Написать письмо автору сайтаВ.А. Кумаков. Добрый инспектор
Темно-сиреневые, растянувшиеся по всему горизонту облака, не обещали на завтра хорошей погоды. Прихлебывая, уже порядком остывший чай, я размышлял куда утром податься с удочкой. Федор Иванович, сидя на остатке кем-то спаленного бревна и обхватив руками колени, о чем -то задумался. Время от времени он берет лежащую у ног хворостинку и подталкивает в костер выкатившийся уголек или сует ту же хворостинку в огонь и прикуривает от нее очередную сигарету. Наш новый компаньон — приглашенный сыном сослуживец с завода, очень высокий и очень худой мужчина лет сорока, представившийся нам просто Виктором, растянулся во весь рост на траве, подложив под голову телогрейку. Он “ловит” спутники.
-Вот! Еще один! — восклицает он каждый раз, и мы невольно поднимаем глаза в направлении его вытянутой руки, и провожаем взглядом плывущую по небу звездочку.
Начинает клонить ко сну, но спать рано, впереди долгая сентябрьская ночь. Выручает этот долговязый Виктор. Бросив считать спутники, он поднимается и садится на перевернутое ведро.
-Да, мужики, я еще не рассказал вам, какая жуткая история случилась со мной прошлой осенью, — начинает он таким тоном, словно мы знакомы всю жизнь. — Или хотите спать?
— Валяй, трепись, — отвечает Федор Иванович, — только поставлю снова чайник.
Федор Иванович заходит в своих болотных сапогах поглубже, зачерпывает воду, подбрасывает в костер несколько палок и садится на свое место.
-Ну, что за история?
-Кроме шуток! Все так вот и было, — начинает свой рассказ долговязый Виктор. — У нас на заводе все знают, что я заядлый рыбак, но ловлю только поплавочной удочкой и никаких там бредней или сетей; разве что в детстве в деревне таскал за рыбаками ведро с раками, когда отец с друзьями бродили в нашем озере, а старший брат пёр мешок с рыбой. Ну, а в этот день, о котором речь, меня черт попутал. Явился он мне в образе Сашки Самойлова из соседнего цеха, моего бывшего однокашника по прозвищу “Простой”. Прозвище он получил за то, что на любой вопрос отвечал сначала одним словом “Просто!”, а уж потом развивал подробнее свою мысль. Так вот Сашка подошел ко мне в обеденный перерыв с бутербродом в одной руке и бутылкой кефира — в дугой и так это безапелляционно заявляет: “Все, Жук (это мое прозвище — по фамилии Жуков), едем сегодня на рыбалку. Я новый “Урал” с коляской купил, вот мы его и опробуем! Завтра же утром и вернемся.”
Я возразил, что рыбалку не планировал, поскольку жена собралась закатывать в банки помидоры, и я нужен ей как рабочая сила. Но Сашка был настроен решительно.
-Просто! — говорит. — Мы же к утру вернемся, и катай свои банки.
Я удивился, что же это за рыбалка такая без вечерней и утренней зорьки?
Ну, Сашка объясняет, что разведал один таинственный затончик, где как раз ночью и ловить нужно. Точнее, он сказал не “ловить”, а “брать рыбку”. А деревень по близости нет — тишина и благодать, и ехать всего километров сорок.
Все эти комментарии Сашки до меня плохо доходили, и я стоял в нерешительности, пока он дожевывал свой бутерброд. В конце концов Простой начал злиться и потребовал, чтобы я решил — еду или нет, а, иначе, он другого дядю Степу искать будет — это, понятно, намек на мою фигуру, которому я тогда не придал значения.
Надо сказать, что Сашка и на заводе, и в своем дворе пользовался репутацией заядлого и очень удачливого рыбака. Однако, я с ним никогда не рыбачил, главным образом потому, что мне не нравилась его болтливость, особенно в подпитии, без которого, как вы знаете, не обходится ни одна рыбалка в компании.
На этот раз я поддался на Сашкину агитацию. Позвонил жене и выслушав, наверное, знакомую и вам, короткую лекцию о легкомыслии мужчин, которым наплевать на дом, услышал наконец желанное:
-Черт с тобой, провались хоть в преисподнюю!
Ну, короче, вскоре после работы мы уже были за городом, и катили к обещанному Простым, рыбацкому Эльдорадо. Я устроился на заднем сидении, а в коляске лежала груда чего-то мягкого, прикрытая сверху куском брезента. Меня, конечно, удивило, зачем он набрал столько барахла на одну ночь, но под рев ”зверя”, как Сашка любовно величал свой “Урал”, расспрашивать было не с руки. Да и в конце концов, какое мне дело — ведь не на спинах тащим это барахло.
Вскоре Сашка свернул на еле заметную колею, уходившую в тополевый пойменный лес, и через несколько минут остановил мотоцикл, коротко бросив мне, что дальше не проедем — грязно. Он вытащил из коляски тяжелый мешок и взвалил его на плечи, оставив на мою долю рюкзак, авоську с провизией и удочки. Мы зашагали напрямик через лес, спотыкаясь о валежник и путаясь штанами в цепком ежевичнике. Ночь была лунная, и вскоре между деревьями засветилась зеркальная гладь затона. Немного не доходя до воды, Сашка сбросил свой мешок в ямку, видимо ему уже знакомую, прикрыл травой и ветками и, взяв у меня из рук авоську, зашагал дальше. Почти у самой воды лежало упавшее, но еще не сгнившее дерево. Сашка снял с меня рюкзак, сел на ствол дерева и закурил.
-Давай-ка, — говорит, — маленько выпьем и закусим, ловить еще успеем — ночь впереди.
Я, конечно, давно понял, зачем мы сюда приехали, но решил отомстить Сашке за то, что он играет со мной в прятки.
-Как, — говорю, — рано, скорее поздно, но можно еще покидать.
Сашка только ухмыльнулся и заявил, что я или дурак, или притворяюсь, что на удочки в этом затоне ничего кроме “лаврушки” не поймаешь; а мы будем обновлять его новый бредень, купленный прошлой субботой на толкучке.
-Ну, — говорю, — ты даешь! А если втюримся? Да и холодно. Нет, я не полезу!
Сашка, конечно, начал возмущаться, зачем мол я тогда ехал, или я боюсь или меня совесть заела.
Если сказать честно, совесть меня почему-то не заедала. Что же касается страха, то где-то в тринадцатой извилине всплывал заголовок заметки из местной газеты “Браконьеры получили по заслугам”, в которой фигурировали фамилии рабочих нашего завода. Заметка, вырезанная из газеты, висела на доске объявлений в коридоре заводоуправления.
Между тем Сашка вытащил из авоськи три четвертинки “Русской”, пару плавленых сырков и пару помидорок. Одну четвертинку он тут же ловко распечатал, сопровождая эти действия нравоучительной речью:
-Слушай, Жук, экспериментально установлено, что одной пол-литры на двоих на свежем воздухе мало, две — много, а это — как раз научно обоснованная норма! Хорошо бы, конечно, после брода еще добавить, но сам понимаешь — за рулем нельзя!
Когда третья четвертинка под ободряющий тост “Ну, будь!”, была заедена помидорками, неприятное видение из тринадцатой извилины полностью исчезло. Прохладная сентябрьская вода и вовсе не пугала, словом, наступил полный душевный комфорт. Теперь меня волновал только один вопрос: есть ли в этом затоне рыба? Видимо проснулось, дремлющее в нас со времен каменного века желание — ухватить побольше. Я спросил Сашку, стоит ли овчинка выделки.
— Не стоила бы — не поехали бы сюда. Я здесь намедни, чуть ли не до полуночи комаров кормил, наблюдал, слушал. Есть рыба! Затон-то только от самого берега мелкий, а в середине глубины — дай бог!
Побросав пустые пузырьки в кусты, а остатки закуски — в сумку, Сашка взял мешок и извлек из него две пары стареньких брюк и совершенно новый бредень, прямо светившийся белизной шнуров.
-На толкучке купил, сегодня и опробуем! — с этими словами Сашка вытащил из кустов две беленькие, освобожденные от коры клячи, с уже готовыми насечками для веревок. Тут Простой проявил завидную предусмотрительность, рубить клячи теперь в ночной тишине было бы неразумно. Из рюкзака извлекли два старых пиджака и сомнительные по чистоте рубахи, и облачившись во все это полезли в воду. Тут я снова вспомнил слова про дядю Степу: вода оказалась мне по плечи раньше, чем я отступил от берега на длину бредня. Было не очень приятно, но настроение сразу поднялось, когда после первого же заброда в мотне кроме множества густерок оказался крупный линь, отливавший золотом в лунном свете. Мы бродили часа два, облазив оба берега затона, и когда вернулись к своим пожиткам, мешок с рыбой с трудом тащили волоком по траве. Мы с наслаждением закурили и стали переодеваться в сухое.
-За раз все не утащим, — заметил Сашка, — давай сначала оттащим рыбу, потом вернемся за шмотками.
-Подожди, парень, не торопись, — раздался из темноты какой-то гнусавый, и может потому показавшийся загробным, голос, и от деревьев отделились и направились к нам две фигуры.
Мороз пробежал по моей еще мокрой спине, коленки задрожали, а мысли мгновенно спутались. Первым желанием было: броситься стремглав через лес куда попало. Но тут же я сообразил, что не могу оставить Сашку с мотоциклом.
Впрочем, бежать я никак не мог — поскольку находился в стадии переодевания штанов, и под дрожь коленок никак не мог устоять на одной ноге, чтобы закончить эту операцию. Сашка — тот уже переоделся во все городское и, наверное, чувствовал себя увереннее, и хотя хмель вышел из нас еще там, в воде, но в последующем поведении Сашки проскальзывала излишняя удаль и бравада. Между тем, главные события развивались неторопливо, но с неумолимостью, не обещавшей ничего хорошего.
— Разрешите представиться, — начал, беря под козырек, высокий молодой мужик в милицейской фуражке, но в гражданском костюме, — младший лейтенант Петров — здешний участковый. А это инспектор рыбнадзора товарищ Зотов Николай Николаевич, — он указал на своего невысокого, сухонького спутника, оказавшегося обладателем того самого гнусавого голоса, который так неожиданно поверг нас в шок.
— Очень п-п-приятно, — отвечал я, трясясь от нервного озноба, и, попав наконец ногой в нужную штанину, стал лихорадочно напяливать и приводить в порядок верхнюю часть своего туалета.
— М-м да-с, приятно, — подтвердил гнусавый. — Так вот-с, протокольчик писать придется, — добавил он, доставая из недр пиджака бумагу. — Или потом в конторе напишем?
— Нет, Николай Николаевич, протокол положено составлять на месте преступления.
Мне эта формулировка не очень понравилась, а Сашка не выдержал:
— Ну, уж, загнули — преступление! Нарушение правил рыболовства. Ну, поймали детишкам на ушицу и на сушенку! Уж больно сосать любят! С кем не бывает!
— Н-нда, нарушение, — прогнусавил инспектор. — Значит так, граждане, — продолжал он не спеша, — согласно инструкции при таком нарушении конфискуются не только улов и орудия лова, но и средства транспорта, использованные браконьерами. Да, что же ты такой нервный, — бросил инспектор в сторону Сашки, пытавшегося что-то возразить, — Так вот, — продолжал он под одобрительный кивок “милицейской фуражки”, человек я не злой, будем считать, что мотоцикла вашего мы не слышали и не видели, а тащить на себе ваш мокрый бредень — себе дороже, у меня этих бредней и сетей скопился целый склад. Так что ограничимся конфискацией улова и денежным штрафом, который определит вам судья по месту жительства. Рыбки-то у вас много и такой штраф без решения суда ни я, ни страж порядка, — он кивнул в сторону своего спутника, — взыскивать не имеем права.
— Слушай, Николай Николаевич, — вмешался тот, — что ты добрый все знают. Что же мужики-то полночи за зря мокли, теперь вот еще нервничают. Пусть уж возьмут себе рыбки-то килограммчика по три-четыре, и нам тащить легче будет!
-Пусть! Только нужно бы рыбку-то из мешка высыпать. Куска плёночки нет ли у вас? — обратился он к Сашке.
Сашка пулей слетал к мотоциклу и принес большую пленку, должно быть лежавшую на дне коляски. Пленку расстелили на траве и высыпали на нее содержимое мешка. Мы с Сашкой отобрали килограмма по четыре рыбы покрупнее и сложили ее в ведро, после чего гнусавый стал считать рыбу, складывая ее обратно в мешок.
-Девяносто девять, сто, сто одна, сто две, — бормотал инспектор, а мы со страхом смотрели, как медленно убывает куча мелочи. Сашка не выдержал.
-Слушай, добрый человек, мы пожалуй, лучше взяли бы мелочевки на сушку, больно мои пацаны любят ее сосать, а эту, — он показал на ведро, — вы возьмите.
Гнусавый остановился на счете сто пятьдесят и посмотрел на Сашку.
-Я же тебя за руку не водил, когда ты отбирал, что же у тебя семь пятниц на неделе?
-Ладно, Николай Николаевич, пусть поменяются, — вмешалась “милицейская фуражка”. Гнусавый на минутку задумался, потом повернулся, дотянулся до стоящей сзади старой дорожной сумки, поставил ее перед собой и, указав Сашке на наше ведро, скомандовал:
— Высыпай сюда! И вообще, мастера-браконьеры, надоело мне с вашей рыбой пачкаться, и с этими словами он высыпал обратно на пленку уже считанные головы из мешка, перекидал в свою сумку еще килограммов десять лучших “голов”, потом тщательно вытер руки об мешок и достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и шариковую ручку.
-Ладно, — прогнусавил он, — сейчас напишем протокольчик, а потом забирайте свою рыбешку, и чтобы духу вашего больше здесь не было.
-Зачем же протокольчик-то, — робко спросил я, — может так уж и разойдемся?
Инспектор укоризненно посмотрел на меня.
-Может снова начнем считать головы? Значит так, — продолжил он, не дождавшись моего ответа, — возьмем с “потолка”: допустим шестьдесят шесть голов, по два рубля за голову — итого сумма штрафа сто тридцать два рубля. В протоколе пишем, что в качестве орудия лова обнаружен ветхий бредень, который и конфискован. У меня таких в сарае — груда.
Гнусавый долго писал, предупредив нас, чтобы не врали про фамилии и место жительства, поскольку номер нашего мотоцикла у них все равно записан. Потом дал подписать “милицейской фуражке” и нам обоим. Потом он вынул из кармана еще лист бумаги, что-то написал на нем и протянул Сашке.
— Протокол наша инспекция отошлет куда положено, а это вам на всякий случай мои координаты. Может захотите на меня жаловаться — это ваше право. Найти меня можно через областную инспекцию, телефон там указан.
Сашка сунул листок в карман пиджака.
-Да, уж чего там, жаловаться не на что.
Гнусавый и “милицейская фуражка” взяли вдвоем свою двуручную сумку и, сделав нам знак под козырек, скрылись в темноту леса.
Мелочевки на пленке осталось много, килограммов пятнадцать-двадцать, мы ссыпали ее обратно в мешок. Сашка расстелил пленку в коляске, положил сверху мешок с рыбой и не успевший, конечно, просохнуть бредень, и собрав остальные вещички, мы тронулись домой.
По поводу штрафа я не очень волновался: у меня была заначка от премии — полсотни, и добавить до шестидесяти шести, приходящегося на мою долю штрафа, не составит труда. Что же касается огласки, стыда и тому подобное, то представить ход событий было трудно, и я перестал об этом думать.
Где-то на полпути Сашка свернул на обочину, затормозил и слез с седла.
-Слушай-ка, Жук, меня тут вдруг ударило…, — он не договорил, обошел мотоцикл спереди, достал из кармана бумажку гнусавого, развернул и стал рассматривать при свете фары.
-Так и есть! — Сашка разразился монологом, содержащим в основном самокритику, художественно оформленную терминами из словаря ломовых извозчиков. Потом Сашка расхохотался.
— Молодцы! Ну, молодцы! Артисты! Куда там Остапу Бендеру! На, читай, — он протянул мне бумажку.
Я приблизился к фаре. На одной стороне бумажки действительно были фамилия, имя и отчество и номер телефона, после которого в скобках указывалось, что это телефон областного рыбнадзора. На обратной же стороне бумажки очень мелким почерком, видимо для того, чтобы при лунном свете трудно было краем глаза прочесть, было написано:
“Физкультпривет разиням! Спасибо за хорошую рыбку, и счастливого пути”. Эти слова были написаны не “шариком”, а карандашом, то есть заранее! Я тоже рассмеялся.
-Да-а! Разыграли нас как по нотам. И весь этот маневр, с отбором крупной рыбы и подсчетом мелких голов, был психологически продуман. Молодцы, право молодцы! Слушай, а почему они не придумали взять с нас на месте хотя бы маленький денежный штраф без всяких протоколов?
-Просто! — возразил Сашка. — Отнять бредень или взять деньги — это уже грабеж! А вдруг у нас найдутся высокие покровители или начнем искать обидчиков. А отнять незаконно выловленную рыбу — кто же за это осудит, над нами же разинями и посмеются! Пока не тронулись дальше, давай-ка закурим, — заключил Сашка, протягивая мне портсигар и держа наготове зажигалку.
-Ладно, Простой, нет худа без добра! Выходит, ни штраф, ни неприятные разбирательства нам не грозят. Женам скажем, что крупная рыба что-то не попалась. Поймаем в следующий раз.
— А то разве не поймаем, — уже совсем бодрым голосом отвечал Сашка. — Слушай, может зайдем ко мне в гараж, у меня там бутылочка припасена?
— Нет, отвези меня прямо домой, буду “катать” банки!
— Ладно, черт с тобой. А рыбку я всю посолю и спущу в погреб, потом возьмешь для вяления сколько надо. Или ты хочешь на уху и жареху?
— Да ну ее, возиться с ней! Голов-то вон сколько насчитал нам добрый инспектор!
Мы снова рассмеялись и тронулись к дому.
Когда Виктор кончил свой рассказ, Федор Иванович прищурившись одним глазом посмотрел на него внимательно.
— Слушай, дорогой, а ведь я уже слышал байку на эту тему. Правда, инспектор там был настоящий и дело было днем, и не бредень, а сети, но вот эпизод с отбором крупной рыбы и обменом ее потом на мелочь — точь в точь.
Виктор встал, развел руками.
— Ну вас я вижу не проведешь! По-моему, мой вариант лучше! — Он помахал нам ладошкой и пошел в свою палатку. Мы последовали его примеру.