В.Н. Бокариус обнаружил неопубликованное судебно-медицинское заключение Н.И. Пирогова по делу Якубинского Произошло следующее: {nl}12 мая 1846 г. отставной полковник П. Якубинский приехал в гости к своему родственнику, помещику Устинову, который 13 мая праздновал день своего рождения. В этот день Якубинский утро проводил с гостями, был в хорошем настроении. К обеду заметили отсутствие Якубинского и обнаружили в его комнате мертвым. На полу около трупа лежал разряженный пистолет. Рот был заполнен кровью. Труп вскрыл лекарь Алексеев, давший заключение о смерти от легочной апоплексии. В августе труп эксгумировали. При повторном вскрытии было обнаружено огнестрельное ранение головы. Лекаря Алексеева признали виновным в умышленном сокрытии истинной причины смерти и осудили. Дело поступило на разрешение в Медицинский Совет. Последний поручил дать заключение профессору Н.И. Пирогову. Внимательно изучив все имеющиеся по делу материалы Н.И. Пирогов написал свое заключение по данному случаю: {nl}«В МЕДИЦИНСКИЙ СОВЕТ ПРИ МИНИСТЕРСТВЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ от профессора ПИРОГОВА {nl}Рассмотрев по поручению г. Председателя Медицинского Совета дело о смерти полковника Якубинского, честь имею объяснить следующее. {nl}По данным, содержащимся в деле, очевидно, что при первом осмотре трупа Якубинского из трех возможных случаев смерти: внезапной от внутренних причин, самоубийства и убийства, – последние два представлялись несравненно более вероятными; Алексеев нашел уже охладевший труп лежащим на полу в комнате за ширмами, полураздетым; возле постели, на правом боку; нос, усы и губы покрыты запекшейся кровью; около рта на полу до двух с половиной чайных чашек густой крови; под правым боком разряженный со спущенным курком пистолет и на левом бедре мужское семя. Алексеев, сколько видно из дела, и имел сначала в виду при первом судебно-медицинском осмотре трупа Якубинского самоубийство. Он осматривал довольно тщательно полости рта и носа и, по свидетельству фельдшера Филиппова, помогавшего при вскрытии, стучал зондом в кости основания и черепа и, прислушиваясь к стуку, несколько раз говорил, что пуля должна быть тут, а по свидетельству секретаря Петрова, говорил о том, что пуля должна быть в голове. {nl}Но из различных обстоятельств следует, что Алексееву скорее бы нужно было при осмотре трупа иметь в виду убийство, нежели самоубийство: он нашел труп охладевшим, следовательно, Якубинский умер уже за несколько времени до осмотра его трупа и, между тем, ни Алексеев, ни кто другой не были призываемы для оказания помощи. Смерть была утаена, хотя Якубинский находился в доме, полном людей, имел при себе камердинера, который раздевал его. Алексеев нашел голову его мокрою, он не мог удовольствоваться нелепым объяснением, что это будто произошло от смачивания головы по причине рвоты, тогда как не было ни испражнений, ни лужи воды на месте, где лежал покойник. Все это должно было возбудить в нем подозрение об убийстве Якубинского, тем более, что он не нашел признаков повреждения, которые при самоубийстве огнестрельным оружием находятся на лбу или в полости рта. {nl}Не нашедши никаких обыкновенных признаков самоубийства, на которые Алексеев, очевидно, обращал свое внимание, он пренебрег сделать более тщательное исследование черепа, которое могло ему открыть ис- {nl}тинную причину смерти Якубинского, и остановился на органическом повреждении легкого, которое казалось ему вполне достаточным к объяснению внезапной смерти, случившейся при обстоятельствах, очевидно, других; он принял за причину смерти апоплексию легких, вследствие разрыва какой-то ветви легочной артерии, и описал это органическое изменение сбивчиво и неясно. Алексеев, очевидно, виноват и виноват вдвойне: в судебно-медицинском отношении, потому что сделал не тщательное исследование трупа с предубежденным мнением, имея в виду только два рода смерти – внезапную и самоубийство, и сделал описание найденного им поврежденного легкого, несоответствующее требованиям науки, а в отношении чисто судебном или полицейском он навлек на себя подозрение о немереном укрывательстве преступления, сообщив результаты вскрытия, не объясняющие многих обстоятельств, найденных им при наружном осмотре. Это подозрение сделалось еще несравненно вероятнее, когда вторичное исследование трупа, предпринятое через 2,5 месяца после первого, открыло настоящую причину смерти, показав пулю, засевшую в затылочной кости и разломившую первый шейный позвонок на три части. {nl}Я сказал, что переисследование трупа Якубинского сделало подозрение, попадающее на Алексеева, гораздо более вероятным; собственно, оно должно бы было решить бесспорно и несомненно, точно ли Алексеев намеренный укрыватель преступления. Но оно, по непростительной неосмотрительности переисследователей, этого не решило. Оно не доставило данных, необходимых для разрешения этого вопроса и, таким образом врачи, делавшие вторичное исследование, оказались столько же и даже более виноватыми, чем Алексеев: они виноваты в судебно-медицинском отношении – они не исследовали, а переисследовали, а, следовательно, должны были избегать несравненно без всякого предупреждения, всякой неосмотрительности в наблюдении, всякой неясности и неполноты в описании найденного; результаты же их исследования оказались, напротив того, в высшей степени неясными и неполными, дав средство подсудимому воспользоваться их ошибками и, сделав теперь положительное решение вопроса о мере вины Алексеева невозможным. Это заключение совершенно согласно с предварительным заключением в журнале Медицинского Совета 11 июля 1850 г., в котором подробно изложены недостатки вторичного исследования. Очевидно, что без тщательного и подробного осмотра черепа Якубинского нельзя, основываясь на неясном описании результатов вскрытия вторыми исследователями, не только положительно решить первого вопроса Правительствующего Сената о том, умышленно или неумышленно не открыта Алексеевым рана, оказавшаяся на голове Якубинского, но даже нельзя объяснить, почему пуля, приложенная к делу, довольно резко отличается по наружному виду от свинцовых пуль, вынимаемых из костей, не представляя ясных следов ущемления в кости или трения об кость, тогда как она переломила первый позвонок и была ущемлена в затылочной кости. Только второй вопрос Правительствующего Сената мог бы быть разрешен и без других данных, а только по одним тем, которые заключаются в деле, {nl}- это именно, в какой мере правильны действия врачей, принимавших участие в исследовании. Эти действия, очевидно, неправильны и не соответствуют самым главным и существенным требованиям судебной медицины. Но господин министр внутренних дел счел нужным предложить Медицинскому Совету вновь рассмотреть дело и сделать вновь заключение по двум вопросам Правительствующего Сената и по тем же самым данным. {nl}По моему мнению, все, что можно сказать, основываясь на этих неполных и так мало соответствующих требованиям науки данных касательно вопроса умышленно или неумышленно не открыты Алексеевым раны в голове Якубинского, заключается в следующем. При рассматривании всех обстоятельств этого дела нам представляются два возможных случая. {nl}ПЕРВЫЙ СЛУЧАЙ. Якубинский был действительно убит на дуэли или другим каким-либо образом, хотя первое, сколько можно судить по направлению раны, едва ли можно принять, не выходя за пределы вероятного: 1) Алексеев, зная это, решился из каких-либо видов забыть долг совести, присяги и службы и обдумал уже предварительно план скрыть преступление, приписав смерть самоубийству. Вся оценка приглашения Якубинского к столу и прочее была заранее приготовлена, трупу убитого Якубинского дано известное положение, возле него подброшен разряженный пистолет со спущенным курком, голова вымыта, чтобы удалить следы крови, которые бы могли тотчас навести внимание присутствующих на рану, находившуюся на затылке. Не принимая даже доказанным действием вероятное показание стряпчего Кизо, что будто Алексеев искусным поворачиванием рук, положенных на голову трупа, скрывал с умыслом повреждения на затылке от присутствующих, этот случай, бесспорно, кажется весьма вероятным, особливо, если возьмем во внимание то, что Алексеев так небрежно сделал наружный осмотр головы, не выбрил ее, не обратив особенного внимания, почему она была найдена уже вымытою и не распилив черепа в различных направлениях после того, как он не нашел пули там, где она, по его мнению должна была находиться. {nl}Но приняв этот случай, как объяснить, почему Алексеев вдруг при вскрытии переменил свой план и, будучи сам соучастником в убийстве или даже сам убийцею, а потому зная наверное, что пуля должна где-нибудь находиться в голове убитого, вместо того, чтобы употребить все старания найти ее и тем объяснить как-нибудь присутствующим, обыкновенно не знающим дела и вполне верящим показаниям врача, придуманное им самоубийство, он вдруг останавливается, так сказать, посредине вскрытия, оставляет исследование черепа недоконченным и ищет причину смерти в органическом страдании легкого. Объяснить убийство самоубийством, очевидно, было бы самым надежным средством скрыть преступление. Для чего же, подбросив пистолет к трупу убитого, обратив внимание всех присутствующих на то, что пуля должна быть в голове, отыскивая ее в полости рта и носа, вдруг оставить этот план обмана, чтобы заменить его другим, несравненно менее вероподобным, приписывая смерть разрыву легочной артерии и подозрительным в глазах тех, которых внимание было устремлено на разряженный пистолет, найденный возле убитого, и на пулю, непременно где-нибудь засевшую в голове. Это составляет противоречие с характером Алексеева, который, как видно из дела, умел довольно быть последовательным. Для чего, далее, зная убийство, участвуя в нем, и поэтому, зная хоть приблизительно место ранения – заднюю часть головы, – не навести присутствующих прямо на след пули, продолжая объяснять смерть самоубийством, которое и через ранение этой части тела, как то, доказывают некоторые примеры, невозможно; для чего искать сначала пулю в совершенно противоположной части головы, обращать внимание присутствующих на эту причину смерти и вдруг оставлять ее не разъясненною, вдруг бросать роль не вполне разыгранную – а приняв, что Алексеев не знал, где скрывается пуля в голове убитого, и поэтому не имел еще твердого намерения, должно ли объяснять смерть {nl}самоубийством, для чего подбрасывать пистолет, искать пулю, тогда как решившись скрыть от присутствующих рану на голове, гораздо лучше было бы и не подавать никакого повода к мысли о самоубийстве. {nl}ВТОРОЙ СЛУЧАЙ. Якубинский был действительно самоубийца, или он был убит без участия и ведома Алексеева. Алексеев исследовал труп действительно в убеждении, что Якубинский – самоубийца, искал сначала пулю там, где она должна была находиться, судя по запекшейся крови во рту, по признакам небольшого ушиба (небольшому пятну на внутренней стороне нижней губы) и, не найдя ее здесь, по неосмотрительности, неопытности, легкомыслию или непривычке тщательно наблюдать просмотрел рану на затылке и не нашел пули, засевшей на основании затылочной кости. Этот случай, сколько можно судить по данным, заключающимся в деле, и по неясному и неполному свидетельству врачей переисследователей, заключение которых, сверх того, сделано и не без предубеждения против Алексеева, кажется мне, по крайней мере, столько же вероятным, как и первый. Я повторяю, что заключение из свидетельства врачей переисследователей сделано с предубеждением против Алексеева, что обнаруживается 1) в несправедливом употреблении слова «раздробление кости», приписанное повреждению затылочной кости тогда, как в ней пуля засела только с небольшими осколками, и 2) в словах заключения, что повреждение было такого рода, что не только врач, но и всякий, не имеющий даже никаких сведений в анатомии, не мог его не заметить. Рассмотрим же теперь, по описанию самих переисследова-телей, в чем состояло это повреждение, которое не только врачам, но и не знакомым с анатомией не могло быть не замечено. Оно состоит: 1) из отверстия в задней части шеи, еще покрытой волосами, в расстоянии в 1,5 вершка от правого уха, величиною в 1/4 вершка в окружности; 2) из двух осколков на внутренней стороне правой нижней затылочной ямы, подле большой затылочной дыры; 3) из пули, засевшей под этими осколками в затылочной кости и 4) из перелома первого позвонка. Я спрашиваю по совести каждого врача, может ли он быть всегда уверенным не просмотреть при судебном вскрытии: 1) отверстие, величиною в 1/4 в окружности, в части головы, покрытой еще густыми черными волосами, которая при вскрытии черепа обыкновенно не обнажается, отверстие, которое имело эту значительную величину 1 1/2 месяца спустя после смерти и, следовательно, было еще гораздо меньше тотчас после смерти; 2) два осколка, скрытые на основании черепа, около большой затылочной дыры, под твердою мозговою оболочкою, в этом месте плотно соединенною с костью, из которой один большой, длиною в 1/4 вершка и шириною в 1/8 вершка, а другой меньший, длиною в 1/8, а шириною в 1/16 вершка. Вот изображение отверстия и осколков, как мы их должны себе представить по описанию переисследователей: {nl}Из хода дела не видно, чтобы Алексеев старался избегать исследования этой части головы, в которой он мог попасть на пулю; отделял ли он действительно твердую мозговую оболочку от основания черепа, как в этом он уверяет после, защищаясь с отчаянием и придумывая в оправдание свое самые нелепые предположения, и как далеко он отделял эту оболочку – этого в первом его свидетельстве не значится, а что он точно вынимал мозжечок и, следовательно, перерезывал шатер мозжечка (tentorium cerebelli), в том свидетельствует секретарь Петров, которому он показывал в разрезанном мозжечке древо жизни. Осколки такой величины могли быть легко просмотрены, если они лежали несколько ровно, а это положение осколков доказывается словами свидетельства, что «под {nl}осколками» (следовательно, по всему вероятию, только по их отнятию) представилась круглая дыра в основании затылочной кости, да и то еще наполненная мягкими частями, а не пулею. Что же, наконец, касается до перелома первого шейного позвонка, то кто из нас не знает, что узнать и определить этот перелом без отделения головы и без отпрепарирования задних шейных мышц невозможно; а, не заметив никакого повреждения в черепе, разумеется, не было никакой причины предполагать и это повреждение позвонка. Итак, очевидно, что Алексеев сделал первый осмотр и первое исследование трупа поверхностно, неосмотрительно и, может быть, с предубеждением, что смерть не могла произойти от убийства, а только от самоубийства или органического расстройства и поэтому обратил внимание не на то, на что следовало бы, судя по обстоятельствам, обратить его преимущественно. Сделав же исследование поверхностно, можно было и даже легко просмотреть отверстие, закрытое черными волосами, величиною менее чем 1/4 вершка в окружности и два небольших осколка, лежавших ровно под твердою мозговою оболочкою, крепко срощенною в этом месте, с костью; не заметя, наконец, этих повреждений, нельзя было и думать о возможности повреждения первого шейного позвонка. Проф. ПИРОГОВ»