В. Я. Рославец был вице-губернатором (он же и председатель казённой палаты); за отъездом князя Голицына в С.-Петербург он вступил в управление губернией. Это был человек высокого роста, рябоватый, впрочем, приятной наружности, лет 40, слабой комплекции. Одинокий, он жил скромно в доме, принадлежащем казённой палате, имел только пару лошадей и человека четыре прислуги.{nl}При Рославце я служил в казённой палате по лесному отделению; ему понравился почерк моей руки, и он назначил меня в собственную свою канцелярию; при нём я почти постоянно и находился.{nl}По вступлении В. Я. Рославца в управление губернией губернаторская канцелярия, не имеющая постоянного дома, была переведена в тот же дом, где жил сам губернатор.{nl}Рославец имел большую антипатию к правителю канцелярии Симановскому и асессору губернского правления Львову; к себе их не принимал, вследствие чего они подали прошение об увольнении их в отпуск. Первый жил в имении своём, а последний в Саратове, занимаясь частными делами. Должность Симановского была поручена столоначальнику канцелярии П. Н. Чекмарёву, из студентов Казанского университета, дельному и образованному человеку.{nl}Вскоре по вступлении в управление губернией Рославца сделалось волнение между удельными крестьянами Камышинского уезда Золотовской волости, в 85 вер. от Саратова. В то время вводилась в удельных имениях общественная запашка, которую крестьяне, несмотря на все убеждения, своего и впоследствии губернского начальства, исполнять не хотели; по этому случаю и крестьяне других волостей, соседственных с Золотовской, против своего начальства упорствовали и оказали неповиновение. Из происходившей по этому предмету переписки Виктор Яковлевич заключил о необходимости ехать самому в с. Золотое для водворения порядка. Однако и приезд его успеха не имел. Вытребована была из саратовского батальона рота солдат; последняя была отправлена на обывательских подводах. Верстах в двух от с. Золотого рота выстроилась в боевой порядок, забил барабан, и солдаты вошли в село и расположились на площади против квартиры губернатора. Между тем как ожидали прибытия команды, собран был общественный сход из упорствующих крестьян всех селений, более 500 чело-{nl}век, исключая крестьян другого ведомства, называемых «понятыми». Сход был окружён цепью солдат. Ему прочли распоряжение правительства и потребовали его исполнения: но многие из бывших тут однообщественников не соглашались; смотря на них, не согласились и другие. Увещания продолжались с 10 и до 2 часов пополудни. Успеха не было. Рославец потребовал от бывшего тут управляющего удельной конторой Е. Г. Манасейна список тех крестьян, которые были виновниками волнения общества…{nl}Во время губернаторства Рославца полицмейстером был флотский капитан К. К. Бордовский, тонкий и прозорливый человек. Он имел у себя тайных агентов из жидов и поляков обоего пола и от них получал все сведения. Он знал всю подноготную обывателей Саратова от низшего класса до богатых купеческих и аристократических домов, что в каждом доме делается, и из этого извлекал большие выгоды. Иногда при разговорах удивляешься передаваемым им сведениям, смешанным с критикой, где что случилось. За это он был в большом благоволении у губернатора. Он действовал где нужно сам, а то чрез частных приставов.{nl}После бунта в Варшаве в 1830 году в Саратове много появилось жидов и поляков из нижнего класса и чиновников; они находились под надзором полиции.{nl}Вскоре после утушения золотовского бунта, в начале июля Рославец получил секретное уведомление от астраханского губернатора (кажется, тогда был Пяткин), что в пределах Астраханской губернии появилась холера-морбус. Чтобы принять должные меры к предохранению Саратовской губернии, Рославец отправился в Царицын, как пограничный город с Астраханской губернией, с двумя докторами: Кустовским, который был при казённой палате по Элтонскому озеру, и Мейером, членом врачебной управы.{nl}Тогда в Саратове всех вообще лекарей, с членами врачебной управы, исключая принадлежащих к ведомствам контор удельной и иностранных поселенцев, было не больше 6 человек. Инспектором был Рейнгольм, слабый старик, лет 60, и другой член управы Немейер.{nl}В Царицыне Рославец сделал нужные распоряжения относительно устройства обсервационных и карантинных застав так, чтобы без предварительного окурения следующих из Астрахани водою судов и сухопутно проезжающих никого не пропускать; оставил там доктора Мейера для подания помощи в случае появления эпидемии, так как в Царицыне был только один медик на весь город и уезд, а именно г. Гаурович (датчанин); оставил также чиновника особых поручений Болонского и затем сам возвратился в Саратов.{nl}Гаурович за описание хода холеры, признаков ее и о мерах излечения получил от датского короля, которому поднёс это описание, золотую медаль и вскоре был вытребован в Петербург. Я с ним был несколько знаком и видел ту медаль.{nl}По возвращении в Саратов Рославец, нисколько не медля, пригласил к себе всех первенствующих в Саратове особ, губернского предводителя А. А. Панчулидзева, преосвященного Моисея и управляющих отдельными частями, передал им полученные от астраханского губернатора сведения и о сделанном распоряжении в Царицыне. Трактовали о мерах принятия предосторожности в Саратове в случае появления эпидемии, об устройстве карантинных застав, об окуривании проезжающих по Волге и сухопутно, об оцеплении Саратова, о запрещении продажи разнородных овощей. Преосвященный мало говорил в заседании, а во время общего оживлённого разговора, указывая на небо, заметил: «А свыше что устроите?». Все призадумались.{nl}Было, между прочим, обращено внимание на то, что болезнь прилипчива при прикосновении к больному или к бывшему на нём платью, что могут заражаться другие и что без карантинов нельзя обойтись. Обо всём говоренном был составлен акт. Об особенных каких-либо мерах собственно внутри Саратова в это заседание ничего не сказано.{nl}В это же самое время был командирован в Царицын для дальнейших распоряжений живший тогда в Саратове числящийся по армии подполковник П. И. Корнев и о всех распоряжениях донесено было министру.{nl}Между тем от астраханского губернатора получено уведомление, что холера-морбус в Астрахани сильно свирепствует. Но тогда никто не знал об этой болезни и какие должно принимать противу неё меры. Ещё в 1829 году были в Саратове частные слухи, что на Кавказе свирепствует чума, но на эти слухи мало обращали внимания. Грядущую холеру принимали за чуму. По этому случаю медицинских наставлений, как предохранить себя каждому от болезни, не было; они получены были впоследствии из Астрахани и Петербурга, именно предписывалось: пускать кровь при поражении холерой; пить вино, настоенное красным перцем; натирать этим же настоем тело при появлении судорог; пять дегтярную воду; вместо чая употреблять мяту, ромашку, бузину, мятные капли, разный сбор, хлорную воду и окуривать хлебным уксусом. Эти наставления повсюду были разосланы в печатных и скорописных экземплярах.{nl}В половине июля, около 20-х чисел, получено из Царицына донесение, что там обнаружилась холера, что день ото дня смертность увеличивается и что доктор Мейер от неё помер.{nl}Состоялось ещё общее заседание, но опять не было обращено внимания на то, чтобы заблаговременно приготовить в Саратове для больниц, дома всё к тому нужное и запастись медикаментами.{nl}В самых последних числах 30 и 31 июля на прибывших в Саратов из Астрахани судах, выдержавших в Царицыне карантинный термин, померло два бурлака в самое короткое время, по свидетельству медика, с признаками холеры. С наступлением августа, преимущественно с 6 числа, число умерших стало увеличиваться. Бывший при губернаторе доктор Кустовский помер. Рославец тоже был поражён холерой, не мог управлять губернией. К нему был выписан аткарский уездный лекарь Вапгинский, который при нём и чиновниках канцелярии всё время находился. Все начальствующие особы, а за ними и второстепенные лица выехали из Саратова: кто в свои имения, кто на дачи близ Саратова; самого Рославца, больного, перевезли за город в дом А. Д. Панчулидзева. За болезнью Рославца следовало бы управлять губернией по старшинству председателю палаты уголовного суда А. А. Шушерину, а за ним – гражданского суда А. А. Макбронскому, но они отказались за болезнью, так что несколько дней исправлял должность губернатора советник губернского правления. В самый разгар холеры с 16 по 22 августа умирало до двухсот человек и более в сутки. Всё канцелярское чиновничество тоже повыехало из Саратова или попряталось с семействами своими кто куда мог. Я сам, грешный человек, уехал к матери своей в имение, неподалёку от Саратова, откуда был взят присланным за мной казаком. И всех других, даже занимавших высшие должности, собрали таким же образом.{nl}Получив облегчение, Рославец вступил в управление губернией после 20 августа. С этого времени для канцелярии губернатора был отведён дом Григоровичевой, что противу бульвара. Тут пошла спешная работа, все занимались одним предметом: об отводе домов для больниц, о выписке лекарей, медикаментов, о принятии предохранительных мер при усиленных действиях холеры. Встретился ощутительный недостаток в медикаментах. Посылали за ними нарочных в колонию Сарепту, вёрст за 400 от Саратова. Некоторые доктора отказывались за болезней от подаяния помощи страждущему человечеству.{nl}За время болезни В. Я. Рославца было получено высочайшее повеление, что он утверждён саратовским губернатором.{nl}С последних чисел августа стали получать и из уездных городов донесения о появлении болезни с требованием докторов и медикаментов. Каждый день приезжало по нескольку нарочных с подобными требованиями: так же были отправлены нарочные к соседственным губернаторам с уведомлением о ходе болезни и высылке в Саратов лекарей, фельдшеров и медикаментов. {nl}В канцелярии занимались с раннего утра до полуночи; тут же многие чиновники обедали и ночевали на случай получения экстренных депеш с эстафетами и нарочными, по которым тотчас же делалось распоряжение. По распоряжению губернатора отпущено в ведение канцелярии 3 тыс. руб., ассигнованные из экстраординарной суммы на разные непредвиденные расходы: на посылку нарочных, эстафет и на разъезды чиновников по городу, так как при канцелярии каждые сутки стояли два извозчика. Мне часто приводилось ездить к губернатору с экстренно полученными бумагами и для подписи исходящих; бумаги все прокалывались и окуривались дымом от хлебного уксуса. Губернатор никого из чиновников к себе не принимал, будучи слаб ещё здоровьем, а объяснялся через дверь сам (?) или через доктора; подаваемые ему привезённые бумаги у него ещё в доме окуривались. Во время проезда моего от дома Григоровичевой, где была канцелярия, до дома Панчулидзева, где жил Рославец, навстречу почти беспрерывно попадались погребальные процессии; на одной телеге лежало по три и по пяти гробов, в особенности из больниц, так что на Ильинском мосту не было возможности разъехаться: одни едут с умершими на кладбище, другие оттуда возвращаются. Кладбище было особо отведённое, ниже Саратова по течению Волги, на самом берегу, по Астраханскому тракту. Пышных похорон совершаемо не было, несмотря ни на какое богатое и знатное лицо: не видать было ни катафалок, ни церковных носилок; все возили на телегах, да и духовенству некогда было исполнять длинные обряды похорон: священников беспрерывно требовали для исповеди заболевающих. Большей частью из домов умерших сносили в церкви, где священники и совершали панихиды, после чего гроба ставили на телегу и везли на кладбище. Так продолжалось во всё время существования холеры в Саратове, каждодневно, с раннего утра до ночи. Бывало, смотришь на эту горько-плачевную картину вымирающего человечества, волосы дыбом поднимались и темнело в глазах. Лавки почти все были заперты, торговли никакой не производилось, въезд из ближайших деревень с разными припасами был запрещён, и никого не пропускали; в продаже не было совершенно никаких плодов. Люди ходили по улицам с завязанным по самые глаза лицом, натёртые дёгтем и нефтью, в глубоком унынии; даже не было слез по самым близким умершим, ибо чувства притупились. По всему Саратову, на площадях, под надзором полиции горел день и ночь навоз, отчего по городу был ужасный смрад; восход и закат солнца обнаруживались красно-багровыми пятнами; с 10 ч. утра до 6 ч. вечера дни стояли удушливо жаркие; ни дождей, ни ветру совершенно не было и не видно было облаков; такая погода стояла с июля месяца почти до исхода ноября.{nl}Я сам был поражён холерой, но, как говорил доктор, в лёгкой степени, от испуга и потрясения. Раз, рано утром, шёл я из дома в канцелярию; навстречу попался мне кучер г-жи Варфоломеевой, одной из уважаемых и пользовавшейся известностью в саратовской публике дамы, имевшей очень хорошее состояние, бывшей коротко знакомой с моим семейством (дом её стоял на одной улице с вашим домом, впоследствии перешёл г. Часовникову). Кучер вёз на телеге, запряжённой водовозкой, белый деревянный гроб и на нём сидел. Я спросил его: «Кто у вас умер?». Он отвечал: «Барыня»… Эта картина так меня поразила, что мне сделалось дурно: я едва мог дойти до канцелярии. Если бы г-жа Варфоломеева умерла в обыкновенное время, то на похоронах её участвовала бы половина Саратова в шёл бы за гробом десяток священников. Она была вдова и не имела детей. Товарищи, увидав меня бледного, расстроенного, дали мне выпить рюмку вина, настоенного красным перцем; фельдшер натёр чистым дёгтем ноги, а грудь — спиртом; дал мятные капли, потом поили меня мятой, бузиной; у нас в канцелярии постоянно был самовар; давали нюхать спирт и голову мочили спиртом, отчего я пропотел и почувствовал себя лучше; но целый день я был сам не свой, в каком-то отупении и бреду. С этого дня в положенные часы, по совету доктора, я стал пить вино, настоенное перцем, и на ногах всегда были носки, намазанные чистым дёгтем.{nl}В дни с 16 по 22 августа, самого жестокого действия холеры, помирали на часах нижние чины. В канцелярии нашей умерло во время занятий три чиновника и сторож, который, по окончании занятий и уходе чиновников в полдень, часа в 3 мёл полы и вдруг упал; сделались с ним судороги, и несмотря на все старания фельдшеров, жандармов и полицейских, растиравших тело бедняги, он умер и в 8 час. вечера был отвезён на кладбище. {nl}Мне часто давали разные поручения потому собственно, что я был ближе других к В. Я. Рославцу и он мог быть уверенным в исполнении его поручения. Раз мне поручено было съездить в холерную больницу в 4-й части, где тогда холера сильно действовала, для получения некоторых сведений о её ходе. Вошёл я в больницу, и моим глазам представилась ужасная картина — чисто бойня; поражённых было человек до 25; лежали просто на полу в разных костюмах; пол, стены были забрызганы кровью; не было никакого внимания к больным; фельдшер был один; иным пускали кровь, другим растирали тело полицейские служители и несколько простых мужиков; с одним больным был понос, с другим — рвота; кого поили мятой, бузиной просто из деревянных чашек; кто выносил умершего, увязывая его в рогожку; другие умирали в нечистоте; доктор по привозе больного только приказывал, что с ним делать и как поступать. Эта суета на меня подействовала в высшей степени. Доктор пригласил меня в свою комнату, дал мне выпить вина, помочил спиртом голову и дал нюхать самый крепчайший спирт, который у него из рук не выходил. Между разговором он сказал: «Видите, какое моё положение? Что я могу здесь делать один? Пятерых увозят на кладбище и десятерых вновь привозят».{nl}Ещё один случай поразил меня. Еду я по Немецкой улице, вдруг из одного дома выбегает молодая женщина с криком: «Франц Кун (мебельный мастер) умирает, помогите, помогите!» — и повторяет это несколько раз.{nl}Но помощи ниоткуда не было, и на другой день его схоронили.{nl}Болезнь действовала постепенно, переходя из одной улицы в другую; она начала свои действия с береговых улиц Волги и таким образом распространилась до улиц, расположенных на Соколовой горе. В домах жителей этой улицы было долго благополучно; когда же внутри Саратова действия холеры стали ослабевать и прекращаться, болезнь появилась в первых числах сентября между живущими на Соколовой горе и продолжалась до второй половины сентября. С этого времени смертность вообще была уже не так значительна; умирало от 40 до 50 человек в день, и то более действовала на приезжих, а не на коренных жителей Саратова. Преимущественно холера действовала на людей среднего возраста обоего пола, крепкого сложения, полнокровных, любивших крепкие напитки, слабодушных и трусливых. Люди хладнокровные, бодрствовавшие духом, и те, которые держали себя в пище и во всём умеренно, мало подвергались действию заразы, как равно пожилые и малолетние.{nl}Много умерло губернских чиновников, а из лекарей: Межев, Кустовский, Мейер и другие, фамилий которых не припомню.{nl}Когда уже в Саратове холера стала совершенно прекращаться, но свирепствовала в сильной степени в губернии, что было в половине сентября, из Петербурга прибыла центральная комиссия медицинского факультета и вместе с нею 80 человек лекарей военного и гражданского ведомств, не считая фельдшеров и аптекарей, с запасом медикаментов из Москвы. В этой комиссии председательствующим был штаб-доктор Мудров, потом Эвениус, Блюменталь, Кильдюшевский, Забиякин, Амеидо, Штюрмер и друг. Мудров и комиссия помещались в д. бывшем г. Хорина, ныне г. Горбунова, противу дома бывшего соляного правления. Прочие лекаря, военные и гражданские, были переданы в распоряжение губернатора. По мере приезда их в Саратов и явки в канцелярию к каждому прикомандировывался фельдшер, давался ящик с медикаментами, заранее приготовленный, и тот же час он отправлялся с полученным предписанием и с наставлением о средствах лечения больных, каковых листов было отпечатано несколько сот, в какой-либо город ли село, где свирепствовала эпидемия. Так что в день их приезжало по пяти и более человек, и все они в тот же день откомандировывались. В числе лекарей были молодые люди, ещё студенты из 3-го отделения московского медицинского факультета; они являлись в канцелярию в студенческой форме, получали командировки наравне с прочи-{nl}ми докторами.{nl}По приезде своём комиссия потребовала из канцелярии губернатора чиновников, которые чисто и скоро писали бы; в числе четверых был и я назначен и занимался два дня; было весьма трудно, потому что писал все с дикту. Г. Мудров сам диктовал; по просмотре и по исправлении отдавал переписывать. Г. Мудров всегда был одет в форменный фрак с малиновым бархатным воротником; у него в карманах — в одном был пузырёк с коньяком, в другом гренки из белых сухарей; он почти через каждые четверть часа выпивал не более столовой ложки из пузырька в закусывал этими гренками. Г. Мудров при мне никуда не выезжал из дома; а прочие ездили на свидетельствование поражённых холерой; по смерти больных анатомировали или делали наблюдения при выздоравливании, употребляя к тому разные средства, что было видно из их записок, при этом случае составленных.{nl}Вслед за центральной комиссией приехал в Саратов министр внутр. дел граф Закревский, а с ним директор Ф. Л. Переверзев.{nl}Министр остановился в доме А. А. Панчулидзева, губернского предводителя дворянства. Министр был весьма строг, ему приносили жалобы на бездействие губернского начальства, на выезд их из Саратова во время холеры, на уклонение лекарей от подания помощи больным, на продажу гробов торгашами по неимоверно высоким ценам, доходившим до 35 руб. ассиг. или 10 руб. сереб. за гроб, стоящий не более одного рубля сер., вообще на допущенный в это время беспорядок; жаловались на бездействие полиции, со стороны которой не было совершенно никаких распоряжений; только один городской голова купец Н. П. Туляков во всём, что следовало от него, оказывал своё содействие и распоряжение между купечеством и мещанством. Противу этих жалоб министром собирались сведения. Двух докторов, Клейнера и Немейера, он из Саратова отправил под арестом жандармов в войско Донское, где свирепствовала холера, полицеймейстера Бордовского перевел в посад Дубовку, о прочих беспорядках предложил губернатору произвести следствие. Министр пробыл в Саратове дней пять и отправился в Симбирск, где появилась холера. Вслед за ним отправилась и центральная комиссия.{nl}При директоре Ф. Л. Переверзеве я занимался перепиской бумаг дня три; но министра мне не случилось видеть; он жил в парадных комнатах, а Переверзев занимался в отдельных и часто ходил к нему с бумагами, циркулярами и со всеподданнейшими донесениями Государю Императору для подписи.{nl}Пакеты прокалывались и окуривались. Эстафеты нарочные каждый день получались и отправлялись в Петербург и ко всем губернаторам о ходе холеры, о признаках её о мерах предохранения.{nl}По распоряжению министра были учреждены по всей губернии уездные комитеты. От них шли уже все распоряжения по прекращению холеры. В губернском комитете всё исполнение шло от лица губернатора.{nl}Саратов и его уезды были разделены на участки; в них назначили особых чиновников для приведения в известность и составления именных списков умерших и для того, чтоб следить за ходом болезни, жечь платье, оставшееся после умерших, окуривать избы, где были больные и заражённые. Такое распоряжение оставалось в силе до конца 1831 года, так как и в этом году во многих местах, где в 1830 г. не было холеры, обнаруживались заболевания ею и были смертные случаи, хотя далеко не в той степени, как в предшествовавшем году. На случай министром было оставлено в Саратовской губернии несколько докторов; прочие все вытребованы из Саратова в другие губернии, где появилась эпидемия.{nl}По сведениям, собранным особыми чиновниками в Саратове, уездных городах в сёлах, оказалось много совершенно вымерших домов или остались только одни старики или же малолетние дети.{nl}Оба эти года я занимался письмоводством по холерному комитету, за что был представлен уже губернатором Переверзевым к награде, но получил только благодарность от министра внутренних дел.{nl}По совершенном прекращении холеры В. Я. Рославец обратил своё внимание на управление губернией. Из первых его распоряжений было увольнение от должностей правителя канцелярии Симановского и асессора губернского правления Львова по жалобе чиновников за грубое и дурное с ними обращение и поручение произвести о том следствие. Должность Симаиовского губернатор Рославец поручил Чекмарёву и в то же время дал предложение казенной палате об оставлении меня при канцелярии губернатора.{nl}Дом для себя Рославец нанял бывший г. Родионовой, близ 2-й части; сам жил в верхнем этаже, а канцелярия помещалась в нижнем. При нём оставался тот же самый порядок по канцелярии и губернскому правлению, какой существовал при князе Голицыне; только не было преследования взяточничества в такой степени, как при князе.{nl}Вице-губернатором был назначен М. М. Муромцев. Виктор Яковлевич Рославец управлял губернией недолго, с июня 1830 г. по ноябрь 1831 года, и переведён в Енисейск на должность губернатора же, а вместо его назначен Ф. Л. Переверзев, тот самый, который был в Саратове с министром графом Закревским.{nl}По случаю краткости времени управления губернией г. Рославец ничего не мог сделать для Саратова — ни дурного, ни хорошего. От должности енисейского губернатора он отказался за болезнию и жил несколько месяцев в Саратове. Губернский предводитель дворянства Панчулндзев получил должность пензенского губернатора.{nl}Во время губернаторства Рославца в Саратове были два брата по фамилии Пражек, один В. Н.— губернский прокурор, женатый, а другой А. В.— советник палаты уголовного суда. Рославец сблизился с женой губернского прокурора, чрез что был с мужем её в больших неприятностях. Об этом ходила по всему Саратову молва, что много повредило по службе г. Рославцу.