Виктор Антонович Шомпулев и Мария Михайловна Готовицкая. 1860 г.
Если сравнить современные карты Саратовской губернии с картами той же местности XIX века, то разница в количестве сельских поселений не может, не бросится в глаза. И за каждой исчезнувшей деревенькой или хутором стоит история людей их построивших и населявших иногда всего каких-то сотню лет. О небольшой группе таких деревенек Поповской волости Саратовского уезда и пойдёт речь.
В середине XVIII века на реке Латрык чуть ниже Поповки уже стояла деревня Елшанка. Место очень красивое и недалёкое от губернского города не могло не привлечь внимание дворян, просивших себе за службу земельки на спокойную старость, как в те времена было принято для служилых людей достигших приличных чинов.
Дворянин же попасть в то время в эти места мог лишь по военной службе, поскольку Поволжье в первой половине XVIII века было не просто местом не спокойным, а скорее опасным, из-за близости агрессивных кочевников и заселённости беглыми людьми из центральной России. Защищать мирных жителей от возможных угроз должен был Астраханский гарнизон, подразделения которого стояли от Яика и Терека на юге и до Сызрани на севере. В этом гарнизоне служил и родоначальник героев нашего рассказа Артамон Быков, дошедший по службе до чина секунд-майора. В 1737 году он находился в должности саратовского городничего[1], то есть представлял в городе астраханского губернатора и был вторым лицом после воеводы. В январе 1739 года по поданному прошению он был причислен императрицей Анной Иоанновной к благородному дворянству, что говорит в пользу его происхождения, скорее всего, из служилых людей, которые уже более века несли охрану южных рубежей государства. Фамилию Быковы на Нижней Волге мы встречаем с начала XVII века. Это – Герасим из боярских детей, бывший при Царицынских воеводах Тимофее Шушерине (1636-1638) и Алексее Львове (1652-1654)[2]. И упоминаемый в связи с астраханским бунтом 1705 года черноярский стрелецкий пятидесятник Матвей[3], и стрельцы Григорий и Василий Быковы[4]. Гарнизоны Чёрного Яра, Царицына и Саратова тогда были невелики, и вероятность того, что все эти Быковы представители одного рода весьма вероятна.
Но вернёмся к Артамону Быкову. Сыновья его начали службу, как и он, по военной части, так как гражданские должности в Саратове в достаточном количестве появились только после учреждения его губернским городом. Чинов высоких они не достигли. Иван и Григорий ушли в отставку прапорщиками, Фёдор – подпоручиком. И лишь Василий продвинулся по службе до чина секунд-майора[5], который в августе 1771 г., после смерти саратовского коменданта Т.А. Юнгера «правил» его должность[6]. В 1760-е отставные братья занялись хозяйственной деятельностью, одалживая деньги у купцов[7], в том числе торгуя зерном для конторы иностранных поселенцев[8].
В судьбе всех саратовских дворян события пугачёвского бунта неминуемо оставили отпечаток. Не прошли они и мимо семьи Быковых. В «Истории пугачёвского бунта» А.С. Пушкин сообщает о гибели в Саратове отставного прапорщика Григория Артамоновича Быкова[9]. А из устного семейного предания, записанного правнуком Артамона Быкова – Виктором Антоновичем Шомпулевым, мы узнаём о чудесном спасении Фёдора Артамоновича и его семьи от рук злодеев.
Со слов матери он записал такие подробности: «Фёдор Артамонович был спрятан в погребе под опрокинутую капустную колоду крестьянами, которые его очень любили. Когда Пугачев, разыскивая его, спустился в погреб, то староста, став на эту колоду и как бы удивляясь, куда мог скрыться помещик его, советовал пугачёвцам хорошенько осмотреть все находившиеся там кадки[10]».
Жене Быкова тоже «чудесно» повезло: «Пугачев в ярости выхватил нож из-за пояса и ударил им в грудь Наталью Ивановну, но вдруг к его ужасу конец ножа сломался, не причинив ей никакого вреда. И он, оторопев от этого чуда, снял с себя шапку, начал креститься на висевшие в углу комнаты иконы /…/. Чудесным спасением своей жизни Наталья Ивановна была обязана небольшому старинному образочку Казанской Божьей Матери, написанному на прочной металлической пластинке[11]». Согласно этому преданию пугачевцы казнили двоих взрослых сыновей Фёдора Артамоновича.
Подобная легенда существовала и в семье жены Фёдора Артамоновича – Натальи Бобоедовой записанной и опубликованной, воспитанником этой семьи известным историком из крестьян, археографом А.Н. Труворовым[12]. Очевидно, что В.А. Шомпулев, публикуя своё семейное предание, оглядывался и на этот рассказ, и на «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина. Мнение об избирательности Пугачёва в казнях дворян, таким образом, осталось в литературных произведениях. Подлинность нашего события особенно сомнительна, хотя бы по тому, что нет документальных подтверждений, что Пугачёв шёл вдоль Латрыка, и уж точно он не разбивал стана в Быковке. Не говоря уж про то, что у тридцатишестилетнего Фёдора Автономовича взрослых детей, быть не могло. Тем более, что жена была младше его лет на 5, так как сохранился документ, о том, что мать Натальи Ивановны оформляла своё приданое в 1744 г[13] всего за 30 лет до описываемых событий. Скорее всего, что в пересказах матери Виктора Антоновича произошло смещение поколений, и речь идёт о братьях Фёдора – Василии и Григории. В деле о расследовании последствий пугачёвского бунта в Саратове, хранящегося в фонде СУАК Саратовского областного архива имеются сведения, что подпоручику Фёдору Быкову нанесён ущерб в размере 627 руб.[14], что скорее всего говорит лишь о последствиях повсеместного грабежа дворянского имущества в регионах получивших «свободу» от новоиспечённого императора.
Быковка стала родовым гнездом семьи около 1768 года[15]. Выйдя в отставку, сыновья Автонома женятся: Иван на пензенской помещице Прасковье Андреяновне Крымовой, а Фёдор на Наталье Ивановне Бобоедовой, дворянке Кузнецкого уезда. В семейном архиве Быковых хранилась купчая на продажу Быковой Н.И. участка земли при с. Новый Чирчим некоей Грузинцевой в 1772 году[16]. С этого года Наталья Ивановна живёт у мужа в Быковке и рожает ему четырёх дочерей[17]. Прасковья же дарит Ивану Автономовичу двух сыновей и трёх дочерей.
С открытием Саратовской губернии для дворян открылась масса вакансий во вновь создаваемых учреждениях. Братья Быковы, а позже их сыновья и зятья устраиваются на службу. Фёдор Артамонович в течение шести лет служит уездным казначеем, а его младший брат становиться уездным исправником[18].
По 4-й ревизии, проводившейся в 1782 году, в деревне Быковка у Фёдора Быкова с братом и его детьми числиться 30 душ мужского пола и 8270 десятин земли, из которых удобной пашни 5500 десятин[19]. Но и наследников у двоих братьев было: семь дочерей да два сына. Дочерей без приданого хорошо не выдать, ведь кусочек дедовой земли в приданое всегда поможет женихам сделать правильный выбор, и имение нарезали кусочками, как лоскутное одеяло.
Когда в губернии открылось дворянское собрание, Быковы одними из первых подают прошение о приписке к саратовскому дворянству и дело о дворянском достоинстве их рода имеет порядковый номер 12.
На 1800 год только дворовых людей в Быковке значиться за старшим братом титулярным советником Фёдором Автономовичем Быковым и женой его Натальей Быковой – 20; за младшей их дочерью Марией Быковой, с мужем, губернским секретарём Алексеем Дмитриевым – 35; за старшей дочерью, надворной советницей Александрой Долгово-Сабуровой – 10; и за девицей Елизаветой Быковой – 4. Сколько было душ прикреплённых к земле неясно.
У младшего брата отставного прапорщика Ивана Автономовича дворовых людей всего – 4, зато за женой его пензенской дворянкой Прасковьей Андреевной Крымовой – 46[20].
Зимой семья живёт в Саратове, и к началу XIX века дворовые места есть и у обоих братьев Быковых Фёдора и Ивана[21]. И у двух зятьев были дома в Саратове: у Дмитриевых — деревянный, а у Неклюдовых – каменный[22]. Третий зять С.Г. Долгово-Сабуров уехал в Царицын, где вскоре стал городничим.
Во втором десятилетии XIX века братья Быковы умирают, и их дети делят большое имение, вместо которого образуется несколько уже небольших имений и дети в дальнейшем строят себе поодаль собственные усадьбы.
Дети Ивана продают часть своего имения выслужившемуся из канцеляристов заседателю приказа общественного призрения надворному советнику Панкратову, дворовое место которого в Саратове давало некоторое время название современной улице Мичурина имя Панкратовской. Только Адриан Иванович Быков до середины XIX века остаётся помещиком Быковки.
Николай Панкратьевич оставил имение двум сыновьям. Павел дослужился до штабс-капитана, в отставке служил по выборам, жил в Саратове. А младший Николай жил в деревне, и судьба его известна нам из воспоминаний В.А. Шомпулева. «Одинокий Н.Н. Панкратов[23] был удушен своей любовницей из крепостных дворовых, в соучастии её брата, кучера». История запечатлелась в памяти юного Виктора Антоновича, поскольку «усадьба наша и Панкратова отделялись только довольно широкой, сажен в сорок длины, плотиной»[24].
После этого убийства имение было приобретено рязанскими помещиками Протасьевыми в приданое своей дочери Надежде Михайловне. Она со своим мужем Николаем Ивановичем Бером с 1838 до середины 1850-х гг. жила в Саратове. Здесь родились их дети, среди крёстных родителей которых был и отец будущего российского премьера Юлий Витте, служивший тогда в Саратовской губернии. У семьи в Быковке было 116 душ крепостных[25]. В 1840-х годах, когда в Саратове был губернатором А.М. Фадеев, он со своей внучкой будущей писательницей-теософом Е.П. Блаватской часто приезжал в Быковку в гости к семье Беров. В своих воспоминаниях Андрей Михайлович пишет, что Бер «вступил в должность непременного члена приказа общественного призрения единственно по доброму расположению ко мне, для того чтобы поправить богоугодные заведения, находившиеся до тех пор в самом дурном состоянии»[26]. В Быковке юную Елену Ган (в последствии Блаватскую) часто встречал мальчик Витя Шомпулев, который был всего на год старше её[27]. Уезжая из Саратова в начале 1850-х годов после пожара в своём имении, уничтожившем их усадьбу, Беры продали крестьян деревни Быковки вернувшемуся с Кавказа после ранения георгиевскому кавалеру подпоручику В.А. Шомпулеву. Лицо Н.И. Бера хорошо знакомо любителям русской живописи благодаря портрету работы В.А. Тропинина, с которым тесть Николая Ивановича был в дружеских отношениях. Этот портрет, как и портрет с супругой были написаны в 1843 году, когда семья Беров жила в Саратове.
Но вернёмся на четыре десятилетия назад, когда в 1817 году четыре дочери Фёдора Артамоновича Быкова полюбовно делят между собой родительское имение с 45 крепостными.
Одна из дочерей – Прасковья Фёдоровна, вышедшая замуж за потомственного дворянина Николая Андреевича Неклюдова, живет в паре вёрст севернее в деревне Неклюдовке. Род Неклюдовых имел дворянское достоинство с петровских времён, но богатства им накоплено не было и все мужчины в семье кормились от службы. Николай Андреевич после тестя был уездным казначеем, потом с другим зятем С.Г.Долгово- Сабуровым заседал в уездном суде, а в 1809-1812 годах даже исправлял должность саратовского уездного предводителя дворянства.
По рассказам матери В.А. Шомпулева этот Неклюдов имея вздорный характер, «не выпускал из рук нагайки, и настолько был свиреп в семействе, что когда он умер, то жена и родственники боялись подходить к нему предполагая, что он притворился и вскочит, чтобы всех отдуть плетью. … когда он ещё лежал на столе мёртвым, то дунет, бывало, в окно ветер, шевельнёт покров на покойнике, так все со страху и разбегутся, хотя нагайки уже все благоразумно были упрятаны[28]».
У четы Неклюдовых был сын Пётр и три дочери: Фаяна, Александра и Анна[29]. Соответственно среди жителей Неклюдовки появляются новые фамилии – зятьев Прасковьи Фёдоровны.
Но сначала о сыне Пётре Николаевиче, который сделал своеобразную карьеру и, о котором В.А. Шомпулев язвительно пишет: «…один мой сосед Неклюдов[30], сын также выслужившегося дворянина, не погнушался начать службу с квартального и, практикуясь на этой должности в искусстве воровства, держал однажды пари с богатым купцом любителем лошадей, что он украдёт у него ценного жеребца, хотя бы при самом строгом надзоре за лошадью. И действительно, несмотря на карауливших её день и ночь конюхов лошадь была уведена и как выигрыш сделалась собственностью Неклюдова, который, впоследствии, уже живя в имении, заставлял своих крестьян в сильную зимнюю вьюгу, заметавшую след, из-полу воровать со степи соседних помещиков сено, и когда неумелые крестьяне попадались, то он сёк их, приговаривая: – Воруй, да не попадайся!».
В действительности П.Н. Неклюдов прослужил квартальным надзирателем всего два года, а затем долгие годы заседал в уездном суде. И как видно, кое-что он сумел нажить, верша справедливость на казённых должностях. Сохранились документы, что он сдаёт квартирной комиссии свой двухэтажный каменный дом на углу современных улиц Мичурина и Некрасова (сохранился) за 500 руб. в год[31]. А сам жил он, по-видимому, в отцовском доме в квартале от этого места.
Неклюдов П.Н., как и его отец, разбогатев, был женат на дочери помещика старинной фамилии, что дало ему возможность войти в дворянское общество[32]. У него с женой Екатериной Николаевной Казариновой, внучкой известного саратовского воеводы было трое сыновей. Его дети Александр, Сергей и Пётр на рубеже XIX-XX занимали различные должности в уездных и губернских учреждениях: чиновник особых поручений при М.Н. Галкине-Врасском, дворянский заседатель Сратовского уезда[33], мировой судья[34], тюремный инспектор[35] Сергей Петрович Неклюдов[36]; петровский уездный предводитель Александр Петрович Неклюдов[37].
Старшая дочь Неклюдовых – Александра Николаевна выходит замуж за Николая Ильича Григорьева, который был помещиком соседней с Быковкой деревни Сафаровки и служил в Саратове частным приставом. Их сын Василиск, служил секретарём в уголовной палате, был колоритной личностью, о чём писали его современники.
Священник Розанов в своих записках даёт такой портрет этого саратовского помещика: «В.Н.Григорьев представлял из себя старого русского боярина: он был в парчовом, самом светлом кафтане, в красной шёлковой рубахе, с вечно-открытой косматой грудью, в высокой бобровой шапке и жёлтых сафьянных сапогах». Описывая охоту этого помещика, Розанов замечает: «Когда псари и псарня расставятся по местам, то, по занятому ими полю, или местам, назначенным для гонки, не проходи уже и не проезжай никто, – запорют кнутьями. Знали ли вы, не знали ли, – это всё равно. Это была уже не компания благородных людей, дворян-охотников, а неистовствующая шайка охальников и разбойников»[38].
Как бы в подтверждение В.А. Шомпулев рассказывает: «я был свидетелем как на охоте, сосед мой, пожилой помещик деревни Сафаровки[39], рассерженный на крестьянина моей бабки за то что, проходя мимо острова, помешал ему затравить лисицу, приказал своим псарям раздеть его донага и долго окунать без перерыва в находившуюся близ острова речку, а затем, не довольствуясь этим, велел сечь его через намоченный мешок арапельниками».
Описание внешности этого помещика у Виктора Антоновича также красочно: «Григорьев, полуседой брюнет, высокого роста, широкоплечий, носил в деревне красную шёлковую рубаху с расстегнутым воротом, из-под которого виднелась мохнатая грудь. На плечи он накидывал длинный из тонкого сукна кафтан, вместо шаровар надевал широкие шёлковые туманы, имея при том на голове в три четверти вышины боярскую соболью шапку, а на ногах с застёгнутыми носками туфли. Он носил запрещённые тогда дворянам длинные волосы и бороду, которые всегда были растрёпаны. И моя вдовая бабушка, которая была его ближайшей соседкой по имению, настолько боялась Григорьева, что раз навсегда приказала людям запирать ставни, когда он проезжал мимо её усадьбы. Григорьев выпивал на охоте в день до 40 рюмок водки. Бывало, проглотит, сплюнет и, ничем не закусывая, понюхает только кусочек чёрного хлеба[40]».
Работая подростком в канцелярии губернатора, В.А. Шомпулев был свидетелем следующего случая. Григорьев, вызванный губернатором Кожевниковым явился «с той же длинной бородой и растрёпанной шевелюрой, но однако же в дворянском мундире… по его раскрасневшемуся и без того багровому лицу и свирепым глазам нельзя было не заметить, что он в сильном возбуждении. Вскоре затем губернатор потребовал его к себе в кабинет. Но не прошло и пяти минут, как послышался какой-то шум от падения и затем появившийся Григорьев, поспешно уходя из дома, громко закричал своим хриплым басом, находившимся в передней жандарму и лакею: – Скорей за доктором, губернатору дурно!
Жандарм и лакей бросились за доктором, а мы в кабинет губернатора, где и нашли Кожевникова упавшим на пол и старавшимся высвободить ногу из стремян (губернатор в кабинете сидел на седле, надетом поверх специальных козел – прим. авт.). Кожевникову мы помогли встать, но прочие предложения услуг он отклонил и отпустил нас домой».
Сын В.Н. Григорьева Василий как потомственный дворянин губернии также занимал в уезде различные выборные должности в конце XIX века.
Другая дочь Неклюдовых Фаяна вышла замуж за героя войны 1812 года генерал-майора Войска Донского Павла Степановича Хрещатицкого[41]. Вскоре, на время военного похода мужа, она с родившимся у них в это время ребенком вернулась снова в Саратов, где у нее оставался наследственный дом и доля в поместье.
По свидетельству В.А. Шомпулева в этот приезд Фаяна Николаевна привлекла внимание саратовского губернатора А.Б. Голицына, который неоднократно уличался современниками в донжуанстве. Причиной поведения губернатора был разлад с женой, которая при его назначении в Саратов отказалась уехать из Петербурга. В своей новелле «Из дневника жандарма» Шомпулев утверждает, что по отношению молодой Неклюдовой князь Голицин был дерзок и настойчив, что заставило её обратиться к местному начальнику жандармов. В результате в столицу последовало «Донесение жандармского начальника своему шефу о чрезвычайных поступках губернатора с г-жей Хрещатицкой. Было ли это официальное или конфиденциальное донесение, из дневника не видно. Сделанная же в нем отметка 9-го марта 1830 года указывает лишь на время его отправки[42]».
Губернатор захотел наказать за это строптивую женщину. «Через несколько дней он был в имении Ф. Н. Хрещатицкой, опрашивал крестьян относительно их положения, и не замедлил сообщить губернскому предводителю дворянства, что, предлагает на обсуждение депутатского собрания назначение над имением опеки». Что, однако, не вызвало серьёзных последствий ввиду надуманности предъявленных обвинений.
Вторая (младшая) дочь Быковых – Мария Фёдоровна выходит замуж так же за пензенского мелкопоместного дворянина Алексея Ивановича Дмитриева. Они строят южнее Быковки деревеньку Студёновку. «Марья Федоровна в память чудесного избавления её матери от руки Пугачева, выстроила в деревне Студенке[43], прекраснейшую часовню с небольшим иконостасом и бассейном внутри, в которой ежегодно с особой торжественностью служилась панихида по убитым Пугачевым её братьям. /…/ Теперь этот чудный участок с водяной мельницей, заливными лугами, составляет собственность немецких колонистов, и в образовавшейся небольшой колонии Студенке не осталось и следа прежней исторической местности».
О её муже Алексее Ивановиче можно сказать пару слов. Происходил он из древнего мелкопоместного рода и, служа в Пензе, был уличён в присвоении казённых денег при найме бурлаков для перевозки казённого хлеба[44]. Дело было замято. В Саратове он появился сначала соляным приставом, а затем на долгие годы в казённой палате советником счётного отделения. Став чиновником на месте, связанным с контролем за большими деньгами, он стал прикупать крестьян, но сильно не шиковал. Копил. После его смерти Мария Фёдоровна стала принимать «горячее участие при постройке собора (Александра Невского – прим. авт.), и не говоря о дорогом престольном одеянии, плащанице с драгоценными камнями, громадных ризах и пр. пр. Она выстроила отдельную колокольню с большим колоколом, и масса серебра в нем дала ему на редкость чудный звук, подобный которому я слышал только в Киеве. А так как кроме собора она делала большие пожертвования в церковь мужского монастыря, употребив на все это больше 200.000 рублей, то Синод назначил Марию Федоровну Дмитриеву попечительницей кафедрального собора, причислив дом ее к нему приходом, тогда как кафедральные соборы преимущественно приходов не имеют, а город назвал улицу, где она жила, Дмитриевской».
Умирая в 1847 году, Марья Федоровна завещала отпустить крестьян Студёновки на волю со всей землей[45], что и было исполнено. «Эта обстоятельство в то время немало наделало хлопот, так как подобные распоряжения помещиков были очень редки, и к ним относились с некоторой подозрительностью. Но крестьяне не умели воспользоваться таким благополучием и поспешили продать землю, внеся в казенную палату за себя подушные до ревизии, и приписались к мещанскому обществу города Саратова, вероятно, из боязни быть снова прикрепленными к земле».
Старшая дочь Быковых – Александра Фёдоровна выходит за отставного секунд-майора, бывшего адъютанта А.В. Суворова – Степана Григорьевича Долгово-Сабурова, который вскоре увозит жену в Царицын, где вскоре он получает должность городничего.
У Долгово-Сабуровых было три сына и две дочери. О судьбе двух сыновей Алексее и Михаиле известно, что «мальчики были определены в корпус и впоследствии оба, произведенные офицерами в лейб-гусары, были убиты в отечественную войну 1812 года».
Третий сын Долгово-Сабуровых, Иван, был моряком и, дослужился до чина лейтенанта. Но «родители пожелали, чтобы он оставил службу и вернулся на родину, где он и женился на одной из красивейших и богатых невест, Настасье Александровне Поповой. Не прошло и четырех лет со времени женитьбы, как в Саратов прибыл для расквартирования гусарский полк, в котором находился ротмистр граф Бобринский[46]. Блестящий гусар пленил Настасью Александровну, и та, бросив мужа и продав свое имение, бежала с ним за границу. После этого Иван Степанович прожил недолго и умер в холеру 1830 года».
Дочь Анна Степановна Долгово-Сабурова выходит замуж за начальника саратовской жандармской команды, венгра по происхождению Антона Ивановича Шомпулева, который умирает в холеру 1830 года, оставив вдове двоих детей. В середине 1830-х Анна Степановна строит себе в версте к югу от Быковки усадьбу в своей части поместья, которое называет Приют.
«Деревня Приют славилась красотой своего местоположения. Громадный дом с несколькими флигелями для гостей, расположенный на возвышенной местности, находился в тенистом парке с широкими аллеями из тополей, соединявшими эту усадьбу, с Быковкой, где были водяная мельница, большой скотный и псарный двор и разные мастерские. Латрык, извилисто протекавший вдоль парка, отделял усадьбу от заливных лугов, известных в окрестностях ружейной охотой, а за лугами тянулся ряд лесистых гор с ущельями, из которых местами быстро текли родники. Различные мостики и киоски, разбросанные в разных местах парка, служили причудливой затеей Быковых».
Сын Анны Степановны Виктор Антонович, ставший видным общественным деятелем, оставил обширные мемуары, из которых сегодня можно узнать многое о жизни Быковки второй половины XIX столетия.
Выйдя в отставку за ранением на кавказской войне в чине подпоручика в 1852 г. и, проведя почти год в Петербурге по делам тяжбы о наследстве своей прабабушки, он поселяется в Приюте.
«По приезду в деревню Шомпулев был встречен крестьянами обеих вотчин хлебом‑солью и земными поклонами, как это делалось в старое крепостное время, а им, в свою очередь, были розданы подарки и приготовленное угощение брагой и разными яствами. Освобождённые в тот день от барщины крестьяне по-своему веселились, распевая собственного сочинения песни, а молодые девушки водили хороводы.
Дворовым людям, которых насчитывалось около 80‑ти человек обоего пола, всем было назначено небольшое жалование, а управляющему и бурмистрам было запрещено впредь отдавать крестьянских девок замуж без их согласия. В тех же случаях, когда крестьяне не могли сосвататься в своих вотчинах, им разрешалось приискивать невест в деревнях других помещиков, и для них жёны покупались».
Повседневная жизнь молодого помещика состояла в посещении соседей, охоты и еженедельных поездок в Саратов.
О том, как выглядела усадьба известно немного. «Деревенский кабинет Шомпулева представлял собою арсенал охотничьих принадлежностей и ружей различных мастеров Европы. О большой же его псовой охоте знали даже и за пределами Саратовской губернии /…/. До двухсот собак Шомпулева помещались в обширном псарном дворе, где в большом флигеле жили доезжачий, псари и охотники. Из этого флигеля выходила дверь в длинный, освещаемый ночью висячими лампами коридор, где по обеим сторонам, отделённые невысокими барьерами, находились открытые закуты для борзых собак, наполненные соломой. Закуты же гончих отделялись высокими решётками».
Осенью 1853 года у Шомпулева было особенно много гостей. Со своими собаками приехали из Пензы А. Н. Арапов[47] и из Симбирска П. М. Мачевариани[48], который был Виктору Антоновичу дальним родственником и много лет спустя называет его в письме патрицием. Запасные флигеля, закуты псарного двора и конюшни с трудом вместили всех гостей, их лошадей и собак.
На охоте в лесу гостями делались привалы на коврах. Привозились бутылки с винами, раскладывались различные закуски. На кострах разогревался борщ и изготавливался на вертеле шашлык. Разговоры охотников, подогретых вином, не умолкали.
По возвращении в усадьбу гостей ожидал ужин, приготовленный крепостными поварами под началом старшего подмастерья московского английского клуба, которого вывез к себе Шомпулев.
Завтрак для гостей устраивался под навесами псарного двора. Гости хвалились своими собаками, показывая их друг другу. По рассказам Виктора Антоновича Мачаварьянов даже держал пари, ставя червонец за каждую блоху, которая будет найдена в шерсти его собак. Борзых выводили одетыми в попоны или шерстяные куртки, а после кормежки морды у них вытирали полотенцами.
Такая праздная жизнь по признанию Виктора Антоновича съедала без остатка 50000 годового дохода, который имела семья Шомпулевых со всех своих имений.
Весной 1854 г. в соседней Поповке появилось семейство Готовицких, саратовских дворян живших несколько лет в Москве. После смерти Михаила Ивановича Готовицкого[49] в 1852 г. они вернулись в Саратовскую губернию. Отцом Пелагеи Хрисанфовны Готовицкой был известный купец старообрядец, золотопромышленник Хрисанф Иванович Образцов. Выдав свою дочь замуж за гусарского ротмистра, он купил ей в приданное около 4000 душ крестьян в разных губерниях и оставил не один миллион денег[50]. Старший сын Виктор[51] в это время был офицером гвардейской кавалерии, второй – Аркадий, ещё учился в кадетском корпусе, а третий – Хрисанф, был совсем ещё ребёнком. Кроме сыновей, у Готовицких были ещё две дочери Мелитина и Мария. Вся семья тогда собралась в селе Поповка, в семи верстах от Приюта. Старший Готовицкий вскоре приехал к Шомпулевым, вызвав, таким образом, ответный визит Виктора Антоновича. С тех пор Готовицкие стали бывать довольно часто в Приюте.
Виктор Михайлович вскоре приобрёл часть имения в Быковка с 12 дворовых и 78 душами крестьян, из которых вскоре отпустил на волю 4 дворовых и 19 душ крестьян. Часть имения он купил у В.А. Шомпулева, а часть перешло от статского советника Акима Дмитриевича Горохова за неоплаченный долг[52].
Пелагея Хрисанфовна хотела, чтобы её дочери вышли за помещиков Саратовской губернии. Пятьсот душ в Поповке и столько же в Грязнухе Камышинского уезда шли в приданое старшей Мелитине. Свадьба готовилась в Москве, где в банке на её счет было положено 300 000 рублей[53]. Младшей же Марии ещё не было восемнадцати, и размер её приданого пока не обсуждался.
Но Шомпулев остановил свой выбор на Марии Михайловне, которая была на восемь лет младше него. Окончательное решение о женитьбе он принял зимой 1855 года, которую семья Готовицких проводила в Москве. Обвенчались они по дороге домой в деревушке Тульской губернии, и лето провели в Быковке. Образ жизни пришлось поменять. Появились дети. В Саратове им был куплен дом и зиму они проводили в городе, посещая театр и балы в дворянском собрании.
Но приближалось время реформ Александра II и источник дохода – труд крепостных должен был вот-вот перестать быть даровым. Пришлось задуматься о службе и карьере. Начать Виктор Антонович решает не много не мало, с должности уездного предводителя дворянства. Вспомним М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Первое место в уездной чиновничьей иерархии и прежде занимали и теперь занимают предводители дворянства. Предводитель дворянства в своём уезде был подлинным козырным тузом. Он распоряжался земской полицией, он влиял на решение суда, он аттестовал уездных чиновников, он кормил губернатора во время ревизий [54]».
Должность эта была выборной и имела имущественный ценз. У Виктора Антоновича с матерью и женой в то время было более тысячи крепостных. И он мог участвовать в выборах по трём уездам: Саратовскому, Камышинскому и Кузнецкому, где у его семьи были имения[55]. В результате в 1856 г. он становиться сначала кандидатом на должность, затем исполняющим обязанности и, наконец, с 1860 г. кузнецким уездным предводителем дворянства. Служа в Кузнецке, он редко бывал в Саратове и тем более в Быковке. Жена в Кузнецк с ним не поехала, и брак Шомпулева дал трещину, что в дальнейшем привело к полному разрыву, хотя следующие четыре трёхлетия он служит саратовским уездным, а с 1873 г. и губернским предводителем дворянства.
Но вернёмся в Быковку, где одним из помещиков был Виктор Михайлович Готовицкий, который получил за женой Глафирой Григорьевной Лутовиной (дальней родственницей И.С. Тургенева) значительное состояние и имел как старший наследник в семье Готовицких имения с крепостными в разных губерниях. Имение в Быковке было последним приобретением Виктора Михайловича. Состояние своё он, однако, довольно быстро прожил. По рассказам В.А. Шомпулева «Готовицкий в городе подобрал себе несколько любителей меняться из местной аристократии, с которыми и проводил все вечера, играя в штос на разные вещицы, экипажи, лошадей и пр. В деревне же, скучая без партнёров, покупал лошадей разных заводов, выезжал их под верх, как хороший кавалерист, затем натаскивал подружейных собак и при первом удобном случае всё это спускал меной за бесценок». Прослужив несколько трёхлетий секретарём губернского дворянского собрания, он уехал к себе в имение в Камышинском уезде, где увлёкся сельским хозяйством, в котором достиг значительных успехов. Гордостью Саратова стал его сын один из основателей СУАК, учёный востоковед.
Старшая дочь М.И. Готовицкого Мелитина, получившая в наследство имение в соседней с Быковкой Поповке, рано вышла замуж и рано овдовела. Вторично она вышла замуж, вопреки желанию матери, и не без содействия В.А. Шомпулева за совершенно не обеспеченного местного дворянина П.Н. Корбутовского. Для этого ей пришлось переехать от матери к Шомпулевым в Приют, где после своего венчания в Поповке, она прожила с новым мужем более месяца.
На свадьбе Мелитины, ни её мать, ни, появившийся недавно отчим не были, но зато В.А. Шомпулев пригласил из Царицынского уезда всех родных П.Н. Корбутовского, которым в Приюте оказал всевозможное внимание. Свадьбу украсили «тысячи плошек, фейерверки и бенгальские огни, устроенные Шомпулевым в честь новобрачных». Родившийся вскоре у четы Корбутовских сын Николай впоследствии составил гордость саратовской губернии, увлекшись растениеводством и распространением своих знаний среди крестьян[56].
В 1864 году В.М. Готовицкий продал свое имение в Быковке пензенскому помещику Салову[57]. Павел Сергеевич Салов, отставной гусарский поручик, только что перед этим женился и надеялся свить в красивом пригородном имении семейное гнездо. Его супруга, по словам В.А. Шомпулева: «была далеко не красавицей, но, при её кокетливости, воспринималась чрезвычайно интересной. Чёрные жгучие глаза Веры Ивановны и peau bronze (смуглая кожа – фр.) напоминали обитательниц киргизских степей, но главное её очарование заключалось в её сильном, богатом контральто. Участие её в благотворительных концертах привлекало всегда много публики и особенно мужчин».
Салов, был далеко не беден и любил покутить. Он сорил деньгами, проигрывая в карты приличные суммы. Но Вера Ивановна никогда не выражала своего неудовольствия, тем, что муж почти каждый день возвращался из клуба далеко за полночь, так как «сама безгранично пользовалась свободой и была довольна отсутствием мужа во время её вечеров».
В 1865 году Виктора Антонович и Мария Михайловна перестают жить вместе. День своего рождения[58] в том году 35-ти летний и вновь одинокий Шомпулев решил «пробыть в своей деревне, и был грустно настроен, что в первый раз ему придётся провести этот день как мужу без жены и отцу без детей».
В тот день заезжал среди прочих, но почему-то не на долго заезжал поздравить именинника и сосед Салов. Вечером того же дня подпивший Салов начал грубо подсмеиваться над женой, намекая на её чрезмерную симпатию к Шомпулеву, добавляя, что недаром жена оставила последнего из ревности к Вере Ивановне. «Так как перебранка их на этот раз имела подкладкой ревность, то сцена эта закончилась и для них полным разрывом. И Вера Ивановна осталась в деревне, куда богатый муж не подумал даже прислать её вещей из городской квартиры».
Через пару недель после этого, когда Шомпулев остался один в Приюте, он получил письмо от Веры Ивановны, которая, передав о своём разрыве с мужем, просила Виктора Антоновича приехать к ней в Быковку. Вера Ивановна решила, что для неё не представляется возможным далее находиться в этой губернии, и дала объявление о продаже имения. Пока же, оставленные супругами соседи кинулись утешать друг друга.
Следующим владельцем Быковки становится отставной полковник генерального штаба М.Н. Самбикин, который скоро становиться злым врагом В.А. Шомпулева, который в то время совмещал должность предводителя дворянства и председателя земской управы. Самбикин заподозрил Виктора Антоновича в злоупотреблении служебным положением и попустительстве в растрате земских денег. Тот, в свою очередь, публично, по пунктам опровергал все приводимые Самбикиным доводы. И не только публично, как мы узнаём из жалобы Самбикина губернскому земскому собранию. По его словам Шомпулев, «подойдя ко мне в зале, объявил мне наедине, что если я на будущее время буду идти против него на уездном земском собрании, а, тем более, заявлю кое-что из того, что мне известно по соседству наших усадеб, <…> то у него на всякий случай будет всегда в кармане револьвер, и чтобы я знал, что у него на шее не сидит — ни семьи, ни детей, а мне как семейному человеку с малыми детьми может предстоять риск громадный». Не остался в долгу В.А. Шомпулев, обратившийся непосредственно к губернатору: «Самбикин, питая ко мне личные неприязненные отношения, подал в губернскую управу на меня как председателя саратовской уездной земской управы оскорбительное для моего достоинства и совершенно им вымышленное заявление по разным предметам моей земской деятельности <…> некоторые из заявлений г. Самбикина переступают уже всякие пределы его недостойной клеветы <…> По поводу чего имею честь покорнейше просить ваше превосходительство не оставить с вашей стороны распоряжение к административному исследованию <…>. Это исследование даст вашему превосходительству возможность убедиться в несправедливости возводимых злоупотреблений в районе управляемой вами губернии»[59]. Как соседи жили после этого в своих имениях можем только догадываться. Но и десять лет спустя, судя по газетам, Самбикин судился по разным поводам с соседями и другими лицами.
В 1880-е годы после выхода в отставку со всех занимаемых должностей Шомпулев пытался продать Приют, публикуя объявления в газетах. Дохода имение не приносило, и было невелико. Может быть поэтому имение не продалось. Позднее он стал предлагать в наем «дачу в 3-х часах конной езды от Саратова при дер. Приют; особый вполне меблированный большой флигель, расположенный на берегу рыболовной реки Латрык, в парке и с хозяйским отоплением кухни»[60]. Точно неизвестно снимал ли кто-то эту «дачу», но Виктор Антонович продолжал сам проводить там летнее время года. Крестьяне, не получая дохода от скудной земли уходили из деревни. Вместо 26 семей в 1861 г. к 1882 г. осталось только 9[61].
В эти годы в жизни Виктора Антоновича появилась Александра Петровна Рентшке – певица, немка по национальности, исполнявшая итальянские оперные арии, из-за чего в семье ее называли «итальянкой». Она была красива, стройна и на 34 года младше Шомпулева. Об отношениях Рентшке с Шомпулевым известно из ее переписки с близкой подругой Е.А. Ивановой – племянницей Шомпулева. Александра Петровна пишет в одном из писем: «Трудно совместить восторженную любовь к богу с сильным чувством к человеку, а я дядю люблю так сильно, что мне иногда кажется, что это даже грешно»[62].. До конца жизни, не оформляя развод, Виктор Антонович прожил с А.П. Рентшке в гражданском браке, сохранив с ней самые теплые отношения.
В Приюте у Шомпулева постоянно гостила местная интеллигенция. По вечерам читали книги, которые он выписывал из столицы, музицировали, спорили об искусстве. «Жизнь наша теперь устроилась; по вечерам читаем. Вчера, например, зачитались до ½ 2. Слушатели мои были заинтересованы и даже взволнованы, а ведь это так приятно, когда читаешь вслух», – писала в конце 1890-х А.П. Рентшке Е.А. Ивановой[63].
Гостями в имении были в том числе и саратовские архиепископы о чём мы узнаём из его воспоминаний. «Преосвященный Тихон приезжал ко мне каждое лето в деревню, отдыхая у меня по несколько дней, а однажды даже прожил около двух недель, купался и пил минеральные воды[64]». «Епископ Авраамий, как и другие, посещал меня в деревне. Он много видел, много знал, и разговор с ним был крайне интересен[65]». «С преосвященным Павлом я особенно часто виделся, – после того, как он прогостил у меня несколько дней в деревне, и, проведя это время глаз на глаз, рассказал мне всю свою жизнь с детства, и из всего мною услышанного можно заключить, что редкое смирение присуще было ему с малых лет[66]».
В 1891 г., после пятнадцати лет жизни в отставке, В.А. Шомпулев вернулся на службу в должности земского начальника. «Полученный мне, как земскому начальнику, участок, начинавшийся в десяти верстах от Саратова, тянулся на 70 вёрст, и граничил с Камышинскими и Аткарскими уездами. Они состояли из трёх волостей, из которых одна, Поповская, заключала в себя 32 сельских общества, кроме мещанских посёлков и многих водяных мельниц, принадлежащих разночинцам[67]».
Несмотря на более чем шестидесятилетний возраст Шомпулев рьяно взялся за дело. А.П. Рентшке писала Е.А. Ивановой: «Виктор Антонович встает в 4 часа, и я целый день одна, он только на минутку заходит пообедать на скорую руку»[68]. В саратовской газете тех дней в сообщении о происшествиях мы читаем, что «владелец имения, земский начальник В.А. Шомпулев, возвращался после занятий в канцелярии около 2-х часов ночи»[69]. Когда он повредил ногу и не мог вставать, то по словам А.П. Рентшке, его тревожила не физическая боль, а «мысль, что в таком состоянии он не может вполне выполнять свои обязанности»[70].
Шомпулев довольно жестко обращается с крестьянами. На уездном земском собрании он докладывает: «На моем участке кто не вывозит навоз, не очищает улиц – сидит под арестом»[71]. Виктор Антонович был против выдачи земством крестьянам зерновых ссуд, поскольку, по его словам, кредиты ссудно-сберегательных обществ крестьяне разбирали «на свадьбы, крестины, гармоники, различные кутежи и прочие крестьянские имущества, рассчитывая, что долги крестьян рано или поздно сложат по манифесту»[72]. И в своих воспоминаниях он несколько раз говорит, что если увещевания не помогали, то сажал крестьян под арест. С другой стороны Шомпулев за 11-лет службы земским начальником не допустил ни одного случая телесного наказания и не наложил ни одного денежного штрафа на крестьян и должностных лиц.
Осенью 1902 года Виктор Антонович вышел в отставку. При этом он получил несколько благодарностей от крестьян и должностных лиц, в которых они перечисляли всё сделанное им в участке за время службы земским начальником: постройку земских школ, открытие почти во всех деревнях школ грамоты, устройство общественных магазинов, заполненных запасными хлебом, постройку амбулатории, пожарных сараев и т.д.
В 1905 г. Виктор Антонович просит губернатора разместить в Быковке конного стражника, как это было раньше, поскольку в деревне живёт «крайне неблагонадёжный элемент». Каков был ответ П.А. Столыпина мы не знаем, но, в июле 1906 г. во время массовых крестьянских беспорядков и грабежей, называемых почему-то революцией, крестьяне соседней деревни сожгли усадьбу в Приюте ещё недавно любимого по их словам бывшего земского начальника.
В Списке населённых мест Саратовской губернии за 1912 год указано: деревня Быковка, 34 двора, 244 чел[73].
Сегодня о Приюте, Студёнке и Неклюдовке не напоминают даже холмики на местах домов. Быковка ещё жива, но в ней нет сельхозпредприятия, дающего рабочие места. На окраине деревни зато выросла загородная резиденция одной саратовской фирмы, которую привлекла красота местной природы и возможность поохотиться, как и 250 лет назад. Правда нет уже тетеревов, но зверьё и дичь по-прежнему есть. А земля вдоль Латрыка вновь стала доходным товарам, для тех, кто вовремя понял её ценность.
[1] ГААО. Ф. 394. Оп. 1. Д. 3898. Л. 1.
[2] Труды СУАК. Вып. 29. 1912. С. 64-65; 70.
[3] РГАДА. Ф. 371. Оп. 1. Ч. 1. Д. 458. Л. 30.
[4] Социальные движения в городах Нижнего Поволжья в начале XVIII века. Сб. док./Подгот. Н.Б. Голикова. – М.: «Древлехранилище», 2004. С. 384.
[5] Лебедев А. Русская армия в начале царствования Императрицы Екатерины II. Материалы для русской военной истории. М. 1898. С. 35, 50.
[6] ГААО. Ф. 1. Оп. 9. Д. 72. Л. 1.
[7] Кушева Е.Н. Саратов в третьей четверти XVII века//Тр. Нижневолжского областного научного общества краеведения. Вып. 35.4.2. Исторический сборник. Саратов. 1928. С. 43.
[8] ГАСО. Ф. 180. Оп. 1. Д. 10. Л. 235.
[9] Пушкин А.С. ПСС в 10 т. ???
[10] Русская старина. 1897. № 3. С. 535.
[11] Там же. С. 536.
[12] Русский Архив. XVIII век. III. С. 481-490.
[13] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1169. Л. 1.
[14] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1360. Л.192
[15] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1278. Л. 1.
[16] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1310. Л. 1.
[17] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 1088. Л. 31.
[18] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 1463., ГАСО. Ф. 414. Оп. 1. Д. 102. Л. 7.
[19] Труды СУАК.- том 4.- вып. 3(19).-1894. С. 84-85.
[20] Труды СУАК.- том 4.- вып. 3(19).-1894.
[21] ГАСО. Ф. 15. Оп. 1. Д. 113. Л. 16.
[22] ГАСО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 187. л. 143.
[23] Панкратов Николай Николаевич (1797-1846), советник губернского правления
[24] Русская старина. 1909. № 1. С. 187-190.
[25] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 959. Л. 9об.-10.
[26] Фадеев А.М. Воспоминания. 1790–1867. Одесса, 1897. С. 187.
[27] Русская старина. 1898. № 8. С. 333.
[28] Там же. С. 324.
[29] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 5.
[30] ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 847. Л. 19-22.
[31] ГАСО. Ф. 16 Оп. 2. Д. 80. Л. 2-3.
[32]ГАСО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 3. Л. 3.
[33] Там же Л. 105.
[34] Адрес-календарь Саратовской губернии. 1888. С. 203, 204.
[35] Саратовские губернские ведомости. 1901. № 22, 18 мая
[36] Адрес-календарь Саратовской губернии. 1874. С. 1.
[37] Там же С. 2.
[38] Розанов А. И. «Записки сельского священника»// Русская Старина, 1880. № 4. С. 482.
[39] Григорьев Валентин (Василиск) Николаевич (ок. 1804 – ?), помещик Саратовского уезда, имел более 300 крепостных в Сосновке, Сафаровке, Григорьевке, Неклюдовке и в Неёловке Пензенской губернии.
[40] Русская Старина. 1898. т. 95, кн. 8, с. 321-335.
[41] Хрещатицкий Павел Степанович (1787-1864), генерал Войска Донского, кавалер Ордена Святого Георгия 4 класса «За отличия в сражениях с французами при Вахе, Грифельде и Франкфурте-на-Майне 26 октября 1814 года».
[42] Русская Старина. 1897. № 5. С. 261-269.
[43] Студёнка находилась недалеко от Быковки вниз по реке Латрык. Ныне не существует.
[44] ГАСО. Ф. 546. Оп. 1. Д. 109. л. 4-11об.
[45] ГАСО. Ф. 15. Оп. 1. Д. 243. Л. 1-4.
[46] Бобринский Павел Алексеевич (1801-1830) граф. Внук Екатерины II и Григория Григорьевича Орлова, племянник Павла I. Служил в лейб-гвардии Гусарском полку, за тайный брак на графине Юлии Станиславовне Белинской (1804-1892), от которой имел пятерых детей в 1822 г. переведён в Елисаветградский полк. Вышел в отставку в 1827 г. в чине штаб-ротмистра. Умер во Флоренции в 1830 г. («Русская старина», 1890, № 4, с. 222).
[47] Арапов Александр Николаевич, генерал‑лейтенант, в 1855 ‑ 1873 гг. пензенский губернатор.
[48] Мачевариани Пётр Михайлович (р. 1807) – племянник А. П. Иванова по его старшей сестре Екатерине, близкий знакомый автора.
[49] Готовицкий Михаил Иванович (1789 ‑ 1852), ротмистр Изюмского полка, находившегося в 1821 ‑ 1826 гг. в Саратовской губ.
[50] Образцов Хрисанф Иванович (1774-1848), купец 1-й гильдии, потомственный почётный гражданин, саратовский городской голова (1840-1843).
[51] Готовицкий Виктор Михайлович (1829 ‑ 1909).
[52] РГИА. Ф. 577. Оп. 34. Д. 802.
[53] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 2244. Л. 4.
[54] Салтыков-Щедрин. СС в 20 томах. Т.15, ч.2., стр.40
[55] Русская старина. 1898. Т. 96-97.
[56] Максимов Е.К. Н.П. Корбутовский и злобовская школа садоводства//Саратовское Поволжье в панораме веков: Материалы IX межрегиональных научных краеведческих чтений. Саратов. 2000. С. 357-365.
[57] Салов Павел Сергеевич (1824 ‑ 1873), отставной поручик, пензенский и саратовский дворянин, депутат Саратовского губернского дворянского собрания от Балашовского уезда.
[58] В.А. Шомпулев родился 19 июня 1830 г.
[59] ГАСО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2288. Л. 13 об.
[60] Саратовский Дневник. 1886. 7 марта.
[61] Сборник статистических сведений по Саратовской губернии. Саратовский уезд. Ч. 1. Вып. 1. Издательство Саратовского губернского ведомства. 1882 г. Стр. 32-33.
[62] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 685. Л. 56.
[63] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 685. Л. 29.
[64] Русская старина. 1912. № 8. С. 253.
[65] Там же. С. 254.
[66] Там же. С. 256.
[67] Гражданин. 1905. № 15. С. 8.
[68] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 685. Л. 33.
[69] Саратовский листок. 1895. 2 июля.
[70] ГАСО. Ф. 407. Оп. 2. Д. 685. Л. 36.
[71] Саратовский листок. 1891. 2 ноября.
[72] Саратовский листок. 1893. 15 марта.
[73] Список населённых мест Саратовской губернии. Саратовский уезд. Саратов. 1912. С. 86.