Летом 1774 года, в то страшное для восточной окраи¬ны России время, в которое пугачевские шайки ста¬ли перебираться с луговой стороны Волги на нагорную дворянин Нижегородской губернии Петр Михайлович Бобоедов, помещик деревни Ожгибовки, находящейся меж¬ду городами Курмышом и Сергачом (в 40 верстах от первого и 23 от последнего) заблагорассудил отпра-виться из Ожгибовки куда-либо подальше и от пути, по которому ожидали прохода бунтовщиков, и от своих крепостных крестьян, для коих тогдашняя неурядица давала широкое поле необузданно своевольничать и над личностью и над имуществом своих помещиков. Приняв это намерение, Петр Михайлович забрал с собою всю семью, состоявшую из жены и малолетних сыновей: Василия, Ивана, Петра, Александра и Алексея и отправился в село Букадеи, Княгининскаго уезда, к другу своему и куму Ивану Петровичу Пазухину.{nl}В Вукалеях Петр Михайлович прожил с месяц, но, соскучась под конец и о своем доме и о хозяйстве, задумал возвратиться домой.{nl}Однако прежде отъезда своего, желая повернее разу¬знать о положении дел в той стороне, и о направлении крестьянских умов, Петр Михайлович по-слал из Вукалей в Ожгибовку одного из своих дворовых лю¬дей, на привержен-ность коего рассчитывал более, неже¬ли на других. Посланный этот, следуя данным наставлениям, не вошел, по приходу, в Ожгибовку, но при¬таясь близь неё в конопляниках, поджидал возможно¬сти вызвать чрез кого-либо к себе свою жену. Увидав же проходящую с поля в деревню ожгибовскую бабу, по-сланный вышел к ней и сказал, что соскучась по жене он бежал от барина с до-роги, и что, теперь, как беглый, боится показаться в деревне на господском дворе, но, желая повидаться с женою, просит вы¬слать ее к нему в конопляники. Баба с удовольствием согласилась на исполнение этой просьбы, но прежде нежели повидалась с женою беглого, разблаговестила о том по всей деревне.{nl}А так как Петр Михайлович, уезжая из Ожгибовки, никому не сказал, куда именно он едет, и чтоб скрыть свой след выехал из Ожгибовки в проти-воположную от Букалей сторону, то крестьяне его были в страшном горе, не зная где отыскать своего барина и как отвезти его к Пугачеву.{nl} Между тем, стоустая молва ежедневно доносила до слуха их о погибели то того, то другого, а под конец едва ли и не всех наличных помещиков, и Ож-гибовцы страшно трусили, как бы им не остаться на век крепостными и не ли-шиться свободы, столь щед¬ро даруемой Пугачевым.{nl}При подобном состоянии умов, весть о приходе беглого была истинною для них радостью, давая возможность раз¬узнать о месте нахождения барина. Поэтому крестьяне ки¬нулись в конопляники, где и поймали посланного, от коего и выведали, где именно теперь находится их барин. Затем крестьяне пе-редали посланному свое горе: за отъездом барина только они одни останутся крепост¬ными, тогда как все окрестные, отвезя своих господ к Пугачеву, полу-чили от него свободу, оставя своих го¬спод на виселицах. Эти жалобы и стоны, задушевно пе¬редаваемые посланному, подействовали на него тем более, что и он caм возымел надежду отойти на волю. По¬сланный присоединился к кресть-янам и сознался, что главная цель прихода в Ожгибовку есть вовсе не свиданиe с женою, а выведать о том — возможно ли барину вернутъся из Букалей до-мой, без гибели для себя и семьи своей. Вслед за тем решено было, чтобы по-сланный отпра¬вился обратно к барину и уверил его, что в Ожгибовке и тихо и мирно, и что в округе её о Пугачеве и слухов нет, и что крестьяне о злодейском помысле на барина своего и не думают.{nl}Выполняя в точности свое новое поручение, посланный, по приходе в Букалей, довел Петра Михайловича уверениями своими до того, что тот рас-простился со своим кумом Пазухиным и немедленно отправился в Ожгибовку.{nl}Совершая этот путь на своих лошадях, Петр Ми¬хайлович преблагопо-лучно доехал до Енова, села в 12 верстах от Сергача, и в селе этом, располо-женном на реке Пьяне, вздумал искупаться. Между тем крестьяне его в Ожги-бовке не дремали, и на первых порах разграбили весь барский дом, начи¬ная с серебряных вещей, вина и до коврижек включительно. Затем, зная, что барину их на пути из Букалей не миновать Енова, в котором по расстоянию приходи-лось или кормить лошадей, или остановиться на ночевку, Ожгибовцы выслали нисколько человек на тройках в Енов для засады. Засаде, этой приказано было не прозевать Пе¬тра Михайловича и захватить его живьем с женою и детьми, и затем везти прямо в Курмыш к Пугачеву. Находясь в засаде этой, крестьяне видели, как Петр Михайлович въехал в Енов на постоялый двор для кормежки. Все это обещало крестьянам успех их предприятия; но так как они знали, что в повозках у ба¬рина лежат заряженные ружья, коих они страшно боя¬лись, то и не посмели тотчас же напасть на своего барина. Затем конечно их обуяла не-сказанная радость, как ско¬ро они увидали, что Петр Михайлович пошел ку-паться, не взяв с собою ни одного из заряженных ружей. Дав дойти своему ба-рину до реки Пьяны и погрузиться в её воды, крестьяне ринулись к повозкам и немедленно схватили ружья, а затем связали свою барыню и барчат. После сего бунтовщики побежали к Пьяне, где и поймали беспечно прохлаждавшегося барина. Связав его и посадив с женою и детьми в телеги, крестьяне помчались с ни¬ми в Курмыш, прямо через Старинское и Болобоново, оставя Ожгибовку вправо, во избежание крюка. Дав затем вздохнуть лошадям в Воскресенском, крестьяне на другой день утром примчали своего барина с семьею в Курмыш, страшно тревожась тем, что пожалуй и не захватят в нем своего кормильца-батюшку Царя-Госу¬даря Петра Федоровича. И опасения их были не напрасны, потому что Пугачев в это время уже выступал из Курмыша, ведя главное ско-пище через село Медяну на Ала¬тырь. В Курмыше же оставался только хвост его, сброд всякой сволочи под начальством двух полковников, произведен-ных в эти чины самим Пугачевым. И вот к постою или к квартире этих пол-ковников, к каменному двухэтажному дому купца Белякова, примчались ож-гибовские крестьяне с своими господами, для представления их на суд, или вернее на расправу.{nl}В то время, по Пугачевскому правилу, суд и распра¬ва над дворянами не имели проволочки: тут же на месте выслушивалась жалоба крестьян на своих бар, и тут же невдалеке – близь самого Курмыша, на берегу озе¬ра чинилась расправа со всегда виноватыми барами, — через посредство поставленных ви-селиц, или по тамошнему релей, от которых озеро это и поныне зовется Рель-ским.{nl}И вот выходят из дому эти полковники, — и крестьяне Петра Михайло-вича пали пред ним на колени, моля и прося не покинуть их сирот своею ми-лостью и, повеся злодеев: барина и все отродье его, даровать им сиротам веч-ную свободу. И, цепенея от ужаса, приник слухом своим несчастный дворянин и отец, ожидая неизбежного приговора. Но только вдруг, вместо этого при-говора он услышал совсем иную речь от одного из полковников, который, об-ратясь к своему товарищу, говорил, что дворянина этого он лично знает как барина доброго, и что если крестьяне на него жалуются, то они врут, и что по-этому торопиться приговором не для чего, а следует дело это разобрать по со-вести. Из предложения этого возник между полковниками спор. Один доказы-вал, что с дворянином порешить следует немедлен¬но, вздернув со всею семьею на виселицу, во 1-х пото¬му, что православные молят, а во 2-х потому, что вре-мя на походе. Другой же, противореча первому, стоял на том, что такого доб-рого для крестьян барина вешать нельзя.{nl}Опомнясь во время размолвки своих страшных судей, Петр Михайлович вгляделся в своего неожиданного за¬щитника, и признал в этом полковнике господского крестьянина соседнего с Ожгибовкою села Каменки, мастерством печника, клавшего и поправлявшего много раз у него печи в ожгибовском до-ме, и через это действи¬тельно и ему Петру Михайловичу известного даже по имени: Герасима Васильева.{nl}Подивиться такому страшному превращению печника в полковники Петру Михайловичу, при настоящей обстановка его, и в голову не пришло, — и ему вовсе не показалось странным такое сцепление обстоятельству в коих печник-крестьянин, как полковник, решает дело о жизни и смерти дворянина-помещика, представленного на суд и смерть собственными крестьянами.{nl}Между тем у товарищей полковников — Уральского казака и крестьяни-на-печника, шел ожесточенный спор. в коем ни тот, ни другой не уступали друг другу ни в чем. Под конец, не видя спору своему конца, полковники порешили: отправиться пообедать, а за тем и по¬кончить так ли, иначе ли спорное дело, дворянина же и всю его семью посадить покуда в чулан, устроенный под лестницею того самого дома, в котором полковники расположились на постой. Распорядившись таким образом, полковники отправи¬лись наверх, где, пообе-дав, заблагорассудили маленько всхрапнуть. Но сном воспользовался только простодушный Герасим Васильев. Злой же и коварный товарищ его казак, то-мимый жаждою убийства, как только заметил, что Герасим Васильев заснул, сошел потихоньку вниз и вышел на крыльцо. Тут ожгибовские крестьяне пали ему в ноги, прося и моля порадеть об них – сиротах.{nl}Видя все это из чулана и предугадывая, что ему без Герасима Васильева несдобровать, Петр Михайдович выбрался потихоньку из заточенья своего на-верх к спящему Герасиму Васильеву. Разбудив его, несчастный дворянин упал ему в ноги, умоляя спасти от беды не¬минучей. Встревоженный Герасим Ва-сильев, выслушав Петра Михайловича, заметил ему, как опасно для них обоих это свидание наедине и что им не миновать беды, если увидит их казак-полковник. «Неровён час, сударик ты мой, говорил Герасим Васильев, — у нас ведь, пожалуй, и мою милость за поблажку дворянину убаюкают на двух стол-биках с перекладиною, а потому, сударик, постарайся сойти так, чтоб и не ви-дали, что ты был у меня. А там, что будет, то и будет; но мы, сударик мой, за себя постоим, и твою хлеб-соль попомним». Выслушав это не совсем успокои-тельное слово, Петр Михайлович пробрался в чулан и приник в отчаянии к своей семье, предчувствуя над собою беду неот¬разимую.{nl}И точно, вслед за сим шумная ватага крестьян и воинской сволочи вва-лилась в дом и вытащила узников из чулана на двор. Здесь казак-полковник объявил, что по просьбе ожгибовских крестьян он приказывает повысить их барина вместе со всею семьею. Едва лишь произнеслись эти слова, как зверская сволочь, бывшая на дворе, огласила радостным воплем этот приказ, и не-медленно повлекла жертву такой радости, дворянина и его семью, на место казни к Рельскому озеру.{nl}Имея лишь одну слабую надежду на могущее воспосле¬довать заступни-чество от Герасима Васильева, Петр Ми¬хайлович все ближе и ближе был под-вигаем к месту своей позорной и мучительной смерти, оглядываясь ежеми-нутно на дом, в коем остался и, быть может, вновь заснул Герасим Васильев. Между тем нашествие беспорядочного скопища палачей и зрителей под пред-водительством казака-полковника, пожелавшего лично быть при повешении целой семьи дворян, подходило уже к Рельскому озеру, — и короче-короче становилось упование Пе¬тра Михайловича на спасение от Герасима Василье-ва. Оглянувшись еще раз близ самых виселиц, Петр Михайлович с ужасом за-метил, что и дом, в коем остался Герасим Васильев, и откуда ожидалось спасе-ние, уже скрылся за другими домами, — и оцепенел при мы¬сли о безысходной погибели своей несчастный дворянин и отец, видя что нет ему уже спасения ни откуда. Но раздавшийся вопль его детей, —вопль вырвавшийся у малюток при виде расширяемых палачами петел у виселиц, вывел несчастного семьянина из овладевшего им оцепенения, и вновь заставил его осознать весь ужас и без-надежность своего положения под виселицами. Здесь звер¬ство палачей, не доступных ни жалости, ни состраданию, ни мало не уменьшилось; но как раз петля одной виселицы была раздвинута и толпа злодеев подхватила с криком дикой радости Петра Михайловича на руки и при¬подняла его к самой петле.{nl}Но в эту самую минуту прискакал к виселицам печник-полковник со своими казаками и крикнул: «именем Царя-Государя Петра Федоровича за-прещаю совершение казни над дворянином Бобоедовым и его семьею». В ответ на это казак-полковник, как ни был зол на Герасима Васильева, но не сказал ни слова, — и Петра Михайловича с женою и детьми повели обратно в дом Белякова, где вновь заперли в чулан под лестницей. У полковников также вновь поднялся спор, а под конец брань и чуть не драка по его делу. И то и другое неизвестно чем бы и кончилось, если б вдруг не доложили им, что двое из капитанов их шайки, прельстясь двумя Курмышанками и внушив им взаим-ность, сочетались браком и теперь пришли к отцам-командирам на поклон с дарами.{nl}Случай этот не то чтоб прекратил раздор между полковниками, но дал им предлог задать для молодых пир на вес честной мир. Посему тотчас же от-даны были надлежащие приказания готовить пир тут же на дворе купца Беля-кова. Ради сего, все что было в доме из столов, сидений и прочей утвари, то все это выта¬щили на двор. Сюда немедленно притащили зелена-вина и меду ставленого. Затем понабрались со всех сторон гости, к ним вышли полковники вместе с молодыми-капитанами и их супружницами. Вслед сему полилось ви-но, потек медок, заходила круговая чара, грянули певцы, гудки и балалайки, разгульные песни, перешедшие вскоре в плясовую, — и казак-полковник, страстно любивший пляску, потребовал на круг плясунов. На зов явилось их много; но ни один из них не мог угодить полковнику, злившемуся по этому на всех и на каждого.{nl}«Нет, чтоб ни делают эти вахлаки, сказал он, махнув безнадежно рукою, но не распотешат мою ка¬зацкую душу. У одного то не так, у другого это не эдак: и дробь не добивают и финтифанты не докидывают, а присядка-то просто по медвежьему идет. Видя это, Герасим Васильев припомнил, что один из сынков Пе¬тра Михайловича, Васенька славно плясывал у себя дома для по-тешки гостей, чему как – то Герасим Васильев был лично зрителем при кладке печей в Ожгибовке. При воспоминании об этом у Герасима Васильева мельк-нула мысль о том, что не задобрит ли Васинька своею пляскою злую казацкую душу полковника, а потому и сообщил сему последнему, что если ему хочется распотешиться, то чтоб послал за барченком опального дворянина Васенькою и заставил бы его проплясать. «Вот так уважит! примолвил Герасим Васильев».{nl}Задетый за живое, казак-полковник немедленно распо¬рядился привести в круг одного из барченков, Ва¬сеньку.{nl}По приводе Васеньки в круг, Герасим Васильев сообщил, что вот де от тебя, Вася, будет зависеть помилование твоего отца, матери и братьев, если только сумеешь распотешить своею пляскою полковника, проплясав пред ним так, как плясывал дома. Видя же, что барченок сильно оробел, пугаясь пьяных и зверских рож, уставивших на него свои посоловелые глаза, Герасим Васильев зачерпнул ковшиком ставленого меду и поднес его Васе, приговаривая: «натъ-ко выпей, — так дело-то у тебя пойдет ладней. Да пей же, пей до дна, сердцу будет веселей, да и ногам-то походчей». И сам не зная как и для чего, но Вася выпил поднесенный ему мед, — и конечно стал посмелей и посмелей, и под конец поопьянев забыл весь ужас своего положения, а слыша одну лишь плясовую, гремевшую вокруг него, и вынуждаемый как ею, так и разбираемый веселостью от выпитого меда, разошелся в кругу, притопывая и приплясывая; за тем начал выкидывать такие ловкие вы¬крутасы, так мастерски отработал дробь и, отваляв лихо в присядку с вывертами, то левой, то правой но¬гой, очу-тился как раз пред самим казаком-полковником и, гикнув ему молодецким по-криком, заплясал по¬пятную, отходя задом на цыпочках и дробя носками и пятками пересыпного трепака мелко-на-мелко и часто-на-часто.{nl}Казак-полковник, и без того бывший вне себя от Васиной пляски, не вы-держал при таком залихватском трепаке и, ринувшись в круг с криком: «ой жги, го¬вори, растабарывай», начал откалывать и руками и но¬гами разные вы-крутасы. Глядя на него, и Герасим Ва¬сильев также вскочил с места и, прито-пывая ногами, помахивал своим бумажным клетчатым платком, приговаривая своему товарищу: «ходи браво, гляди прямо,— говори, что вольны мы». Уто-лив восторженность свою и утомившись порядком, казак-полковник не знал, как и отблагодарить барчонка за доставленное им удовольствие. Воспользо-вавшись этим, Герасим Васильев предложил ему — ради такого веселья поми-ловать отца этого разудалого дворянчика. Разгулявшийся казак, выслушав это, махнул рукою и сказал: «ну, была не была, мило¬вать так миловать». Герасим Васильев дал тотчас же приказ привести Петра Михайловича с семьею в круг, где казак-полковник сказал им такую речь: «ну, дворянин, за то что твой сын сумел распотешить мою казацкую душу, и за то, что товарищ мой говорит о тебе, что ты барин добрый, а не живодёр и не собака для своих крестьян, то ба-тюшка наш Царь-Государь тебе, через нас полковников своих, живот дарует с женою и ребятами».{nl}После этой речи Герасим Васильев посоветовал Пе¬тру Михайловичу в Курмыш не мешкать, а немедля вы¬править себе из их походной канцелярии охранный лист, во избежание насильства от другой могущей повстречаться шайки, и убираться домой. «Ведь этот молодец, подсказал под шумок Герасим Васильев, кивнув на казака-полковника, милует лишь под одну пьяную руку; а то, сударик мой, неровен час — проспится, так пожалуй не миновать тебе вновь с женою и деточками пенькового ожерельица».{nl}Получив так нежданно-негаданно и жизнь и свободу, Петр Махайлович конечно не долго раздумывал, что тут предпринять, а тотчас отправился со всею семьею к давнишнему знакомцу своему Курмышскому протопопу в дом. Разсказав, по приходе своем, хозяину и хозяйке свои приключения и уложив ослабевшего от меду и пляски спасителя своего Васеньку в постель, Петр Ми-хайлович немедленно отправился было в полковничью канцелярию за охран-ным листом. Но выйдя на улицу, он увидал, что дела приняли совершенно дру-гой оборот, и что охранный лист, от бунтовщиков данный, если б был у него, то мог бы послужить не к спасенью, а к новой беде потому, что в то время как пировали полковники, на Курмыш налетел отряд войск Императрицы, под ко-ман¬дою капитана Дурнова, который уже носился по Курмышу, коля и рубя пьяные толпища бунтовщиков.{nl}Остановясь у ворот протопопова дома, Петр Михайлович видел, как пронесся во весь дух конской прыти казак-полковник, спасаясь от преследова-ния. За тем Петр Михайлович видел, как и благодетель его Герасим Васильев также пронесся мимо его на пегой ло¬шади, и как вслед за ним пронеслось не-сколько человек из войска Императрицы, как они нагнали Герасима Васильева и тутъ же убили его.{nl}Помянув об успокоении души убиенного раба Божья Герасима, Петр Михайлович воротился к протопопу, и видя, что с уничтожением бунтовщиков в Курмыше ему опасаться теперь уже некого и нечего, и чувствуя за тем, что от тревог, страха и страданий им перенесенных, он едва держится на ногах, попросил матушку-протопопицу указать ему местечко, где бы соснуть. Доб¬рая старушка тотчас провела его на вышку, где уже спали вповалку крепким сном жена, его и детки. Взглянув на спящих и припомнив свое чудесное избавление от позорной смерти, Петр Михайлович умилился сердцем и, пав на колени, помолился Господу и поблагодарил Его от всей души за ниспосланное ему спасение.{nl}В городе же в это самое время шла ожесточенная и спешная расправа. Коля и рубя бежавших бунтовщиков, войска Императрицы вместе с этим пе-рехватили и господских крестьян, привезших в город своих помещиков на раз-делку к Пугачеву. В числе сих последних попались и ожгибовские крестьяне, примчавшие в Курмыш Петра Михайловича. Их тотчас же допросили и за тем тут же отодрали плетьми и прежестоко. Глав¬ному же коноводу и поджоге всех их, крестьянину Бормотову, сверх дёрки плетьми, отрезали, в особенное на-казанье и на страх прочим, ухо. И корноухий Бормотов долго после этого жил в Ожгибовке, — но терпеть не мог разговоров о Пугачевщине, и не подстригал себе скобку высоко, но носил ее на столько длинною, чтоб незаметно было у него под волосами памятника, оставленного ему навечно за участье в этой Пу-гачевщине.{nl}В заключение всего скажем тем, кого затронул рассказ наш о Васиньке, Петре Михайловиче и Герасиме Васильеве, что память об сем последнем по-куда еще жива в роде Бобоедовых, несмотря на то, что скоро целое столетие ляжет между текущим временем и минувшим событием. Конечно ни Петра Михайловича, ни спасителя его Васеньки вы уже не встретите в числе вла-дельцев Ожгибовки, — и тот и другой померли, последний в 1824 году. Но Ожгибовка всецело принадлежит и теперь Бобоедовым, и в числе живых, но уже не помещиков, а землевладельцев Ожгибовки, вы встре¬тите старшую дочь, и младшего сына Васеньки, или уже Василия Петровича Бобоедова, а также правнуков и правнучек Петра Михайловича, то есть детей упомянутого младшего сына Василия Петровича.{nl}Сама же Ожгибовка и нравственно и материально состоит такою же, ка-кою была и при Пугачеве, так как уровень образования и благосостояния кре-стьян ни мало не поднялся в течение целого столетия, и если б Петру Михай-ловичу можно было взглянуть на свою Ожгибовку в 1869 году, то он нашел бы ее в том же самом виде, в каком она представилась ему с Майданской вершины, при возвращении от Пугачевской расправы в 1774 году. Разница есть только в том, что Ожгибовка уже не де¬ревня, а село и красуется теперь своею каменною церковью, построенною Василием Петровичем, — подле алтаря коей, по правую сторону приютился на вечный покой сам храмо¬здатель, а по левую сторону опочил и старший сын его Владимир Васильевич, бывший Нижего-родский предводитель дворянства, умерший скоропостижно, при возвращении из Москвы, на первых же шагах по палубе парохода в Нижнем Новгороде, что было 19 Августа 1866 года.{nl}Замечательно то, что в церкви этой, при возношении молитв об успокое-нии умерших предков рода Бобоедовых, здесь лежащих и повсюду православ-ных церковь мо¬лится и о успокоении души раба божия Герасима убиенного, того самого Герасима, который, став из печника-кресть¬янина полковником в шайках Пугачева, был избран Провидением для спасения рода Бобоедовых от совершенного уничтожения. И слыша возношение это, мы невольно задума-лись о том, что пройдут еще годы и устный рассказ о сделанном Герасимом Васильевичем благодеянии для рода Бобоедовых затихнет и замрет в простран-стве времени, и тщетно будет дальнейший потомок этого рода отыскивать причину, по коей записано в поминании умерших Бобоедовых, посреди имен бояр, простое имя Герасима убиенного.