то было по какой-либо записке за его подписью, что однако ж случалось очень редко. Помню я, что сервиз генерал-губернаторский, о котором я упомянул выше, был отправлен к нему по его записке, которая состояла не боль-ше как в двух строках.{nl}До июня 1782 г. отец мой и я не предпринимали еще ничего в отношении нашей будущности. Быв прельщен мною виденным, я желал поступить в граж-данскую службу, а отец желал посвятить и себя и всех нас купеческому званию и торговле. Но обстоятельства изменили это его желание. Дом наш, который, как я выше упомянул, по Саратову былъ изрядный, отягощен был беспрерывным по-стоем квартировавших в то время в Саратове драгунских полков, сперва Астра-ханского, а потом Владимировского, так что мы всегда имели на квартире или майора, или капитана, а сами жили кое-где, из чего и выходило, что мы домом своим не только почти не пользовались, но кроме того терпели еще многие при-теснения и неудовольствия, а так как, по тогдашним узаконениям, все находя-щиеся в гражданской службе чины и лица от постоя были свободны, то это, вместе с моим желанием, и убедило отца моего искать случая, определиться в граж-данскую службу.{nl}По новости Саратовской губернии, в канцелярских служителях по всем присутственным местам была общая потребность и, стало быть, не предстояло не малейшего затруднения быть принятым на службу немедленно. Оставалось ре-шиться, куда поступить. По совету приятелей и знакомых, представилось лучшим служить в Гражданской Палате. {nl}В этой палате присутствовавшими были тогда: председателем статский со-ветник Иван Петрович Вешняков, который впоследствии был вице-губернатором в Саратове же, где и скончался в чине тайного советника; советниками: коллеж-ские советники Дивид Матвеевич Панчулидзев, человек уже престарелый и Васи-лийНиколаевич Болдырев, также преклонных лет; асессорами: майоры Иван Куз-мич Фокин, служивший пред открытием губернии в Воеводской Канцелярии, то-варищем воеводы, и Андрей Лукич Бедняков, вышедший недавно в отставку из квартировавшего тогда в Саратове полка и ныне живущий в том же городе не удел, в чине действительного статского советника; секретарем, приехавший из Москвы и служивший там в Юстиц-коллегии, провинциальный секретарь Иван Васильевич Васильянов. Я потому всех их именую, что впоследствии, может быть, доведется о них упоминать в этих моих записках.{nl}Итак в июне 1782 г., подали мы оба с отцом в Гражданскую Палату наши просьбы о принятии нас на службу, причем представили и надлежащие о себе до-кументы.{nl}Июня 30-го того же 1782 г. нас обоих в Саратовскую Гражданскую Палату определили копиистами, привели к присяге и мы тотчас вступили в должность. В это время мне было 16 год, и я писал довольно хорошо, следовательно, был и не безполезен. Всеми мерами я старался себя улучшить и приобрести хорошее о себе мнение, и столько счастлив был, что меня всё почти полюбили; а как отец мой со-держал меня опрятно в отношении платья, то я скоро сделался приметным, и по-вытчик, в распоряжении которого я состоял, отличал меня от моих товарищей.{nl}Должность моя не требовала от меня ничего, кроме усердия, исправности в письме и хорошего поведения; все это я соблюдал и всегда, в положенное время был у должности, а свободные от неё часы употреблял на чтение законов, кото-рыми Палата была снабжена, и которые я мог брать и домой. Я читал их с внима-нием; те, которые были поважнее, выписывал, с некоторых же списывал даже и копии. Больше пред прочими внимание мое обратили на себя Уложение и Гене-ральный Регламент; первое, потому что заключало в себе все предметы законов, очень еще мало в 1782 году изменившиеся; а последний, потому что содержал в себе форму всего и во всех местах канцелярского порядка до такой степени, что даже расположение судебных камер и убранство их в нем предположены. Это за-ставило меня весь Регламент списать своею рукою, что еще больше сделало мне все в нем содержащееся понятным; список этот и теперь у меня в хорошем, по то-гдашнему, переплете и с надписью о времени, когда я его списал, сохраняется, как памятник моего юношества и внимания к знанию отечественных законов и учре-ждений.{nl}Почтенный начальк мой, Иван Петрович Вешняков, узнавши о таких моих качествах и занятиях, в 1783 году определил меня писцом крепостных дел с при-бавкою жалованья и, лично одобривши труды мои и внимание, сказал: «Старайся, мой друг, быть еще лучшим; я тебя не оставлю». Внимание начальника поощрило мое усердие; да и должность, хотя маловажная, все-таки была повиднее потому что каждая крепость, в Палате совершаемая, должна был быть писана моею рукою и от меня зависела всякая справка с книгами и делами, нет ли препятствия к совершению крепостей, что я и делал под наблюдением надсмотрщика крепост-ных дел и скоро и верно, чем сверх исправности, заслужил в короткое время от просителей всегдашнюю благодарность и хорошие всюду отзывы; а так как сверх того, по должности, я очень часто должен был с крепостями ходить к благород-ным и даже значительным лицам для рукоприкладства и росписок в книгах кре-постных и доверенностях: то это сделало меня всем знакомым, что впоследствии было для меня очень полезно. {nl}Июля 1-го дня 1784 г. награжден я был, вместе с другими и отцом моим, званием подканцеляриста, что по молодости моей очень меня обрадовало, и я усугубил еще мое усердие, сколько мог. Между тем вникал в должность над-смотрщика крепостных дел с совершенным вниманием и на этот конец собрал и списал все законы и формы, до сей должности относящиеся, и в сем году мог уже сам сочинять крепости и разные акты по крепостной части.{nl}В том же году Саратовская губерния поручена была новому генерал-губернатору, генерал-порутчику Павлу Сергеевичу Потемкину, бывшему тогда в сем звании по Астрахани и Кавказу, начальником Каспийской Флотилии и всего Кавказского края, с находившимися там войсками. Пребывание же он имел тогда больше в Екатеринограде, вновь учрежденном губернском городе Кавказской губернии. Генерал этот считался тогда отличным военноначальником и был очень любим свйтлейшим князем Потемкиным. В 1785 г. он был и в Саратове, жил там несколько месяцев и вел себя пышно и гордо. В торжественные дни он не выезжал иначе, как окруженный адъютантами и 24 драгунами с майором, по сторонам кареты. Входил во все дела и требовал скорости, что и исполнялось. Кроме губернатора, который сам был любимцем светлейшего, все чиновники пред ним трепетали. Все его предписания дышали строгостью, нередко с собственноручными на них дополпениями. Был учен и знающ; выходили тогда даже некоторые его сочинения.{nl}Во время его управления, в Саратовской губернии произошли два следую-щих примечательных случая. Первый из них доказывает несовершенную еще полноту населения в то время губернии. Императрице сделалось известным, что в Саратовской губернии есть большое количество казенных земель, остающихся пустопорожними, даже и за населением ста-четырех селений иностранцами, вы-званными из чужих краев; что земли эти, удобные к поселениям и хозяйственным заведениям, так как изобиловали всякими угодьями, хотя и были неоднократно Казенною Палатою предлагаемы по публикам к отдаче в оброчное содержание, но снимали их мало, следовательно и доход с них получался самый ограниченный. Её Величество повелела генерал-губернатору раздавать эти земли в вечное владение и отмежевать их таким дворянам, которые возмутся заселять их или устраивать на оных хозяйственные заведения и скотоводство. Повидимому, следовало предполагать, что дворяне с радостью воспользуются таковою монаршей милостью, так как земли отдавались без всякого за них в казну платежа; но я помню, что весьма немногие воспользовались случаем, и земель таковых осталось нерозданными огромное пространство, из которого впоследствии значительное количество пожаловано было г.г. Нарышкиным, а прочая земля заселилась вы-ходцами из других губерний, или продана казною за деньги по значительным це-нам. {nl}Второй случай заключался в следующем. Управлявлявший губернией, с са-мого её открытия, губернатор Поливанов, хотя и был поддерживаем светлейшим князем Потемкиным, но подвергся несчастью, и с ним погибло довольно много других лиц, вследствие нижеописанного обстоятельства. Им отрешен был от должности секретарь уездного суда, некто коллежский регистратор Игнатьев; в отомщение за то, этот Игнатьев сделал донос, препроводя его в собственные руки Императрицы. Его взяли в Петербург, и там он дал объяснения, поместивши в них слишком сорок предметов, заключающих в себе злоупотребления и худое управ-ление губернею, причем прибавил, что все это он может доказать в Саратове. По этому доносу Императрица отправила в Саратов двоих сенаторов: графа Алек-сандра Романовича Воронцова и тайного советника Алексея Васильевича На-рышкина, которые и прибыли в начале 1787 г., приведя с собою Игнатьева и до-вольное количество чиновников, очень значительных, в том числе: статских со-ветников Рудакова и Рычкова. По прибытии, Игнатьев занят был при Уголовной Палате комиссией, составленной из членов её и упомянутых двоих чиновников, объяснением доказательств, а г.г. сенаторы потребовали от губернатора нужные им сведения; он уклонился болезнью, но через короткое время Императрицей был отрешен и предан вместе с вице-губернатом Агалиным суду Сената в Москве, куда они и были отправлены, а между тем г.г. сенаторы, оставаясь в Саратове до осени, продолжали свои по всей губернии дознания. Чиновники же Рудаков и Рычков занимались по комиссии делом собственно Игнатьева. В эту комиссию переведен был в звание председателя Уголовной Палаты и начальник мой Иван Петрович Вешняков, уже по отъезде сенаторов, как человек знающий; он и производил это дело, которое, заключая в себе множество предметов и многосложное следствие, длилось очень долго. {nl}Я в это время, находясь по-прежнему на службе в Гражданской Палате, был помошником столоначальника аппеляционных дел, довольно навык к делам и считался по Палате в числе лучших канцелярских чиновников, хотя был все еще подканцеляристом, а во время бытности сенаторов взят был в их канцелярию и занимался делом только доносителя (т. е. Игнатьева), а других исправлял очень мало и при самом начале вступления в канцелярию, именно 16 Марта 1787 г., произведен был в канцеляристы, а при отбытии сенаторов того же года Ноября 23-го в губернские регистраторы.{nl}Классных же чинов гражданским чиновникам тогда не давали, по случаю приостановления производства года на четыре, по протесту оберпрокурора Пра-вительствующего Сената Колокольцова, так как оно шло безпорядочно и неурав-нительно: ибо я помню, что иные по два чина в год получали, и другие и в не-сколько лет ни одного. По этому-то, впоследствии и вышел известный указ 1790 г. о терминах на все чины до надворного советника включительно.{nl}Когда сенаторы уехали, я возвратился в Губернскую Палату и был замещен по-прежнему помошником столоначальника аппеляционных дел; в этой должно-сти я оставался до 1788 года, в январе которого прибыл новый председатель Па-латы, статский советник Николай Симонович Лаптев, из прокуроров Юстиц-коллегии, человек сведущий в законах и делопроизводстве и знакомый с большим кругом, и, сверх того, любимец графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского, под начальством которого он служил во время истребления Турецкого флота при Чесме.{nl}Сей председатель, вступивши в должность, многое нашел не по себе, а по-тому, предпринявши прежде всего преобразовать канцелярию Палаты, приказал нам всем оную составлявшим вместе с секретарем явиться к себе в дом, назна-чивши для того и день.{nl}Он обошелся с нами при этом очень вежливо и ласково, говорил много с секретарем и с каждым из нас, с примечательным приличием в вопросах. Беседа эта продолжалась часа два, и председатель заключил ее тем, чтобы мы служили хорошо и усердно, занимаясь каждый своею частью как следует, за что он будет стараться воздать нам; секретарю же сверх того приметил (он был человек невоз-держный), что ему надобно поправиться, тем больше, что он глава канцелярии и имеет на всех и во всем непосредственное влияние. Мы вышли от него все до-вольны, кроме секретаря, который очень и очень был сконфужен заключением председательского разговора. По Палате показалось мне, что будто все перероди-лось, и мы стали как будто другие; по крайней мтере, я это чувствовал.{nl}Через несколько дней после того г. председатель объявил в присутствии расписание должностей всех канцелярских чинов; к секретарю назначил помощ-ником того столоначальника аппеляционных дел, у которого я был помощником; меня же сделал столоначальником на его место; равным образом, назначил и из членов каждому особенную часть, на основании Генерального Регламента 8-й главы о разделении трудов, и приказал составить о сем по Палате особый журнал. {nl}При этом я, имея почти уже 21 год от роду, приметил, какое большое влия-ние может иметь такой начальник на подчинённых и на вверенное его управлению место. В Палате пошло все другим образом: невидные лица сделались видными и дела пошли успешнее и лучше. Жалованье мое почти удвоилось; я получил другой дух, и посредственные мои способности получили другое и преиму-щественное действие, которое еще больше во мне усугубилось по следующему обстоятельству Николай Симонович (Лаптев) имел большую переписку с Петер-бургом и Москвой и почти все с значительными лицами, как-то с Орловыми, Без-бородко, Лопухиным и тому подобными. Ему нужен был писец, для переписки способный: он избрал меня, и я накануне каждого почтового дня, а иногда и в почтовые, когда Московская почта отходила, должен был быть у него, и он, за-першись в кабинете и посадивши меня напротив себя за стол, диктовал мне свои письма, научивши меня предварительно форме их, т. е. как начинать, отставлять и какие края с трех сторон оставлять каждому, по приличию; окончивши, печатал прежде сам, а поели и мне поручал, научивши всему, как что делать. При начале поручения мне переписки, он приметил мне, что переписка, писанная стороннею рукою, никогда и никому, кроме трех лиц, известна быть не должна. Я понял это замечание и был точным его исполнителем.{nl}Однако же, сколько ни лестно было мне подобное доверие, но оно отвлека-ло меня от должности иногда в нужное время, что и заставляло трудиться в дру-гие дни больше моих сослуживцев. Благодетель мой не мог того не заметить, на-граждая мои труды, он прибавил мне еще жалованья и усугублял каждодневно свои милости различными способами, которые, как известно, у разумных началь-ников всегда в руках; я же, так сказать, рвался, чтобы делаться еще больше их достойным. {nl}Впоследствии Гражданская Палата совершенно преобразовалась; дела по-текли спешные и, к удоводьствию всех, решались с полною сараведливостью, а иногда оканчивались и миролюбию посредством убеждений Николая Симоновича, который о сих предметах больше всего заботился; к тому же в это время он имел и сотрудников некоторых, именно советника, поступившего на место Давида Матвеевича Панчулидзева, который вышел в отставку и скоро скончался, сына его титулярного советника Алексея Давидовича и выписанного им из Москвы в секретари губернского секретаря Поликарпова, человека с достаточными способ-ностями. {nl}Между тем, в Саратов был назначен и прибыл новый Генерал-губернатор, бывший пред сим Воронежским и Харьковским, генерал-порутчик Василий Алек-сеевич Чертков, с наставлением от Императрицы поправить губернию и поста-раться об окончании вышеупомянутого дела бывшего секретаря Игнатьева. Этот генерал-губернатор был примерный человек, образец добродетельных начальни-ков; в короткое время его полюбили все до беспредельности, особливо за благо-нравие и кротость его; губернатором же, на место г.Поливанова, приехал генерал-майор Илья Гаврилович Нефедьев, имевший преклонные уже лета и человек хотя добрый, но мало сведущий по сей части. Генерал-губернатор, усмотревший мед-ленное течение по Уголовной Палате дела по извету Игнатьева, а сверх того уз-навши деятельность Николая Симоновича, с разрешения Императрицы перевел производство оного в Гражданскую Палату, куда и поручено мне было принять его. Дело это сделалось столько обширным, что заключило в себя многие тысячи листов и разделено было на сорок отделений, по числу предметов в доносе. Когда я принял дело, Николай Симонович, призвавши меня к себе, объявил, что ему хо-телось бы, чтобы я же и производил оное с помощью назначенных для того лю-дей. Мне не оставалось на это ничего больше сказать, кроме того только, что внимание его я принимаю новым доказательством его милости и буду стараться оправдать его доверие. И так я сделался производителем сего дела, и как по воле генерал-губернатора и по желанию моего Николая Симоновича всегда оставля-лись и послеобеденные присутствия, а я каждодневно с подчиненными должен был оным делом заниматься до 12 часов ночи, иногда же и до двух часов запол-ночь: то столько занятиями изнурился, что занемог. Усмотревши это, Николай Симонович назначил занятия с семи часов утра по два за полдень и после обеда с пяти до десяти часов, что составляло двенадцать часов в сутки. При таковом ста-рании означенное дело кончилось однакоже не ближе как через год и было пред-ставлено в Правительствующий Сенат.{nl}Генерал-губернатор, отдавая должную справедливость деятельности Нико-лая Симоновича, довел об оной до сведения Государыни Императрицы, и она из-волила вскоре его переместить вице-губернатором в Казань, а после, с чином дей-ствительного статского советника, губернатором в Тамбов. Мы же остались без всякого воздаяния, ибо, как выше объяснено, чинов в то время никому не давали, кроме как на вакансии. Руководствуясь тем; Николай Симонович хотя и пред-ставлял меня в палатные регистраторы ХIV класса, но так как в это самое время (1790 г.) состоялся вышеписанный указ с назначением терминов для каждого чина, то я по оному и воспользовался производством в коллежские регистраторы, 31 декабря 1791 г., и вместе утвержден был податным регистратором. Следователь-но, я занял классную должность; но, по маловажности её, мне было поручено еще производство частных дел.{nl}. По отбытии Николая Симоновича, председателем в Гражданскую Палату оп-ределен был председател Верхнего Земского Суда, коллежский советник Николай Федорович Батурин, бывший уже в преклонных летах, человек чрезвычайно доб-родетельный и дела хотя знающий, но не столько деятельный, каким был его предшественник.{nl}Он знал меня лично и по вступлении в должность не только отлично со мною обращался, но часто оставлял меня у себя обедать, а так как его все вообще люби-ли и уважали, то и я через сие сделался всем известен с хорошей стороны и мно-гими любим, как молодой 22 летний чиновник, отличаемый председателем, а по сему, при искательстве моем, был вхож во все дома и принимаем благосклонно, а сверх того приглашаем на балы и праздники.{nl}С 1-го Января 1792 г., должность моя была переменена, и я избран был Па-латою в надсмотрщики крепостных дел, а также приходчиком и расходчиком де-нежной казны и особенно поручен был с должностью моею в дирекцию советника Алексея Давидовича Панчулидзева. Исправляя с полным усердием и верностью эти должности, я заслужил совершенную доверенность сего почтенного на-чальника, который, через сие полюбя меня, всегда отличал и благосклонно при-нимал у себя. По окончании же года, так как упомянутая должность, по тогдаш-ним правилам, давалась только на год, введя меня в присутствие, рекомендовал оному отличнейшим образом и просил, сделавши журнал, вызвать всех канцеляр-ских чиновников и предложить им, чтобы брали с меня пример в прохождении служении, что и было исполнено. Свидетельствует это данной мне Палатою в 1797 г. аттестат. {nl}Сдавши означенную должность, я поступил опять в регистраторы; но долж-ности этою занимался один из моих подчиненных, а сам, я исправлял обязанности столоначальника апелляционных и вотчинных дел три года, а потом снова был надсмотрщиком и приходо-расходчиком на 1794 год, по прошествии которого поручена была мне должность протоколиста, которую я исправлял очень недолго, а назначен был опять к отправлению вотчинных и апелляционных дел, а часть эта и тогда считалась и теперь считается по Гражданской Палате важнейшей, с той разницей, что теперь она вдруг трем или четырем лицам поручается. Между тем 31-го декабря 1795 г., я был награжден чином губернского секретаря. {nl}Опыт и старание научили меня познанию законов и порядку дело производ-ства; поэтому в начале 1793 г., по просьбе бывшего в то время в Саратове губерн-ским прокурором Федора Петровича Есипова, я отпущен был в отпуск для заня-тий по делам его в Симбирск и Ардатов. Дела эти, к удовольствию г. Есипова, я кончил скоро и выгодно, но чуть было не пожертвовал жизнью, возвращаясь в Саратов в первых числах Апреля в самую большую распутицу. Действия мои по этим делам и рекомендация г. Есипова сделали меня известным по Саратову за делового человека, почему я имел уже много поручений по делам в городе и пи-сал просьбы, которые по тогдашнему считались примерными, а это было мне по-лезно, как человеку молодому; сверх того я и одевался приличнее многих, что считалось тогда отличием и повлекло за собою приглашение меня в лучшие дома по городу. {nl}Препровождая таким образом и жизнь и службу, я считал себя вполне сча-стливым, так как повидимому имел все: был здоров, в цвете молодости, пользо-вался благорасположением публики и в средствах к жизни, при существовавшей дешевизне, не нуждался; стало быть, чего же могло мне не доставать? О женитьбе я мало думал и, считая дело это слишком важным, предполагал, что на это будет еще время и просил только Бога поддержать мое здоровье. {nl}1796 год был уже в исходе; губернатором в Саратове, по кончине Ильи Гав-риловича Нефедьева был генерал-майор Василий Сергеевич Ланской, имевший меньше 40 лет от роду и обладавший всеми прекрасными качествами, любимый же до беспредельности не только благородною публикою, но и всеми вообще. Губерния была спокойна, всем изобиловала и, казалось, все наслаждались благо-получием, благословляя обладательницу свою, императрицу Екатерину Вторую, милостивую, кроткую, мудрую и попечительную, как вдруг, в половине ноября, разнеслась тихо плачевная весть, что она 6 ч. того месяца скончалась. Этой вести никто не хотел верить, имея полные слез глаза; но она тотчас подтвердилась по-лучением с курьером манифеста императора Павла I о вступлении его на престол.{nl}У губернаторского дома, который был тогда вместе и генерал-губернаторским (так как генерал-губернатор, помнится, Иван Васильевич Гудо-вич, был тогда на Кавказской линии), поставлена была вестовая пушка, предва-рительно для повестки, по приезде курьера; все были каждую минуту готовы слышать печальную весть, как вдруг три выстрела возвестили оную в 11 часов 16 числа. Все чиновники мгновенно собрались к губернатору, а между тем на-чался благовест со всех церквей. Не больше, как в четверть часа, собор был по-лон. Здесь отправлена была панихида блаженной памяти по Екатерине II, а по-том торжествовали восшествие на престол императора Павла Петровича, с при-несением ему присяги от всех, от кого следовало; а затем, все разошлись по до-мам, продолжая, как будто не верить, что лишились своей благодетельницы на-всегда. {nl} Его Величество вступление свое на престол ознаменовал отменою предпо-ложенного пред тем рекрутского набора и отменил хлебный сбор в натуре; а в Декабре получен указ, которым Саратовская губерния упразднялась, а местности, в ней заключавшияся, повелено присоединить; по мере удобности, к губерниям Пензенской и Астраханской. По такому высочайшему повелению остановлены были все действия Саратовской губернии, и мы занялись только приготовлееием описей решенным и нерешееным делам и к сдаче их куда следует; губернатор же Василий Сергеевич Ланской был переведен в Тамбов.{nl}Между тем, как мы занимались приготовлееием дел к сдаче, в начале 1797 г. состоялся именной указ, повелевавший Саратовскую губернию опять восстано-вить, с тем, что губернские чиновники, назначенные в состав управления оной, должны прибыть из Пензенской губернии, которую упразднить, оставивши Пензу уездным городом. Нам оставалось продолжать свои занятия к отдаче дел имев-шим прибыть из Пензы чиновникам; мы и продолжали эти занятия, доколе они, весною 1797 г., прибыли; нерешенные дела передали кому следовало, а решенные сдали в архив, окончивши все это уже в июне месяце. {nl}С прибытием из Пензы губернского управления, прибыл и губернатор та-мошний, действительный статский советник Михаил Яковлевич Гедеонов, но он оставался в должности очень недолго: в Мае месяце на место его переведен из Тамбова прежний губернатор Василий Сергеевич Ланской.{nl}Бывшие у меня на руках дела я сдал все по принадлежности, а между тем, не оставаясь ни одного дня без должности, был приглашен и определен в учреж-денную в Саратове Контору Опекунства иностранных поселенцев, для управления в Саратовской губернии их колониями, населенными по вызову из чужих краев иностранцами разных наций и исповеданий по нагорной и луговой сторонам Вол-ги. Это определение последовало по желанию главного судьи упомянутой Конто-ры, действительного статского советника Андрея Дмитриевича Еремеева, который, бывши до того председателем Саратовской Уголовной Палаты, знал ме-ня лично и назначил столоначальником по делам, возникавшим по просьбам ко-лонистов всякого рода.{nl}Таким образом, окончилась служба моя в Саратовской Гражданской Палате, которую я продолжал с 30 июня 1782 г. по 31 июня 1797 г., то есть пятнадцать лет один месяц и один день, с удовольствием для меня и при постоянном благо-расположении ко мне начальства. {nl}Имея почти тридцать лет от роду и достаточную опытность в делах граж-данских и уголовных всякого рода, я знал почти совершенно, как порядок, так и правила всего судопроизводства. Обстоятельства заставили меня приняться со-вершенно за противные прежним занятиям по службе, потому что обязанности Конторы Опекунства иностранных поселенцев состояли совсем в других предме-тах. Контора эта учреждена была с таким предложением, чтобы она одна в губер-нии, ни от кого независимо, управляла колониями, как по части хозяйственной, так и по части судопроизводства и, бывши подчинена одной Экспедиции государ-ственного хозяйства и сельского домоводства, в С.-Петербурге при Правительст-вующем Сенате из членов оного учрежденной, к ней одной во всем относилась и в особенности к князю Алексею Борисовичу Куракину, как к главному её началь-нику.{nl}Я в Контору вступил пред самым её открытием. Составляли оную: главный судья с двоими товарищами, секретарь, бухгалтер, переводчик, землемер и по-требное число канцелярских чинов. {nl}Контора была открыта 31 июля, и мы занялись принятием всех дел, к оной относящихся, от Казенной Палаты, с 1765 г. по упомянутое время, то есть со вре-мени населения колонии по вызову 1763 г. Для того, чтобы иметь лучшее об этих колониях понятие, нужно предварительно знать следующее. Их населено было всего сто четыре селения, большей частью на луговой и нагорной сторонам реки Волги и частью по рекам, впадающим в Волгу: двум (Малому и Большому) Кара-манам, Медведице, Иловле и Тарлыку. Колонисты, выехавшие из своих госу-дарств вступили в готовые селения и дома, казною выстроенные, а кроме того снабжены были всем нужным к домоводству и хлебопашеству от казны же. День-ги, на все это употребленные, были внесены на каждое семейство в домовые книги и рассрочены на тридцать лет; управлялись же прежде коммисарствами под ведением Опекунской Конторы; потом по открытии в губернии Казенной Палаты директором экономии, и наконец учреждена для того опять особая Контора. По переписи, жителей в колониях было до двадцати тысяч душ мужского и столько же женского пола; перепись эта была произведена еще прежнею Конторою.{nl}По принятии из Саратовской Казенной Палаты дел, Контора занялась рас-смотрением всех предметов до колонии относившихся, а между тем мне поручено было, вскоре по открытии, согласно инструкции изданной для Конторы, обозреть во всех колониях дома колонистов, а так как со времени постройки их протекло около тридцати лет, то узнать, сколько лесу понадобится каждому семейству на поправку домов, для отпуска его из Вятских лесов за казенные деньги, со сплавом в плотах к колониям. {nl}Я объехал все колонии и, обозревши их, составил порученное мне исчисле-ние, по которому впоследствии лес и был отпущен. {nl}Коммисия эта занимала меня несколько месяцев и я, видевши все колонии и населенных в них людей без всякого мне поручения, вел в продолжение этого времени, свои замечания обо всех предметах, какие, по мнению моему, казались заслуживавшими внимания; по возвращении же в Саратов, составив подробное исчисление о лесе, представил, вместе с тем, главному судье и свои замечаеия, составленные хотя и кратко, но достаточно описывавшие положение колоний.{nl}Замечания эти составлены были мною только для любопытства, но главным судьею приняты были с большою благодарностью и были причиной, что он, при-няв мое усердие в особенное внимаеие, по зрелом соображении, представил князю Алексею Борисовичу Куракину о произведении по колониям новой переписи с со-ставлением экономических по оным примечаний.{nl}Пока на это представление не было еще ответа, я был беспрерывно упот-ребляем на следствия в колониях по разным происшествиям и всегда оканчивал их к удовольствию Конторы, особенно главного судьи, который был человеком очень умным и знающим, за что он обнадеживал меня ходатайством о награжде-нии.{nl}Между тем, получено было и предписание Экспедиции государственного хозяйства, чтобы исполнить предположение Конторы о произведении новой пе-реписи колонистам с составлением экономических примечаний и потом предста-вить в Экспедицию подробное из всего извлечение. {nl}По получении такого предписания, Контора постановила отправиться для исполннения старшему товарищу главного судьи советнику Сергею Сидоровичу Попову, а при нем и мне в виде делопроизводителя, переводчику и троим канце-лярским служащим.{nl}В январе 1798 г. мы все отправились в колонии взяв с собою планы, преж-нюю перепись и все, что предсталялось нужным. Объехав несколько колоний, со-ставили перепись с заключениями, которые г. Поповъ и повез сам в Саратов на опыт; я же с канцеляриею между тем продолжал дело. После он возвратился в ко-лонии с одобрением нашего труда, и таким образом мы перепись и окончили, за-нимаясь тем около полутора года. Между тем главный судья сдвлал представле-ние о награждении меня чином, вследствие чего я 22-го Сентября 1799 г. и был произведен в титулярные советники, минуя чин коллежского секретаря, чем обя-зан представительству Андрея Дмитриевича и вниманию князя Алексея Борисо-вича Куракина. {nl}С окончанием, таким образом, переписи и замечаний, извлечения из них бы-ли представлены Экспедиции государственного хозяйства и были определены ос-нованием полных сведений о колониях и предприятий Конторы по хозяйственной части.{nl}Между такими моими по Конторе занятиями оставалось мне много свобод-ного времени, и его употреблял я на отправление дел тяжбенных, уголовных и следственных, так как считался столоначальником, усердно стараясь отличать се-бя как трудами, так и точным исполнением возлагаемых на меня поручений.{nl}Труд мой, усердие и польза их для службы со стороны главного судьи были вознаграждаемы полным его благорасположением, до такой степени, что оно возбудило в равных мне чиновниках зависть, а в секретаре даже недобро-желательство; многие из них полагали, что я, пользуясь этим благорасположе-нием, действую иногда ко вреду их, хотя этого никогда не бывало. Нередко, после присутствия, главный судья оставлял меня у него обедать; кроме того я неоднократно был приглашаем и на дачу его, верстах в десяти от города от-стоявшую.{nl}Из товарищей главного судьи тот, с которым вместе делали мы замечания и перепись, был мне почти другом, и я каждый день, в свободное от службы время, был с ним вместе. Это был человек лет шестидесяти, самых благороднейших ка-честв и главному судье истинный друг, до такой степени, что они и в городе и на даче редко разлучались. Другой товарищ главного судьи надворный советник Сикстель, хотя был человек добрый, но образ жизни вел уединенный и знакомство имел только с одними иностранцами; ко мне он хотя и был благосклонен, но не в такой степени, как главный судья и г. Попов, с которым мы, так сказать, свыклись во время своего путешествия по колониям. С г. Сикстелем мне один только раз случилось заниматься в течение трех недель производством одного довольно значительного следствия, которое впоследствии времени доходило до рассмотре-ния Экспедиции государственного хозяйства, Юстиц-Коллегии Лифляндских и Эстляндских дел по иностранным исповеданиям и, наконец, императоров Павла I и Александра I и было причиною большого для меня беспокойства; но беспри-страстное мое во всех действиях по службе и Провидение всюду меня защищали, и я всегда; слъдовал прямою дорогою, что меня и сохранило, как при этом, так еще и при другом сдучае, о котором я упомяну в своем месте.{nl}Теперь, мне кажется приличным коснуться, хотя кратко, моих семейных обстоятельств.{nl}Выше видно было, что в Саратове отец мой имел дом; семейство наше, кроме отца и матери, состояло из меня, братьев моих Тимофея и Алексея Ивано-вичей, из которых первый был моложе меня тремя, а последний семью годами, из сестры Марьи Ивановны, имевшей уже совершеыные лета, а сверх того в 1781 го-ду родился еще брать мой Сергей Иванович, которому в это время (1800 г.) шел 13 год. Отец мой, служа по палатам гражданской и уголовной, был уже в отставке губернским секретарем; старший по мне брат, служивший также сперва в Граж-данской Палате, перешел потом в военную службу и одиннадцать лет находился в оной на Кавказской линии и после взятия графом Валерианом Александровичем Зубовым Дербента был произведен в подпоручики, но когда при восшествии в 1796 году на престол императора Павла I, граф Зубов от командования войсками был уволен,и данные им чины ие были утверждены, то брат оставил военную службу и, вступив опять в гражданскую, находился при мне в Конторе Опекунства иностранных поселенцев, в чипе коллежского регистратора, полученном по высочайшему повелению. Другой мой братъ, Алексей Иванович, в чине губерн-ского секретаря, служил секретарем в Новохопёрском Земском Суде; в Новохо-порске же, который принадлежал тогда к Саратовской губернии, он и женился. Брат Сергей Иванович, определённый уже на службу, находился при нем же, а отец и мать мои в это время находились там же, отправившись к брату на свадьбу.{nl}Следовательно, в Саратове оставался я с братом и сестрою, проживая в сво-ем доме.{nl}В это время (3-го июля 1800 г. в три часа пополудни) в Саратове произошел пожар, жертвою которого были до 700 домов, несколько церквей и Контора Опе-кунства иностранных поселенцев с домом главного судьи. Потребно искусное пе-ро, чтобы описать это ужасное происшествие. Пожар продолжался не больше шести часов, но имел тяжкие последствия. Разорение жителей было громадно; ужас и смятение в городе неописанные. При Конторе спасены, какъ дела, так и архив, сохранявший в себе всю бухгалтерию и долги колонии до несколько мил-лионов рублей. По воле Провиденияя, наш дом уцелел, пожар до него не достиг, продолжаясь по ветру.{nl}Так как расстройство по Конторе было чрезвычайное: то мы, перебравшись в один из частных домов, занялись разборкою дел, но не успели еще ее кончить, как утром чрез несколько дней случился опять пожар, истребивший до ста домов, в том числе и квартиру Конторы; но и на этот раз нам все удалось спасти, только пришлось перебираться опять на новое место. {nl}Между тем. Провидению угодно было жизнь мою совсем изменить. В том же июле месяце, председатель Уголовной Палаты, действительный статский со-ветник Алексей Александрович Врасский и супруга его Анна Степановна позна-комили меня с привхавшею из Пензы девицею Елизаветою Саввишною Сенчен-ковою, дочерью чиновника, служившего там прокурором; она приехала в Саратов со своею бабкою и имела от роду 17 лет. Я был у них несколько раз и хотя девица была не в богатом положении и ничего за собою не имела, кроме небольшого до-ма в Пензе, несколько дворовых людей и домашних принадлежностей, но доброта её души и сердца, соединенные с привлекательной наружностью, пленила меня, и так как мне было уже 32 года, то я и писал к отцу моему, прося позволения на ней жениться. По этому письму, отец и мать мои, прибыв в Саратов, брак мой благо-словили, а потом отец отправился со мною в Пензу, где брак и совершился 29 ию-ля 1800 г., в собственном доме жены моей, которой посаженою матерью была Александра Васильевна Миленина, урожденная Зубова, ближняя родственница князя Зубова, бывшая в лучших отношениях с бабкою жены моей, вдовою титу-лярного советника Акулиною Евсевьевною Любимовою. В последствии времени она сделалась другом и жене моей; я же сделался коротко знакомым мужу её, надворному советнику Ивану Андреевичу Миленину, через которого и был по-знакомлен со всеми в Пензе, а у него в доме был как родной.{nl}По совершенни брака, отец мой отправился в Саратов домой, а я с женою и почтенною её бабушкою остался в Пензе, чтобы вместе с ними побывать у всех их хороших знакомых, как в городе, так и в уезде живших. Я, до исхода августа, прожил там с особенным удовольствием, но вдруг получил с почтою письмо из Саратова, которым отец мой извещал меня, что дом наш, во время случившегося после меня пожара, вместе с многими другими сгорел, и мы лишились всего, даже и необходимого, так как пожар начался близко; дом наш тотчас же был объят пламенем и спасти хотя что-либо не было никакой возможности.{nl}Происшествие это повергло нас в неописанную печаль; но, Богу бдагода-рение, она продолжалась недолго. Главное затруднение состояло в том, что нам некуда было переехать, однако ж Господь утешил нас в скорости: на той же неде-ле я получил известие, что квартира для нас готова. Мы тотчас же отправились в Саратов и по приезде расположились в квартире. Сентября 5-го жена моя была имянинница, и у нас было много гостей; вдруг, часу в девятом вечера, в соседстве произошел новый пожар, но, благодаря Бога, он скоро был потушен и не имел ни-каких убыточных для нас последствий. {nl}Отец мой, по примеру других, кое-как до весны обстроившись на своей усадьбе, жил своим домом, а я, оставаясь в своей квартире, начал попрежнему отправление своей должности; жена же моя со своею бабушкою ознакомились с кем нужно было, все вместе вели жизнь хотя не богатую, но спокойную и при-ятную, потому что, хотя расходы мои и умножились, но при существовавшей на все дешевизне помогали мне во многом расположенные ко мне лица, особенно во всем деревенском.{nl}{nl}Между тем состоялось высочайшее повеление, чтобы места по уездным и земским судам замещены были чиновниками от короны, с назначением их от ге-рольдии, способными к отправлению службы. Я, служа в Конторе Опекунства иностранных поселенцев, хотя и пользовался благорасположением главного судьи и особенным его вниманием, но в отношении к будущему в виду ничего не имел, и вот, посоветовавшись с семейством и другом моим, Сергеем Сидоровичем Поповым, послал в Герольдию прошение, изъявляя желание поступить на соот-ветственную чину моему вакансию в Саратовской, Пензенской или Симбирской губерниях, а от Сергея Сидоровича выпросил письма в Петербург к его знакомым, в числе которых были и лица значительные. Вскоре и без всякого затруднения я был определен в город Инсар, принадлежавший тогда к Симбирской губернии, заседателем в Уездный Суд, именно 4-го Декабря 1800 года. Туда я и отправил чрез Пензу свое семейство, а сам поехал в Симбирск представиться губернскому начальству и поручить себя покровительству губернатора, действительного статского советника Василия Михайловича Сушкова, который знал меня лично по бытности председателем Саратовской Гражданской Палаты. Это исполнил я с полным успехом при письмах Саратовских моих благодетелей, а особливо упо-мянутого Алексея Александровича Врасского, у которого был в Симбирске друг, губернский прокурор Иван Дмитриевич Апраксин.{nl}Прожив в Саратове с лишком двадцать лет и снискав во всех хорошее к себе расположение, я оставил его с чувством искренней признательности осо-бенно к главному судье, Андрею Дмитриевичу Еремееву, который, прощаясь со мною, снабдил меня очень хорошим аттестатом.{nl} В продолжение последней моей жизни в Саратове и когда я не был еще же-нат, Алексей Давидович Панчулидзев, при котором, как выше упомянуто, служил я в Гражданской Палате и который в это время в чине надворного советника сду-жил советником в Соляной Конторе, познакомил меня с присланным в Саратов по высочайшему повелению на житье, действительным камергером Иваном Нико-лаевичем Корсаковым, имевшим надобность в таком чиновнике, который знал бы законы и письмоводство. Я в короткое время с этим несчастным тогда, но сча-стливым беспредельно в царствование Екатерины II вельможею познакомился, приобрел его благорасположение и был участником многих его семейственных тайн и сочинителем бумаг по делам его и по чувствам, оставляемым на случай смерти, так как он, бывши беден, не надеялся пережить своего несчастья, а при том дела его были в запутанном положении. Бывши холостым, он имел однакоже детей. Я просиживал с ним ночи и слышал от него много таких рассказов, которые редкие слышали. Но заключение его, по воле государя императора, продолжалось только несколько месяцев, и он, получив свободу, отправился в Петербург.{nl}Таким образом, окончилась Саратовская моя жизнь, в течение слишком два-дцати лет там продолжавшаяся, а вместе с тем и служба по Опекунской Конторе, три года четыре месяца и семь дней составлявшая. Нельзя сказать, чтобы я оставлял Саратов с большим сожалением, так как уезжал оттуда по собственной воле, ехал с женою, искренно и горячо мною любимою, и надеялся, что по новой службе обстоятельства мои улучшатся при моих о том стараниях. Но Господь располагает всем по Собственному усмотрению, а не по нашим предначертаниям.