Написать письмо автору сайта

Найти:

Кумаков В.А. В займищах, которых давно нет …

Первые шесть послевоенных лет, до конца пятьдесят первого прошли у меня в Саратове. Это были прекрасные годы студенчества, годы влюбленности и ухаживания за будущей женой, и женитьбы. У нас не было ни жилья, ни имущества, ни денег, которых хватало бы на что-то большее, чем еда и дешевенькая одежда. Все что было у моих родите­лей сгорело в Сталинграде, а её отец сидел в сталинском лагере. Мы скитались по частным квартирам, варили обеды на керосинке, а самым дальним местом летних поездок был славный городок Хвалынск — Ро­дина жены — куда приезжали ежегодно на несколько дней. Все остальное свободное летнее время — выходные и отпуск проводили в окрестностях Саратова, где, слава богу, были места и для первой — ружейной, и для второй — рыбной, и для третьей — грибной охоты.

В конце пятьдесят первого года я  получил направление на работу в Белоруссию в один из вновь организованных институтов. Когда же в шестьдесят первом году мы вернулись в Саратов — теперь уже навсегда — здесь уже было “море” и впереди были только поездки на лодках, сна­чала чужих, потом — на своих. Но об этом — все остальные мои записки, а пока вернемся в сороковые годы, в места, которых уже нет, их прежняя прелесть сохранилась только в памяти людей старших поколений. Прой­дет еще четверть века и не останется  уже никого, кто помнет ту, старую Волгу, и где  что, тогда было можно будет увидеть только на старых то­пографических картах, а тем, кому это любопытно пригодится и мой рассказ.

Хотя отец родился и вырос в Саратове, но он уехал отсюда еще в голодном двадцать первом году, да и до этого хорошо знал только на­горные окрестности города от Монастырки, как назывался тогда район первой дачной, до Разбойщины, именуемой ныне Жасминкой. Как заяд­лые грибники мы, конечно, и теперь сразу же стали осваивать эти места. Грибников было мало, и не было нужды забираться далеко. Садились на трамвай — тогда это была “семёрка”, шедшая от кольца в район нынеш­него сквера у кинотеатра “Победа” по Чапаева до улицы Ленина и по ней до Астраханской.  “Семёрка” доходила до второй дачной, где было кольцо, а дальше до десятой дачной ходила “десятка”. Мы обычно доез­жали до второй дачной, шли через район “Трех сосен” до края леса, где теперь детский туберкулезный санаторий и поднимались в гору. При­знаюсь, последний раз я был с сыном в этих местах и на Кумыске в не­вероятно урожайном на грибы семидесятом году. Хотя казалось, что грибников больше, чем деревьев в березняке, мы набрали штук по две­сти подберезовиков на каждого. В том же году поздней осенью пошел один — услыхал, что вроде высыпали вновь подосиновики.  Подосинови­ков я не набрал, а встретил мужика с большой корзиной валуёв.

-На черта ты  эту дрянь собираешь ? — спросил я его.

-Дрянь!? Да ты  что! Мы намедни с другом под эти грибы два литра выпили!

Этот аргумент сразил меня, и вернувшись домой я даже покопался в грибной литературе: может я зря не беру такую закуску? Но ничего хо­рошего я о валуях не нашел. Ну а в те, сороковые годы мы обычно не ос­тавались без хороших грибов, в жареху шли подберезовики и маслята, а на сушку хватало и белых, и мать всю зиму раз — два в неделю варила от­личные грибные супы, по этой части она была мастерица.

Но грибы грибами, а хотелось еще и поохотиться, и порыбачить. Стали потихоньку разведывать места. Еще в конце лета сорок пятого мы забрались  со студенческой компанией  на Чечоры — так назывались об­ширные и чистейшие пески, занимавшие всю излучину Волги ниже села Пристанного. Была с нами и моя будущая жена Лида. Кто-то из ребят организовал  двадцатиметровый бредень, для того чтобы ночью на пес­ках ловить стерлядок.

Лиду оставили одну при костре около палатки, а сами ушли да­леко, наверное, за полкилометра с тем, чтобы  двигаться забродами к ла­герю. Через какое-то время при свете луны метрах в ста от палатки Лида увидела силуэт огромной собаки или волка. Она знала, что волк к огню не подойдет, хуже, если это бездомная собака, не боящаяся человека. Струхнув основательно, она все же не стала звать нас на помощь, а ре­шила выждать, что будет дальше. Но пока она подбрасывала палки в костер, зверь растворился в темноте.

Уха из мелких стерлядок и всякой “бели” была превосходной, но вечер был подпорчен: выслушав Лидин рассказ про волка, кто-то неук­люже сострил насчет “Собаки Баскервиллей”, Лида обиделась и разго­варивала с нами холодно до утра, а утром повела двух “свидетелей” туда, где виделся ей волк. Сухой песок плохо держит следы, но ямки от них остались, и когда, идя по ним, мы дошли до ложбинки, где песок пе­реходил в иловатый грунт, поросший редкой травой, мы с Федей уви­дели впечатляющего размера следы. Мы почесали в затылках, Лида яз­вительного посмотрела на нас:

-Ну, что, следопыты? Съели? — показав нам язык, она со смехом убежала к лагерю. Когда мы с Федей подошли к костру, там уже мирно пили чай.

-Хоть бы спасибо сказали, что не заорала и не испортила вам ры­балку, — заметила Лида, указывая мне место возле неё и подала кружку с чаем. Когда я рассказал о происшествии на нашей коммунальной кухне, сосед Володя — профессиональный охотник  уверенно заключил, что это, конечно, был волк. Летом волки бродят в одиночку, а бездомные собаки — стаями. Только старый больной кобель может бродить один, но что ему делать так далеко от жилья, да еще на острове?

-Той же осенью предприняли мы и разведку на Тяньзинь. Так на­зывалась тогда пристань пониже Энгельса. Когда в этих местах обосно­вался дом отдыха “Ударник”, этим именем назвали и пристань, а после того, как дом отдыха перекочевал в район Шумейки, пристань назвали “Сазанкой”. Так что у нас три Сазанки: речка — точнее протока, пристань около ее истока и железнодорожная станция около моста вблизи устья Сазанки. Так вот в сорок пятом мы отправились на Тяньзинь с отцом, взяв с собой еще соседского паренька, мать которого работала провод­ницей и была в рейсе. Нет Тяньзинь нам не понравился. После Сталин­градских озер и ериков, порой напоминавших животворные садки, здешние озера выглядели мертвыми. Да удивляться и не приходилось, на ближних к пристани водоемах всюду были люди, отдыхающие, а по­дальше мы тоже как-то не нашли ничего привлекательного. Может быть плохо искали? Но, так или иначе, до отъезда в Белоруссию мы сюда больше не наведывались, а когда вернулись, то приезжали на отдых с детишками — здесь было хорошее купанье в быстро прогреваемых озер­цах. Нередко купались уже в мае. И все же оказалось, что и под Сарато­вом есть, где отвести душу и рыбаку и охотнику… Перелом в наши не очень успешные поиски мест внес тот же сосед-охотник Володя, знав­ший не только окрестности города, но и большинство районов области — степных (где промышлял сусликов), лесных и лесостепных (где охо­тился на зайцев, лис и волков).

Вот что, мужики, — обратился он, когда мы утром умывались в на­шей большой коммунальной кухне, — если хотите привезти рыбы и на уху, и на жареху, и на сушку, то поехали завтра со мной. Только при­дется нам потрудиться вместо лошади или трактора, — тут он пояснил, что встретил на базаре знакомого лесника, кордон которого стоит на речке Песчанке, что ниже Саратова, и тот пригласил Володю  потру­диться с волокушей, если найдутся крепкие еще крепкие ребята.

Володя уже имел опыт такой рыбалки и знал, что хозяин волокуши щедро наделит рыбой.

-Заодно и места вам кое-какие покажу, — добавил Володя, — по части ловли на удочку, я тут не мастер, а вот местечки, где можно по­стрелять чирков и кряковых — покажу. Ружьишки-то прихватите, для этого и поедем загодя — завтра же. Денёк походим, постреляем, а на дру­гой день выйдем к Песчанке напротив дяди Васиного кордона.

Так началось наше знакомство с этими местами. Читателю, уже не знавшему старой Волги, наверное, нужно рассказать, что тут было до за­полнения “моря”. Каждый саратовец знает Увекский мыс. Он вдается в приречную долину Волги словно стремясь соединиться с левым берегом, и восточная оконечность его на несколько километров удалена от ос­новной линии гор Приволжской возвышенности, образуя две большие дуги. В окруженной горами котловине севернее Увекксого мыса лежит Саратов. Нижняя терраса здесь приподнята над уровнем Волги на пять­десят — сто метров и выше -идеальное место нашли наши предки для го­рода. Правда в тридцатые и последующие годы распорядились этим ме­стом не лучшим образом, разместив в котловине рядом с жилыми квар­талами Крекинг и всю химию. Временами горы удерживают смог, как в ловушке, превращая южную часть города в инкубатор туберкулеза.

Южнее же Увекского мыса горы образуют гигантскую дугу, об­рамляя обширную низменную приречную террасу ныне полузатоплен­ную. В ту пору здесь были богатейшие займища. Это было своеобразное, может быть единственное в своем роде место на Волге. Защищенное от северных и северо-западных ветров полукольцом гор оно восхищало меня разнообразием ландшафтов, различных по форме и размерам озер, проток и богатейшей растительностью. Здесь были дубовые гривы, вытянувшиеся вдоль бывших стариц, превратившихся в длинные узкие озера, тополевые леса и одиноко стоящие могучие тополя, разные по со­ставу трав луга, заросли вереска и целые плантации шиповника, здесь была живописная река — а правильнее сказать, протока, воложка — Пес­чанка и заросли тальников около нее, в которых прятались маленькие озерца, почти лужи, где присаживались спугнутые с больших озер чирки и утки. Конечно, мы освоили лишь небольшую часть этих займищ, но то, что узнали, влекло сюда снова, и снова.

Собственно первый раз мы побывали в ближайшей к железной до­роге части займищ еще до приглашения соседа Володи. Как-то отец встретил на улице Петра Воскобойникова, того самого, который показал нам в Сталинграде озеро Максимкино и Репинские ямки. Оказалось, что он тоже эвакуировался в Саратов. После короткого разговора он сразу пригласил отца на рыбалку “на Нефтянку”. Так он называл те места, ко­торые я здесь описываю, и так называли их и мы потом. Собственно, так называлась станция на тупиковой ветке, где находился шпалопрокаточ­ный завод, пропаривались и мылись цистерны из под мазута.  Поезда туда не заворачивали, и выйдя на станции “Правый берег” нужно было пройти вдоль полотна железной дороги до ее поворота на мост к Волге, спуститься с насыпи в займище, а дальше — кто куда желает. Я уже рас­сказывал раньше, описывая личность Петра, как мы в темноте сбились с тропы, попали в охранную зону моста, были ругаемы и едва не задер­жаны. И, вообще, тот поход оказался крайне неудачным и в части ры­балки. Мы разочаровались в “Нефтянке” и уже было не интересовались ею. Петр же после того похода исчез, может быть, уехал из Саратова об­ратно Сталинград. Во всяком случае, больше мы его никогда не видели.

В этот же раз Володя повел нас дорогой, идущей мимо озер Ма­лый и Большой Баклань и дальше к Песчанке. Он показал нам заросли талов, в большом массиве которых были пробиты просеки на их пересе­чении стояли столбики, в общем все как полагается в лесничестве. Здесь он показал озерцо или, как он выразился, ямку длиной метров пятьдесят-семьдесят и шириной не более десяти. Когда впереди между талами за­блестела вода, Володя приложил палец к губам, снял с плеча ружье и тихо пошел дальше, дав нам знак оставаться на месте. Через два десятка шагов он остановился, медленно без резких движений приложил ружье к плечу и выстрелил дублетом. Когда мы подошли, на воде лежала тройка подстреленных чирков.

-Сейчас вы увидите какая это чудесная ямка, — тихо сказал Володя, и взяв меня за плечо поставил на своё место, а сам отошел на пару шагов назад.

-Теперь постоим немного тихо. Приготовь ружье, — добавил он, и мы притихли.

Не прошло и четверти часа, как послышался характерное фр-фр-фр с примесью как бы тихого  посвиста, и на воду села стайка чирков, которых нисколько не смутил вид своих погибших сородичей, а может быть и братьев. Я выстрелил из своей одноствольной “Ижевки”,  и еще пара чирков осталась на воде.

-Хватит, ребята, к вечерней зорьке вернемся на Баклань, да и ут­реннюю, если не проспим, там же постреляем. -Достанешь? — спросил Володя меня, кивая на уронивших головы в воду чирков, -здесь мелко, по пояс примерно.

-Конечно! Вот только как ноги от тины отмывать?

-Соберешь чирков и выйдешь не здесь, а вон там, — увидишь охот­ники соорудили вроде гати из нарубленных талов. А мы берегом прой­дем с твоей обувкой.

Когда я снова оделся и обулся, Володя вывел нас из талов показав по пути еще одну ямку и предложил возвращаться.

-Песчанкой завтра полюбуетесь, а теперь пора бы и передохнуть и перекусить.

Мы пошли той же дорогой обратно почти до Бакланя и останови­лись на берегу маленького и странного озерца. Во-первых, оно было правильной прямоугольной формы, то есть явно человеческого проис­хождения. Во-вторых, уже в метре-двух от берега глубина была мне в полный рост, а в середине озера я дна не достал, Володя же уверял, что до четырех метров, хотя размеры озера были всего примерно тридцать на сорок или пятьдесят метров. Ну и в-третьих, вода была очень чистой и холодной. Когда я пытался достать дна, то вынырнул с глубины как ошпаренный — на дне явно сочились родники. Увы мы так и не узнали происхождения этого странного озера.

Мы развели костер, согрели чай, перекусили и привалились на травке блаженно вытянув ноги.

-Вы ничего не заметили? — спросил Володя, поворачиваясь набок в нашу сторону.

-А что?

-Припомните-ка сколько человек мы встретили по пути от Бакланя до ямки с чирками и обратно?

-Да кажется ни одного, — ответил я, еще не поняв цели вопроса.

-Вот-вот! В этом — одна из прелестей этих мест! Конечно в выход­ные здесь можно встретить одиноких охотников, а под открытие охоты на Малом Баклане бывает такая пальба — ай-ай-ай, но в будние дни — сами видите — никого.

Да это было так! Шесть лет мы посещали эти места вплоть до на­шего отъезда в Белоруссию, бывал я здесь и один, и с отцом, и с товари­щем, а последние пару лет — с женой, и всегда здесь было мало людей. Дважды мы встретили здесь среди бела дня волка — верный признак ма­лолюдья. Как-то в сорок девятом году, через год после женитьбы мы приехали сюда с женой и прошли на Песчанку на знакомое уже местечко с песчаным берегом и чистым дном. Был июль. Солнце казалось запол­нило своими лучами всю вселенную. За рекой где-то далеко за высокой травой щелкал бичом пастух, золотистые щурки, непрерывно пересви­стываясь, носились над рекой и лугом, высоко, высоко парила пара кор­шунов и их перекличка напоминала ржание жеребенка. Зеркальная гладь воды нарушалась кое-где  только маленькими водоворотами, выда­вавшими быстрое течение. Справа от нашего пляжика начинались за­росли прибрежных талов, уходившие вдаль до самого поворота реки. В двух сотнях метров от нас у края повисших над водой талов стояла ца­пля, чуть дальше вторая, третья …

Мы купались, загорали, снова купались и снова валялись на песке. В очередной раз подойдя к воде, мы посмотрели друг на друга, засмея­лись и, не произнеся ни слова, сбросили с себя остатки одежды. Упоение полной раскованностью, свободой, бесконечной близостью друг к другу захватило и опьянило нас.

-Слушай, а ведь мы сгорим до волдырей, — первой пришла в себя жена, показывая на уже успевшую порозоветь белоснежную кожу, сего­дня лишенную защиты купальника.

Мы вскочили,  еще раз побарахтались в воде и одевшись побрели в лес, то и дело останавливаясь и целуясь, как это делали прежде, когда были влюбленной парочкой, а не супругами.

В тот же первый поход с отцом и Володей, мы постреляли на Ма­лом Баклане вечернею и утреннею зорями. Володя в этих “упражне­ниях”, как он их называл, не участвовал, во-первых, чтобы не мешать нам “побаловаться”, а во-вторых, он был специалист по зверю и тулка-то у него была — два цилиндра. Впрочем, отец, знавший Володю давно, го­ворил мне, что стреляет Володя отлично и по птице влет, но делает это только “но нужде — для пропитания”. Я, собственно, только осваивал это искусство, и в тот раз не преуспел, а отец сшиб одну кряковую. Озеро нам понравилось, на нем было где удобно встать лицом к воде и глядя на запад вечером, и глядя на восток утром, но все же я потом редко прихо­дил сюда: в будни трудно было вырваться с работы, а в выходные здесь было людно, и иная утченка, ошалевшая от канонады уже еле видна была на фоне неба, а в неё все продолжали палить не в меру возбужден­ные стрелки.

Когда в шестидесятые годы, купив лодку, мы начали ездить. в раз­ные места, мы не раз наблюдали как рыбаки из рыбколхоза заводили и вытаскивали невод на Каюковке.  Глубинный конец невода заводили и тащили моторкой с мотором от двадцать первой “Волги”, а береговой конец тащил трактор. У лесника на Песчанке, к которому мы пришли после пальбы на Баклане , был маленький невод — волокуша метров — боюсь соврать — на семьдесят-восемьдесят.  Впрочем на воде расстояния обманчивы, может в ней было и больше. Наружный конец хозяин с же­ной тоже заводили  лодкой, а роль трактора выполняли мы с отцом и Володей. Волокли не по самой Песчанке, а по ответвлявшемуся от нее затону. Вся  операция заняла наверное с полчаса, но берег был тини­стый, и под конец мы были в мыле, как загнанные лошади. Мы вы­та­щили за раз, как определил хозяин центнера полтора. В улове была вся­ческая рыба — несколько красавцев линей, сомята, но больше всего, ко­нечно, густеры, подлещиков. День был очень жаркий и хозяева зато­ро­пились к кордону. Было очевидно, что мы не довезем до дома другую рыбу кроме карасей, которых в улове было немного, но хозяева помогли нам выбрать их всех. Мне было непонятно куда хозяевам столько рыбы, но мы поняли это, когда дома сварили щи из куска свинины, подаренной нам за труды в дополнение к карасям: есть щи было невозможно, они воняли рыбой.

Эти места — Баклань, квадратное озерцо с холодной чистой водой, Песчанка, ямки в зарослях талов посещали мы во все последующие годы, но только в сезон охоты на водоплавающую дичь. Рыбачить мы здесь не пытались. Как-то в сорок седьмом году отправились разведать места, расположенные ближе к горам. Места тоже оказались симпатич­ными. В дубовой гриве попали как раз на раннюю июльскую высыпку настоящих белых грибов и набрали ведра два. На удочки в длинном кра­сивом озере с кувшинками не ловилось. Мы поставили на ночь неболь­шую сеточку и  занялись жареньем более старых грибов, отобрав моло­дые и крепкие на сушку. Утром я проснулся рано и пошел к берегу по­смотреть сетку. Поплавков не было видно! Неужели столько рыбы вва­лилось? — удивился я и раздевшись полез в воду. Но сетки нигде не было. Вот тебе и безлюдье! Впрочем воры в России всегда найдутся! Да ни­чего удивительного в происшествии и не было: это место находилось гораздо ближе к горам, а значит и к поселкам. Больше в это место мы не ходили, и, вообще, не делали попытки заняться на Нефтянке рыбалкой.

Вообще, оказавшись в Саратове мы не нашли здесь сравнимой со Сталинградскими по обилию рыбы мест, где можно было бы успешно ловить на удочки. Что же поделать! Рыбалка в эти трудные в материаль­ном отношении годы стала не только удовольствием, но и средством по­полнения и скрашивания нашего скудноватого стола, и мы стали ловить сетками. Одну небольшую сеточку я сплел еще в Сталинграде. У матери со времени НЭПа лежал в сундуке клубок  не то фильдеперсовых, не  то фильдекосовых ниток, который я употребил на сетку.  На ней не было ни грузил,  ни балберок, так что всю сетку можно было запихать в карман рюкзака, и мы взяли ее когда уходили из Сталинграда. В Саратове отец прикупил на толчке еще одну небольшую сетку из суровой нити, и вот с этим вооружением мы повадились ходить на озеро Щучье — самое бли­жайшее  к городу и не требовавшее для своего посещения никакого транспорта. Рыба же там оказалась отменной и доступной. Собственно всего озера мы не знали, и рыбачили только в его самой юго-западной части,  вплотную примыкавшей к гористому берегу и шедшей вдоль него тропе к селу Пристанное. Воскресными утрами по этой тропе двужиль­ные русские женщины вышагивали двенадцать километров от Пристан­ного до Саратова,  неся на коромыслах по два ведра с творогом, смета­ной или молоком, а продав все это к вечеру, возвращались обратно и от­меряли те же километры, но уже налегке, а может быть и  не налегке, а неся из города булки, баранки и бог знает, что еще, чего не было в своем скудном послевоенном сельмаге.

А познакомились мы с озером Щучье тоже благодаря соседу Во­лоде. Узнав, что мы хотим пойти на разведку в сторону гусельских зай­мищ, он усомнился, что мы хоть что-нибудь поймаем на удочки, но ко­гда я шепнул про мои две сеточки. Володя переменил тон:

-Ну тогда на Щучьем без рыбы не останетесь. И не куда дальше и не ходите, — и он рассказал, что как раз в части озера, примыкающей к гористому берегу, дно чрезвычайно илистое, нога проваливается по ко­лено, и в этой-то тине копаются отменные лини и караси.  Принеся на кухню где мы разговаривали огрызок карандаша и старый конверт, Во­лодя на обороте его набросал мне даже схему, где примерно нужно во­ткнуть сеточки.

— Ну, а там уж поточнее сами нащупаете, где лучше. Первый карась мой, — улыбнулся в заключение Володя, а у меня возник настоящий зуд пойти на Щучье!

У меня была учебная практика, но я проходил ее по индивидуаль­ной программе, и почти всегда была возможность выкроить день другой, поработав взамен в воскресенье. Зуд был велик, и я решил не ждать вы­ходного, и отправиться на Щучье завтра же, а поскольку у отца отпуск еще не начался, я пригласил компаньоном соседа  Валеру, учившегося в техникуме, который как раз присутствовал при нашем с Володей разго­воре на кухне.  Тот не только не заставил себя уговаривать, но внес предложение:

-А чего завтра? Пошли сегодня, сетки на ночь поставим, а завтра видно будет.

-А что же не пойти! Давай собираться!

Мы пошли налегке, взяв с собой, кроме минимума провизии и се­ток, пару плащ-палаток и пузырек с керосином. В те годы кроме комаров была еще одна напасть, “сменявшая” комаров в дневное время — мош­кара. Она набивалась в глаза, в нос, в уши, а то и в рот при небрежном вдохе. Практика моя была связана с работой в поле, приходилось поверх фуражки набрасывать сетку, спускавшуюся на лицо и шею, и мы напо­минали пчеловодов во время работы на пасеке. Для сетки использовали любой подручный материал — женские вуали, редкую кисею, канву для вышивания и другие. Сетки и тыльную сторону ладоней смазывали ке­росином, сама работа превращалась в пытку, о том, чтобы на жаре снять рубашку и брюки нечего было и думать. Недалеко от моих опытов аспи­рант нашей кафедры Саша изучал корни пшеницы. У него была  отрыта траншея глубиной метра два, где он и просиживал по несколько часов в день. В траншее даже в ветреную погоду, когда  мы наверху могли сво­бодно вздохнуть, откинуть сетки и вытереть застилающий глаза пот, все­гда кружилось облако мошкары  и несмотря на все защитные ухищре­ния, лицо и руки Саши сплошь покрывались пупырышками от укусов, а когда мы подходили к краю траншеи, он смотрел на нас зверскими гла­зами, угрожающе двигал вправо-влево нижней челюстью, и впрямь по­ходил на сказочного вурдалака. В конце сороковых годов мошкара ис­чезла и вот уже почти полвека не видно этой напасти.

Наш с Валерой первый поход на Щучье оказался исключительно удачным, и во все последующие годы мы ни разу за один день не добы­вали там столько рыбы. Все было так, как описал нам Володя, мы поста­вили вечером сетки  и занялись костром и ужином, а потом завалились спать прямо на открытом месте кое-как укрывшись от комаров. Когда мы проснулись рано утром, со стороны озера дул сильный ветер, была изрядная волна, и с берега мы даже не могли толком рассмотреть, что там с сетками. А они превзошли самые оптимистические прогнозы. Ва­лера, любивший все считать и переводить в конкретные единицы мер, подсчитал, что вышло полкилограмма на каждый метр наших сеток. Сняв сетки и вытащив из них улов, мы присели. Время было еще очень раннее.

-Слушай, давай , может, поспим еще часок-другой, смотри — на этом ветру ни комаров, ни мошек. А сеточки воткнем пока обратно в тину.

-Насчет поспать — это идет, насчет сеток — тоже не возражаю, — от­ветил Валера, и мы полезли в воду.

Когда поставив сетки, и с трудом выдирая ноги из тины, мы на­правились к берегу, Валера оглянулся.

-Смотри-ка, уже попало что-то!

-Ладно, черт с ним, никуда не денется, потом вынем. — отвечал я, и тут сразу понял в чем причина шального успеха: ветер! Ветер поднял страшную муть, погрузив ладони в воду на пятнадцать-двадцать санти­метров уже нельзя было рассмотреть сколько пальцев на руке. В мутной воде растревоженные лини и карпы лезли в сетки весь день! Мы убеди­лись в этом, проверяя сетки каждые два-три часа. Неожиданно для нас часа через два после того, как мы вновь уснули, закутавшись в плащ-па­латки, нас разбудил голос моего отца.

-Ну и рыбаки! Дрыхнут до полудня!

-Ты чего это? — удивился я, продирая глаза, — сегодня же не воскре­сенье!

-Да дело такое, Валерий, — ответил отец, обращаясь к моему спут­нику, — Сергею Ивановичу стало нехорошо, отвезли ночью в больницу. Утром Софья Степановна пришла оттуда, говорит, что пока опасности для жизни нет, но сетовала, что тебя нет.

Сергей Иванович, отец Валеры, болел туберкулезом, а мать Софья Степановна, женщина очень спокойная и деловая бросила пока работу и делала все, чтобы поддержать мужа. Соседи ее очень уважали, а моя мать, когда с кем-нибудь спорила, часто ссылалась на мнение Софьи Степановны, как на высший авторитет.

-Ну вот, — продолжал отец, — позвонил я от соседей своему началь­нику домой, договорился об отгуле, ну и к вам сюда.

Валерий, даже забыв поблагодарить отца, начал лихорадочно со­бираться, а я вытащил из воды садок быстро не разбирая, нарвав при­брежной травы, сложил в авоську большую часть нашего ночного улова.

-Не, не, не возьму я, — замахал руками Валера, видя мои приготов­ления, — сетки ваши и вообще …

-При чем тут сетки, — разозлился я, — мы что жлобы что ли? И, во­обще, рыба Софье Степановне пригодится, и отцу в больницу отнесете. Нечего, нечего,  бери. Если некогда будет возиться, чтобы всю исполь­зовать, — угостите Марию Васильевну, — я назвал имя учительницы — пен­сионерки, живущей в нашей коммуналке, — а нашу мать если увидишь, скажи придем после обеда  с рыбой.

Когда Валерий размашистым шагом ушел уже далеко, отец не­громко пояснил:

-Софья Степановна паниковать не любит, но  на сей раз не в ту­беркулезе дело, похоже с сердцем что-то у Сергея, вот я и заспешил. Хо­рошие люди, как же не помочь!

Опасения отца оказались не напрасными: в ночь на следующий день Сергей Иванович умер. Ну а мы, отправив Валерия, полезли прове­рять сетки. В них опять было полно рыбы. Я высказал отцу свои сооб­ражения о роли ветра, он согласился и предложил:

-Так бы рыбы нам больше и не надо, но интересно, что же она так и будет весь день ловиться? Давай еще раз поставим, а пока перекусим.

Рыба, хотя и хуже, но продолжала ловиться и, когда часов в двена­дцать мы последний раз вынули сетки, у нас уже было столько карасей и линей, что мы не были уверены, что донесем их. Линей крупнее полки­лограмма почти не было, а караси попадались и до килограмма. Такого количества рыбы как в ту первую рыбалку мы на Щучьем уже никогда не ловили — просто не доводилось больше попасть сюда при ветре такой же силы и направления, как в тот раз, и днем рыба не ловилась, а ночные уловы тоже были скромные. И все же Щучье осталось нашим любимым местом рыбалки. Прелесть этого места была еще и в том, что туда не нужно было ни на чем ехать, а час ходьбы — не расстояние. На образо­ванных давними оползнями террасах гористой части берега рос разно­образный лес, были красивые лужайки, здесь не было недостатка дров для костра и цветов, букетики которых всякий раз приносили домой вместе с рыбой. С рыбалки, особенно с грузом рыбы шли обычно низом, через Затон, а туда — всегда через Соколовую гору. Эта дорога стала осо­бенно нравиться мне, когда к нашим походам на Щучье присоединилась моя будущая жена. Как хорош вид, открывающийся с Соколовой горы и на Волгу, и на город до самого Увекского мыса, знает каждый саратовец, кто побывал здесь. Но одно дело, когда вы идете через гору с отцом или товарищем не останавливаясь и обмениваясь дежурными фразами вроде того, какая сегодня хорошая видимость и откуда дует ветер, и совсем другое дело, если вы любуетесь  далями держась за руку со своей подру­гой, пропустив вперед остальных спутников, достаточно догадливых, чтобы не оглядываться,  обмениваетесь беззвучным поцелуем и снова любуетесь видами, которые кажутся вам еще великолепнее, а внизу под вами уже не просто Волга и город, а весь мир, светлый и чистый как ут­ренний воздух.

Сорок лет уже нет озера Щучьего, на Соколовой горе парк По­беды, а пугавшие опасностью новых оползней гребни ее северо-восточ­ной части срыты. Но по-прежнему радуют глаз виды, и разлившейся Волги, и разросшегося и похорошевшего города. Приходите сюда, по­любуйтесь на окружающий мир, и может быть отсюда с горы он пока­жется вам лучше, чем есть на самом деле. Особенно если с вами будет кто-то, кто вам дорог.

А мы теперь отправимся рыбачить уже на новую Волгу — на ост­рова Волгоградского водохранилища.